Свидевшись в соседнем с Рейнемским парком лесу, поглощенные друг другом, завороженные звучанием свирели — не знающей усталости Любовью, — Ричард и Люси радовались каждой минуте бесконечного счастья. Когда такие мгновения настают, то кажется, что им и в самом деле не будет конца! Но вот они гаснут, и остаются только искорки. Но потом эти искорки разгораются вновь, и светятся, и нам кажется тогда, что мгновения эти составляют для нас полжизни и ничто с ними не сравнится!
По мере того, как близость росла, счастливые влюбленные переставали смущаться вещей обыденных и, разговаривая друг с другом, не выбрасывали уже как ненужный хлам все то, что не было чистым золотом их обоюдного чувства. Люси упорно расспрашивала его обо всем, что касалось жизни в Рейнеме всех его обитателей. Она считала, что должна знать историю каждого, с кем соприкасался Ричард с самого своего рождения; он исполнял ее просьбу и в награду получал поцелуй.
Это был нежный дуэт:
— Тебе надо познакомиться с моим кузеном Остином, Люси… Милая! Любимая моя!
— Любовь моя, Ричард!
— Тебе надо познакомиться с Остином. Я тебя с ним познакомлю. Он понравится тебе больше всех остальных, а ты — ему. Он сейчас где-то в тропических странах, подыскивает место — только знай, это тайна — для бедных английских рабочих, чтобы те могли эмигрировать и основать в этой части мира свою колонию. Ангел ты мой!
— Любовь моя!
— У него такое благородное сердце! Никто здесь его не понимает, кроме меня. Не правда ли, странно? С тех пор, как я встретил тебя, я люблю его еще больше! Это потому, что я стал больше любить все высокое и благородное. Как это прекрасно! Люблю… люблю тебя!
— Милый Ричард!
— Знаешь, Люси, какое я принял решение! Если мой отец… впрочем, нет, отец меня любит… Нет! Он не станет противиться; и мы будем счастливы здесь все вместе. И я пробью себе дорогу с твоей помощью. И все, чего я добьюсь, будет твоим, потому что я буду этим обязан тебе. У меня сейчас такое чувство, что вся моя сила идет от тебя… что никакой другой у меня вообще нет! Это ты творишь меня, Люси!
Голос его затихает. Слышится шепот Люси:
— Твой отец, Ричард…
— Да что мой отец!
— Любимый мой! Я так его боюсь.
— Он любит меня и полюбит тебя, Люси.
— Ты думаешь так, потому что ты…
— Что я?
— Потому что ты меня любишь, — раздается смущенный шепот, и дуэт уступает место безмолвным вариациям, исполненным такой же гармонии.
Он возобновляется снова:
— Ты увлекаешься рыцарями, Люси. Остин храбростью своей никому из них не уступит… Суженая моя! До чего же я люблю тебя! Стоит тебе уйти, как мне хочется кинуться на траву, по которой ты только что ступала, и целовать ее. Точно из груди у меня вырвали сердце… Знаешь что, Люси! Если бы мы жили в те времена, я был бы рыцарем, и я сражался бы за тебя, стяжал бы честь и славу. Какая жалость, что сейчас это невозможно. Ты — моя дама сердца! Моя дама сердца! Что это? На глазах у тебя слезы?.. Люси?
— Любимый мой! Ричард! Никакая я не дама.
— Кто осмелится сказать, что это не так? Ты не только моя дама… ты ангел, и я тебя люблю!
— Подумай сам, Ричард, кто я на самом деле.
— Красавица моя! Я думаю, что тебя создал господь и подарил тебя мне.
Она поднимает глаза к небесам возблагодарить за все бога, и глаза ее наполняются слезами, и свет небесный их озаряет, и она так светится вся, и красота ее так чиста, что по всему телу его пробегает дрожь.
— Люси! Ангел ты мой! Люси!
Губы ее нежно приоткрываются.
— Я плачу не от горя.
Крупные светлые капли становятся еще светлее и скатываются вниз, и остаются в его душе.
Они склоняются друг к другу… отсвет немыслимой нежности играет на щеках у них и на лбу.
Он берет ее руку и прижимается к ней губами. Она еще совсем мало знает людей, но душа ее подсказывает ей, что человек этот отличен от всех других, и от этой мысли радость ее так велика, что сердце уже не выдержит, если вмиг не прольются слезы… слезы безмерной благодарности. А он, глядя на эти ласковые, озаренные закатными лучами, четко очерченные ресницами глаза и на спадающие с плеч пышные локоны, ощущает, как нестерпимое священное пламя охватывает его всего с головы до пят, струится по телу.
Пройдет немало времени, прежде чем они начнут говорить вслух.
— Какое это счастье, что мы с тобой встретились!
Голос одного из них отзывается эхом в душе другого.
— Посмотри, как сияет небо, оно смотрит на нас!
