стихии регистром ниже — погружаясь в джаз, без которого не обходились вечеринки двадцатых годов.
Одним из самых популярных джаз-клубов была «Зелёная мельница», названная так с намёком на парижскую «Красную мельницу» — «Мулен Руж» и находившаяся на Северном Бродвее, 4802, на территории банды Джорджа Морана. Туда часто захаживали артисты с соседней киностудии «Эссеней» (в двадцатые годы её поглотила студия «Уорнер Бразерс»). Любимый столик Капоне стоял у короткого конца барной стойки, изогнутой буквой Г: оттуда были видны главный вход и запасный выход. Ходили слухи, что за длинным концом стойки находился люк в туннель, по которому в случае облавы можно было незаметно уйти в соседнее здание. Макгёрн владел долей в этом клубе.
Гвоздём эстрадной программы был певец и комик Джо Льюис. Соперничающий с «Зелёной мельницей» клуб «Рандеву», которым владел «нордсайдер» Тед Ньюберри, предложил Льюису тысячу долларов в неделю (в «Зелёной мельнице» ему платили «только» 650), и он решил перейти туда по истечении контракта. Он предупредил Макгёрна об уходе, однако тот и слышать об этом не хотел: «Ты уйдёшь, только когда я скажу». — «У нас свободная страна!» — «Не для тебя. До премьеры в “Рандеву” ты не доживёшь». Конечно, Льюис испугался, но он был упрям, а потому нанял телохранителя и перешёл в конкурирующий клуб. Неделю всё было тихо, и он отказался от телохранителя. И вот тогда в гостиницу к Джо нагрянул Макгёрн с двумя головорезами; артиста связали и жестоко избили прикладами, сломав челюсть, а ещё порезали ему горло и отхватили кончик языка. Невероятно, но Льюис выжил и даже вернулся на сцену, только петь уже не мог — ему повредили связки; теперь он выступал в разговорном жанре сдендап[31]. Естественно, пресса вцепилась в эту историю; Капоне заявил журналистам, что если бы Льюис, получив угрозы от Макгёрна, сразу пришёл к нему, с ним ничего бы не случилось. Аль оплатил артисту лечение, которое обошлось в десять тысяч долларов, и в дальнейшем, как говорят, помогал материально, но не напрямую: давал наводки, на какую лошадь ставить в каком забеге. (К этой версии надо относиться с осторожностью, поскольку сам Аль, по рассказам, умудрялся проигрывать на бегах большие деньги, хотя, казалось бы, там у него всё схвачено).
В целом положение популярных артистов было опасным — их часто шантажировали. При таких обстоятельствах дружба с Капоне служила своего рода охранной грамотой. Правда, дерзкие и недалёкие вымогатели как раз пытались использовать громкое имя для шантажа. Когда в Чикаго приехал на гастроли «звезда» Бродвея Эдди Кантор, к нему в гостиничный номер заявились двое громил, сказали, что их прислал Капоне и что если к вечеру четверга он не раздобудет 25 тысяч долларов, это плохо отразится на его здоровье. Кантор побежал к импресарио своей труппы за 25-тысячным авансом. По счастью, рядом оказался директор театра Ролло Тимпони. Успокоив Кантора, он позвонил Ральфу Капоне, который тотчас приехал в сопровождении Джека Макгёрна. Ральф попросил Кантора описать вымогателей, заверил, что они не имеют никакого отношения к его брату, велел ничего не бояться и во всём следовать указаниям Макгёрна, который до четверга будет его телохранителем. Пару дней Макгёрн сидел в холле гостиницы Кантора или в его гримёрке, читая газеты или изучая результаты бегов. В назначенный час в дверь постучали; Макгёрн быстро встал за дверью, и Кантор впустил вымогателей. «Ну что, принёс деньги?» — «Какие деньги?» — раздался спокойный голос у них за спиной. Когда они обернулись, на них были направлены стволы двух автоматических пистолетов. Они знали, кто такой Макгёрн и как он умеет стрелять с обеих рук; поэтому, когда он всего-навсего велел им убраться из города до восьми утра, они решили, что им крупно повезло.
Капоне не раз предоставлял телохранителей артистам, особенно чернокожим джазовым музыкантам. Он не имел расовых предрассудков и любил джаз; именно с его лёгкой руки в Сисеро появился филиал нью-йоркского клуба «Коттон» (Западная 22-я улица, дом 5342), где начали свою карьеру некоторые будущие «звёзды». На территории «саутсайдеров» находились два популярных кабаре — «Плантация» и «Сансет» (закрылось в 1927 году) с преимущественно чернокожей публикой. Впрочем, наступление нового, 1926 года в «Сансете» встречали пять сотен человек с разным цветом кожи, которые пили и танцевали вместе. Контрабасист Милт Хинтон называл Капоне «своего рода Робин Гудом негритянской общины», Луи Армстронг — «милым толстым мальчиком, юным, похожим на учителя только что из колледжа». Впрочем, Армстронг был любимчиком Капоне (музыкант был моложе на два года) и всегда видел его только с самой лучшей стороны. Зато кларнетисту Джонни Додсу, сыгравшему одну песню не так, как хотелось Капоне, тот крикнул: «Ниггер, разучи как следует к следующему разу!» — порвал пополам бумажку в 100 долларов и засунул половинки в карманы музыкантам. Но это ещё что! 23-летний пианист Фэтс Уоллер насмерть перепугался, когда четверо бойцов Капоне вывели его из дома, затолкали в чёрную машину и куда-то повезли. Он уже вообразил, что это та самая роковая «прогулка в авто», вошедшая в пословицу, но его доставили в отель «Хоторн», посадили за пианино и велели играть. Капоне три дня праздновал свой день рождения, и Уоллер должен был играть всё, что тот пожелает. Потом те же люди доставили его домой; в карманах у
