Но на душе у меня было неспокойно. В то время как я писал Сью, мечтая о том дне, когда снова увижу свою любимую, ее муж все больше и больше замыкался в себе, зная, что теряет жену. Он вновь сдался. Смотреть на это и понимать, что причина — ты сам… Я не мог так поступить.
В ночь перед побегом я написал «Жену рыбака» с тем окончанием, которое Вы читали. Сказку я вложил в письмо, где напоминал Сью о своем обещании не стоять у них на пути, если Йэн снова придет домой. И письмо, и сказку я завернул в поддельную форму и сунул все под подушку Йэна.
Но когда он добрался до Ская и Сью написала мне, спрашивая, какое право мы имели решать за нее, я начал сомневаться в правильности того, что сделал. Я писал ей, о, сколько раз я ей писал. Продолжал писать, не получая ни одного ответа, до тех пор, пока Йэн не попросил меня перестать. Пока он не сказал, что она не хочет больше знать меня.
Почему я поверил ему? Не знаю. Его слова о том, что она счастлива с ним, звучали логично. Он через столько прошел, лишь бы быть с ней. Он выбрался из хаоса. И заголовок ее книги как будто подтверждал это. Читать стихи Элспет о Йэне и для Йэна я не мог. Ведь он забрал у меня то единственное, что в этом мире было мне дороже всего.
Но я ошибался. Она все-таки написала мне снова. Написала не только то письмо, вложенное среди страниц рядом с «Негой», — вся книга была написана мне. Каждое стихотворение в ней было о нас. Если бы я открыл эту книгу тогда, я бы увидел, что она не отступилась от меня. Это был ее последний призыв, последняя молитва в переплете из кожи цвета красной яшмы. Она не забыла.
Все, что мне нужно было сделать, — это открыть книгу, прочитать то, что она написала для меня и обо мне за эти годы. Но я этого не сделал. Я снова подвел ее. Снова проявил себя трусом в самый важный момент.
Дэвид
Эдинбург
Суббота, 19 октября 1940 года
Дорогой Дэвид!
Я нашла в маминых тетрадках одно письмо, которое она так и не отослала. Она писала его в тот день, когда дверь ее дома открылась и на пороге появился Йэн. В этом письме открывается столько, сколько ни в одном другом. Прочитай его и потом приезжай в Эдинбург. Прочитай его и приезжай к нам, домой…
Люблю,
Маргарет.
Остров Скай
10 августа 1917 года
Дорогой Дэйви!
Я знаю, что давно тебе не писала, но, пожалуйста, поверь, у меня была на то серьезная причина. То, в чем я должна тебе признаться, может тебя рассердить, но прошу тебя не злиться. Я постараюсь все объяснить.
Я писала тебе, что потеряла ребенка. Но как говорит моя мама: «Как потерял, так и нашел». Выкидыша у меня не было. Я родила.
О, я пыталась прервать беременность. Получив от Харри письмо о том, что ты погиб, я не хотела рожать. Я не вынесла бы этой пощечины судьбы — постоянного напоминания о семье, которую могла бы иметь. Поэтому я делала все то, что не разрешается делать во время беременности: мыла окна, ходила по могиле самоубийцы, ела зеленые сливы, стояла под новой луной, пила виски, сидя в тазу с горячей водой. Ничего не помогло.
Потом оказалось, что ты жив, и все стало прекрасно. Я носила под сердцем ребенка, и у меня был мой Дэйви. Но я вспомнила, как отнесся ты к новости о моей беременности, как напуган был мыслью о предстоящем отцовстве. Я не могла признаться в том, что мысль о предстоящем материнстве пугала меня ничуть не меньше. И потому медлила с тем, чтобы рассказать тебе о будущем ребенке, откладывала это на потом снова и снова. И настал момент, когда я не могла открыть свой маленький обман без того, чтобы это не прозвучало до крайности фальшиво: «Надеюсь, моя посылка с продуктами дошла до тебя и ты хорошо питаешься. О, кстати, вчера я родила».
Жалею, что не сказала тебе. Я так хотела, чтобы во время родов ты был рядом со мной. Хотела, чтобы ты целовал меня в лоб и говорил, что я отлично справляюсь, что я твоя храбрая девочка. Я хотела, чтобы ты взял свою дочь на руки и стал первым человеком, которого бы она увидела в этой жизни.
Я назвала ее Маргарет, что означает «жемчужина». Она поистине настоящее сокровище.
Но мне приходится нелегко. Все соседи знают. Они видели, как растет мой живот под вдовьим платьем, и перешептывались у меня за спиной. Они видели, как несколько лет текли ко мне письма из Америки, и они запомнили те три раза, что Элспет Данн ступала на паром. Они не удивились, что год спустя после получения извещения о смерти Йэна у меня появился ребенок.