Души их сливаются теперь воедино, осененные этим нисшедшим с высоты благословением.
— Какое счастье!
Но вот минуты парения прошли, они снова опустились на землю.
— Люси, пойдем со мной, и ты посмотришь место, где в один прекрасный день ты поселишься вместе со мной. Пойдем, и я покатаю тебя по пруду. Помнишь, ты как-то писала о том, что тебе приснилось? Мы неслись над тенью Рейнема к монахиням, что трудились при свете факелов; они срубали кипарис, и каждому из нас они протянули по ветке. Так вот, милая, это непременно к добру, то, что рубятся старые деревья[49]. И ты пишешь такие чудесные письма. Я полюбил монахинь за то, что они так хорошо тебя всему научили.
— Ричард! Послушай! Мы с тобой совсем позабыли! Боже ты мой! — она с мольбою поднимает к нему глаза, словно в чем-то себя виня. — Даже если твой отец простит мне, что я не дворянка, он никогда не простит мне, что я католичка. Милый мой, я пошла бы ради тебя на смерть, но тут я все равно ничего изменить не могу. Это выглядело бы так, будто я отреклась от бога; и — о горе мне! — мне пришлось бы тогда стыдиться своей любви.
— Не бойся ничего! — он обвивает рукой ее стан. — Полно! Он будет любить нас обоих, а тебя будет любить еще больше за то, что ты не изменила своей вере. Ты его не знаешь, Люси. На первый взгляд он строг и суров. Но это только так кажется, на самом деле в нем много доброты и любви. Он никакой не святоша. И к тому же, представь себе, когда он узнает, что для тебя сделали монахини, — неужели же он не будет им благодарен так, как благодарен им я? Да, да! Я должен поговорить с ним как можно скорее; я не в состоянии вынести, чтобы ты прозябала в Белторпе, все равно что жемчужина в грязном хлеву. Только знай! Я никак не хочу обидеть твоего дядю. Говорю тебе, я люблю всех и все, что тебя окружает, что так или иначе соприкасается с тобой. Постой! Это чудо, что ты могла вырасти такою там. Но ты же ведь родилась не там, и в жилах твоего отца текла благородная кровь Десборо!.. Был такой полковник Десборо… Полно! Ничего с тобой не случится!
Она в страхе. Она просит его этого не делать. Он увлекает ее за собой.
Лес безмолвен, и вдруг…
— Ну что вы скажете об этой милой пасторали! — произносит уже совершенно другой голос.
Адриен прислонился к возвышающейся над зарослями папоротника сосне. Леди Блендиш откинулась на порыжевшую хвою и, обхватив обеими руками колено, смотрела сквозь открывшийся в зарослях просвет на озаренную луною долину; взгляд ее в эту минуту был напряжен и почти суров.
Из неожиданно донесшегося до их слуха разговора они уловили не больше двух-трех явственно произнесенных слов.
Леди Блендиш ничего не ответила. Внимание Адриена было привлечено раздавшимся в зарослях шорохом, и, сделав несколько шагов по загроможденному корнями склону, он обнаружил внизу грузного Бенсона; поднявшись с земли, тот отряхивал прилипшие к телу семена папоротника и паутину.
— Это вы, мистер Адриен? — окликнул его Бенсон и остановился, тяжело дыша и отирая платком с лица пот.
— Оказывается, это вы, Бенсон, имели наглость стать соглядатаем этих таинств? — в свою очередь сказал Адриен и, подойдя к нему совсем близко, добавил: — Вид у вас такой, будто вас изрядно помолотили.
— Ужасно это все, верно ведь, сэр? — просопел Бенсон. — И главное, батюшка его ничего не знает, мистер Адриен!
— Не беспокойся, Бенсон, он все узнает! Он узнает, какой опасности вы подвергли ваши драгоценные телеса, стараясь ему услужить. Случись мастеру Ричарду вас обнаружить, я за последствия не ручаюсь.
— Как бы не так, — злорадно возразил Бенсон. — Не должно это продолжаться, мистер Адриен. Никогда этому не бывать. Завтра же мы со всем этим порешим, сэр. Это совращение такого благородного юноши, как он; сущий разврат, вот что это такое. Я бы плетьми отстегал эту шлюху, что ввергает в такое непотребство невинного, вот что, сэр!
— Что же ты тогда сам не положил этому конец, Бенсон? Ага, понимаю, ты выжидал… а, спрашивается, чего? Стало быть, не в первый раз ты сопутствуешь Аполлону и мисс Дриопе? Ты что, уже сообщил об этом в главный штаб?
— Я исполнил свой долг, мистер Адриен.
Мудрый юноша повернулся к леди Блендиш и сообщил ей об усердии Бенсона. Глаза его спутницы засверкали.
— Надеюсь, что Ричард поступит с ним так, как он того заслужил, — сказала она.
