А тем, кто дальше остался, службу уже Кругу справлять, по командировкам да ПВД[109] мотаться — тем и вовсе просто. По уложению о справлении казачьей службы им все — оружие, справа вся, еще что надо — все за казенный кошт полагается. Верней даже не за казенный кошт — а за счет казачьего Круга, который их в командировки и отправляет…
— Чего в армию не идешь, добрый молодец? — весело спросил молодого серба сотник — там тебе чего получше дадут, да и закон нарушать не будешь, своим пулеметом то.
Божедар хотел что-то ответить, но дядя перебил его
— Как придет время — Божедар обязательно пойдет на службу, клянусь. Это наш долг, перед приютившей нас Россией. Этот долг перед вами нам никогда не отдать, но мы можем отплатить хотя бы этим.
Сотник удивился
— Тю… тебе сколько лет то, казак…
— Осьмнадцать… — ломким баском проговорил серб — но ты не думай, рус, я на ту сторону уже шесть раз…
Дядя цыкнул на племянника и тот пристыжено замолчал
— Чего мы тебя позвали, рус… Мне есаул тогда не поверил, а я истину[110] тогда говорил. Мы вот тут одного в лесу нашли… тебе хотим показать. Давай, Божедар!
Божедар откинул задний борт фургончика
— Смотри, рус…
Сотник подошел поближе — видно было плохо, брезентовый тент над кузовом не пропускал солнечный свет. Поэтому Велехов достал из разгрузки фонарь, включил его, повел лучом по внутренностям кузова — и обомлел…
В кузове лежал боевик. Верней — труп боевика. В точно таком же черном обмундировании, что и те, которые заложили фугас на дорогу несколько дней назад…
— Где вы его взяли?
— Где взяли… Я уж и не помню, рус… — простодушно ответил Радован.
Сотник недобро прищурился
— Ты мне тут не начинай. Помогаешь — так помогай! Такой же бандит чуть три дня назад колонну на дороге не взорвал. И меня чуть не вдарил. Где нашел?
Серб кивнул головой
— Хорошо. Тебе, рус — скажу, есаулу не сказал бы. Мы на самую границу ходили, опять в то самое место…
— Подожди — перебил сотник, достал из кармана на разгрузке портативную рацию — Чебак! Ко мне!
Подбежал Чебак. Бежать, косясь взглядом в сторону кустов и кое-кого, кто там в этот момент стоял было сложно — но подбежал он быстро, и даже не споткнулся при этом ни разу.
— Ё… это тот? — спросил он, глянув на распростертое в фургоне тело
— Тот, а может и не тот. Двухсотого обшмонай и доложи — громко приказал сотник и, резко убавив звук, добавил — и глаза свои бесстыжие не пяль по сторонам.
— Есть! — гаркнул с усердием Чебак и шумно полез в кузов.
— Давай! — приказал сотник — конкретно. Где и как.
— Там же, только чуть севернее. У самой границы. На вторую ночь они появились. Человек десять. Я идиот приказал одного живым… Ну и…
Серб не договорил, махнул рукой. Помолчали.
— Много? — спросил сотник
— Да двоих… — с досадой и болью проговорил серб — с Братиславом, считай, с четырех годин знаемся… Разбередил ты мне душу, рус…
— Ну, звиняй… — с досадой проговорил Велехов — кто ж знать то мог.
— Да ты то тут не причем, рус. Сам чету повел, самому и отвечать.
— Только этого?
— Только этого. Еще одного зацепили, но он ушел. Вон, Драганка его зацепила в тот раз. Они этого пытались утащить — да мы не дали. Но они не пойми, как нас нашли, только мы приготовились, они первыми — да со всех стволов…
— Опять шли?
— Нет. По-моему — ждали кого то.
Сотник с досадой выругался — происходящее нравилось ему все меньше и меньше. Все указывало на то, что в игре появился новый игрок. И это тебе не местные винокуры и контрабандисты. Приграничная зона, так ее.
— Слушай, Радован. А сам то ты что думаешь?
Серб хитро глянул на русского
— Та вы ж и сами…
— Да брось…
— Ну, добре. Неладное что-то деется. Очень неладное. Это вы за колючей проволокой живете, а мы в селах живем. Мы здесь никогда желанными соседями не были. Но в последнее время что-то недобро совсем. К Драганке подошли двое, сказали — соседи сербов вырезали, и мы вас вырежем. Оба пацаны еще, в гимназии с ней учатся, в последнем классе. А что у взрослого не уме…
— То у пацана на языке… — закончил сотник
— И я о том же. Беда, чувствую, будет. А ты пан сотник, на Божедара смотришь волком, потому как пулемет у него.
— Не положено.
— Положено, не положено, а случись что — так если нет, то и ляжешь без чести.