Я думаю о том, чтобы уехать. Привяжу Маргарет себе на спину и взойду на паром в последний раз. Покинув Скай, я смогу вырастить ее без ухмылок соседей. Покинув Скай, я, может быть, дам Финли шанс вернуться. Махэр так скучает по нему.
Когда-то ты сказал, что в той квартире в Эдинбурге ты почувствовал себя как дома. Не сможем ли мы сделать ее настоящим домом? Приезжай домой к Маргарет; приезжай домой ко мне. Приезжай домой в свою семью, Дэйви.
Жду,
Сью.
Глава двадцать девятая
Элспет
Эдинбург
25 октября 1940 года
Дорогая махэр!
Маргарет разыскивала «первый том» моей жизни. Тем временем я ждала, когда начнется второй.
Возвращаясь на поезде в Лондон, я решила, что ждала достаточно. Никакого второго тома нет и не будет. Что мне принесло мое ожидание? Девять тысяч визитов в собор, дочь, которая не знает прошлого, и брата, который не хочет его знать. В поезде рядом со мной сидел Финли, Маргарет ехала следом с письмами. Оба они для меня важнее, чем ожидание призрака.
Но вот Финли привез меня в Эдинбург, и все мои обещания самой себе оказались забытыми. Ноги сами пошли привычным путем к Святой Марии, и я не удивилась, когда подняла взгляд и увидела перед собой резные двери. Не могу сказать, чем является для меня мое ожидание, — наркотиком или привычкой, но одними лишь смелыми заявлениями конец ему не положить.
В среду вечером я опять была там, на своем обычном месте. На коленях лежала маленькая коричневая Библия с надписью «Дэвид Грэм» в уголке детским округлым почерком. Как всегда, я водила пальцем по буквам его имени и, как всегда, обещала себе, что этот визит будет последним. Девять тысяч дней ожидания — это много, но десять тысяч — уже чересчур. Я должна была покончить с этим. Потому что, махэр, мне стали видеться призраки.
Пересекая Йорк-плейс на пути к собору, я столкнулась на улице с каким-то мужчиной. И, махэр, у меня сердце чуть не выскочило из груди.
Те же волосы песочного цвета, те же вскинутые плечи, тот же большой палец, поднимающийся ко рту. И зеленовато-карие глаза того же оттенка, что наши холмы зимой. Я бы поклялась чем угодно, что это он. Но мимо прогромыхал грузовик, сердито сигналя, а тот человек прикоснулся к шляпе и заторопился переходить улицу. Я осталась стоять словно вкопанная, недоумевая, как можно было так ошибиться. Я была уверена, что это он. Но вокруг гудели машины, спешащие добраться до дома, прежде чем на затемненный город опустится кромешная тьма, и мне пришлось пойти дальше.
В соборе, водя пальцем по его имени в Библии, я опять обещала себе, что это последний раз. И намеревалась сдержать обещание.
Я сидела так, пока в церкви не стало темно. И тогда на сиденье рядом со мной кто-то скользнул — моя Маргарет в новой зеленой шляпке. Она недавно переехала, и я уже отчаянно скучаю по ней. На прошлой неделе на побывку приезжал Пол, и они поженились. Быстрая церемония, короткий медовый месяц в Скоттиш-Бордерс, и вот теперь она хозяйка собственного дома. В тот вечер, когда она нашла меня в соборе, на ее губах играла таинственная улыбка.
«Мне нужно кое-что передать тебе. — Она положила поверх моей Библии конверт, квадратный и жесткий. — Срочная доставка».
Конверты. В моей жизни столько их было. Меня затрясло еще до того, как я увидела надпись: «Кому: Сью».
Руки так дрожали, что я дважды уронила конверт, пока пыталась открыть его. Пришлось разорвать его почти напополам. Письмо было коротким, написанным на одной стороне листа, и почерк был мне знаком, как свой собственный.
Лондон, Англия
23 октября 1940 года
С писем мы начали; письмами закончили.
Может, с помощью письма у нас получится начать еще раз? Мне надо рассказать тебе о двадцати трех годах жизни, и я боюсь, что мне не хватит бумаги.
Я никогда не переставал любить тебя.
Дэйви
Слова расплывались.
Маргарет взяла меня за руку: «Мама…» Она кивнула в сторону бокового придела.
Девушка из Шотландского нагорья всегда готова увидеть призрак. Ты научила меня этому. И тем не менее, когда он шагнул в проход, где горели свечи, я перестала дышать. Я могла ожидать чего угодно, но не этого, не там, не тогда.
Это действительно был он. Те же глаза, широко раскрытые в тревоге. Тот же большой палец, уже начавший свое движение к подбородку. То же лицо, как при самой первой нашей встрече. Мой Дэйви. О махэр, он приехал. Приехал.