происходила только с ведома и согласия ответственного руководителя» (все это, разумеется, помимо обычной цензуры).
С. А. Махлис в студии Радиокомитета Калмыкской АССР. Элиста, 1935 г.
Л. С. Махлис в студии Радио Свобода. Мюнхен, 1985 г.
Пятьдесят лет спустя, правительство Советской Калмыкии задумает пышные торжества по случаю юбилея республики и бросится разыскивать живых ветеранов по своим спискам. Да где там. Тех, кого не успели ликвидировать в ходе сталинских чисток 37–39 годов и кого миновали плен и вражеская пуля, настиг указ ВС от 27 декабря 1943 г. «О ликвидации Калмыцкой АССР и образовании Астраханской области в составе РСФСР», первый пункт которого гласил: «Всех калмыков, проживающих на территории Калмыцкой АССР, переселить в другие районы СССР, а Калмыцкую АССР ликвидировать». Простенько и со вкусом… Этнический геноцид в неприкрытом виде. За 6 военных лет — с декабря 1940 по декабрь 1946 — численность и без того маленького народа сократилась вдвое: со 160 тыс. до 80 тыс. Но одного видного «калмыка» найдут. В 1985 году отец получил правительственный конверт с приглашением на торжества и билетом в Элисту. Потом он пришлет мне в Мюнхен вырезки с его портретами из республиканских газет с таким комментарием: «Видишь, сынок, до сих пор у нас о тебе писали, а теперь и обо мне пишут. Родина должна знать своих героев». (Это был период, когда в советских газетах чуть не каждый месяц меня клеймили как эмигранта-изменника, продавшегося американским империалистам и ЦРУ).
Из этих публикаций я узнаю, что отец внес свою скромную лепту и в спортивную славу Калмыкии. В 1935 году он возглавил первый велопробег Элиста — Сталинград. 350 км по бездорожью шестеро энтузиастов в форме «юнгштурмов» преодолели за три дня. В Сталинграде их приветствовал лично Иосиф Варейкис, Первый секретарь крайкома, которому они рапортовали о достижениях Калмыкии. Парней встречали с почестями и присвоили звание «Лучший физкультурник страны». Домой отправили на самолете. Вместе с велосипедами.
В октябре 1936-го из Москвы пришла повестка о призыве в армию. Но по дороге отца сразила малярия. Он получил отсрочку. После выздоровления возвращаться в Калмыкию особого желания не обнаружилось. Жилья и там не было — два года провел в гостинице. Места малярийные, безрадостные. Досуг скрашивала лишь молодая калмычка. Сотрудники, которых он находил, при первой возможности дружно бежали куда глаза глядят. К тому же начались повальные аресты. Уже при нем арестовали главного редактора. Самое время «ложиться на дно, как подводная лодка». Название места, куда Семена забросила судьба на этот раз, как нельзя лучше отвечало сверхзадаче — Прииск Незаметный. Этот медвежий угол в Южной Якутии был настолько незаметным, что найти его в то время можно было только на секретных картах — Гулага или приисковых артелей. В начале 20-х гг. здесь обнаружили благоприятные залегания золота. И потянулся старательский люд к русскому Клондайку. К 1936 году здесь уже худо-бедно была создана городская инфраструктура, в том числе Алданский драматический театр со столичными артистами. Директором театра и был назначен Махлис.
К 13 мая 1937 г. Семен успел не только побывать в Харькове, но и познакомиться с мамой, влюбиться, жениться и уговорить ее отправиться с ним в таежную глухомань. Впрочем, уговаривать долго не пришлось. Мама тоже была захвачена внезапным чувством, и юной и неопытной Асе Болотиной «край света» рисовался как «рай света». Даже 40-градусные морозы не казались помехой. Но время на сей раз работало против них. Снежный ком репрессий катился все быстрее, все неумолимей. После того, как арестовали отцовского зама одессита Сигорова, артисты под разными предлогами стали разбегаться кто куда. Семен пришел за советом к председателю обкома профсоюза золотопромышленности Никулину. Но и ему было не до советов.
— Разбежались, говоришь? — вяло пробормотал старший товарищ. И заглянув в глаза директору театра, почти шепотом:
— А ты почему еще здесь? Ты же говорил, что жена ребенка ждет. Нам сироты не нужны.
В аккурат на следующее утро арестовали и самого Никулина.
В довершение всего пришло сообщение об аресте брата. Это была последняя капля. Едва Захар вернулся в Иваново, как его снова вызвали в Москву, чтобы предложить новую работу — укреплять печать в Приморье. Теперь он жил неподалеку от брата — на станции Лазо, между Владивостоком и Хабаровском, редактируя местную газету. По стечению обстоятельств, во Владивосток переместился к тому времени еще один «фигурант» этой главы — Иосиф Михайлович Варейкис, который, как мы помним, недавно по-отечески обнимал в Сталинграде «лучшего физкультурника страны» Семена Махлиса, а с января 1937-го уже возглавлял Дальневосточный краевой комитет ВКП(б) и крушил с партийных трибун прежнее руководство края за «отсутствие бдительности» перед лицом «вредителей», «германских», «японских» и «троцкистких» агентов. Он жаждал показателей и крови. Планы сталинской пятилетки распространялись и на поголовье скота и на головы «врагов народа». Он пенял партактиву за то, что в Приморье выявлено «всего» 30 «врагов народа». В сентябре 1937 года он уже мог отправить доклад Сталину, где с гордостью рапортовал, что во вверенном ему регионе удалось разоблачить и расстрелять 500 «шпионов». То ли и эта цифра не дотягивала до пятилетнего плана, то ли доклад Сталина не впечатлил, но на «троцкистско-бухаринских» процессах замелькало имя самого Варейкиса. А после его ареста взялись за региональные газеты. Начали с увольнения А.М.Швера, главного редактора «Тихоокеанской звезды», которого Варейкис привез с собой из Сталинграда. Захара Махлиса тоже обвинили в «правотроцкистских» взглядах, но в ходе следствия установили, что он приехал в Приморье не в обозе Варейкиса, а направлен самим Мехлисом, и через 10 дней… выпустили. А Варейкиса и Швера в июле 1938 года расстреляли. Захар вернется к своим обычным обязанностям и будет выпускать районную газету вплоть до самой войны, которую он закончит на Дальнем Востоке в составе 9 Воздушной Армии и демобилизуется в чине подполковника морской авиации в Кенигсберге.
Осознав, наконец, что промедление смерти подобно, Семен отправил жену в холодном автобусе к ближайшей станции Транссибирской железной дороги Большой Невер. Там жила билетерша его театра, которая согласилась приютить Асю до приезда мужа. Уладив оставшиеся дела, отец под покровом ночи отправился следом. На станции Семен увидел милиционеров, толпившихся у туалета. Протиснувшись внутрь, он наткнулся на лежавшего на полу уборной человека с перерезанными венами, в котором без труда узнал начальника Золотоснаба. Неудивительно, что беглеца никто не хватился и не стал искать. Некому было. Бежали все, кроме местных жителей. А в 40-м году случился пожар, и здание