— Если что, бегите к нам в расположение. Вместе отбиваться веселее.
— То мы знаем. Хвала вам за это — серьезно сказал серб
— Ну, а насчет этих что скажешь? — сотник кивнул на кузов — я ведь за них спрашивал
— Насчет этих. С той стороны приходят. Раньше их не было тут, совсем таких не было. А теперь есть. Это не контрабандисты, они контрабанду не носят. Беда говорю, будет.
Сотник прикинул
— Ты ведь на тут сторону ходишь?
Серб не ответил
— Ну так вот. Эти… они с той стороны, гнезда у них там. Если увидишь, узнаешь что — не таи, скажи. Найдем, как отблагодарить.
— Молвлю… скажу.
Сотник кивнул
— Чебак! Ты что там застрял!?
— Сейчас, господин сотник.
Чебак выскочил из кузова машины, вид был у него весьма бледный. Оно и понятно — жарко и приванивало уже изрядно.
— Ну что?
— Чисто.
— То есть?
— Пустые карманы. Ничего нигде нет. Деньги есть, а ничего другого нет.
— Деньги?
— Да — Чебак протянул сотнику пачку — австро-венгерские кроны. А документов никаких нет.
Сотник взял деньги из протянутой руки, молча передал сербу.
— Еще что?
— На одежде все нашивки с изготовителем — спороты. Очень аккуратно спороты, не ножом, даже остатков не осталось. Я не удивлюсь, если их там никогда и не было.
Сотник повернулся к Радовану
— Оружие у него было? Да говори, мне оно ни к делу.
— Было. Штайр, австро-венгерский, глушенный. Добрая штука…
— Добро. Надо этого гаврика перегрузить в нашу машину, мы его к себе увезем. Его предъявить надо, дальше пусть разбираются.
Радован пожал плечами
— Зачем тебе машину гадить? Божедар и привезет к вечеру.
Сотник немного подумал.
— Добре. Только пусть пулемет спрячет, нечего с ним ходить. До вечера жду. Чебак, за мной.
Когда Велехов и Чебак углубились в лес, направляясь к своей машине, Велехов негромко, чтобы не услышал серб, заметил
— Шею себе не сверни
— Чего-то? — взгакнулся Чебак
— Того то. Будешь в самоволки ходить — на первом же кругу лично горячих всыплю.[111] Усек? Под ноги смотри!
05 июля 2002 года
Междуречье, Багдад
Отель Гарун аль-Рашид
Знаете, как бывает. Вроде и правильно все сделал — а на душе так мерзко… что никому такого не пожелаешь. Мерзко, потому что настоящих, с детства, проверенных в деле друзей — не так о много бывает в жизни. Сиюминутных — этих то полно, сколько хочешь. А вот настоящих — их мало и их надо беречь. Когда же ты теряешь такого друга — потом сожалеешь об этом, анализируешь, что ты сделал неправильно, как можно было по-другому.
Хотя как тут по-другому…
Как можно смириться с тем, что твой друг, аристократ по крови, вместо того, чтобы честно служить Родине и Престолу — тихо спивается, превращается в животное? В свинью, без чести, без совести, с одним только устремлением — выпить.
Жестко? Да, жестко. А как иначе? Если такого человека жалеть, если скрывать, если обзывать его пагубную привычку какими то другими, не такими страшными словами — человек так и перестанет быть человеком. Чтобы не превратиться в свинью — надо сначала понять, что ты в нее превращаешься.
— Что же делать…
Сказал вслух, хотя не хотел — просто думал. Как помочь другу, который скатывается на самое дно, который рвано или поздно попадет под суд офицерской чести — это в лучшем случае, и с позором вылетит из армии.
Так ничего и не придумав, я пошел вниз. Ужинать. К руке словно прилип, бездумно крутился в пальцах тот самый серебристый патрон сорок пятого калибра.
Отель Гарун Аль-Рашид был построен каким то русским товариществом на вере на самом берегу Тигра, в районе Аль-Кадисии, на излучине — на другом берегу высились здания Багдадского политехнического университета, одного из лучших в мире центров, где преподавали дисциплины по добыче полезных ископаемых и их глубокой переработке. Отель о тридцати шести этажах был не самым высоким зданием в Багдаде — но одним из самых крупных. Там где нефть — там и деньги. Большие деньги.
Ресторан на первом этаже был как и сам отель — шикарным, даже слишком. Здесь собирался весь свет Месопотамии — русские, арабы, евреи. Зона мира — все весело раскланивались друг с другом, а русских в основном сопровождали арабки. Кстати — из тех, кто здесь работал или служил, многие возвращались домой с женой-арабкой. Русские женщины — они хоть и коня на скаку остановят — но точно так же и подгулявшего мужа… скалкой. Арабка такого себе никогда не позволит, для арабской женщины мужчина — господин.
