– Но какое-то лекарство в принципе возможно?
– В принципе всё возможно. Я, между прочим, только этим сегодня и занимался.
– Чем ты занимался?
– Посетил лагерь-изолятор, взял соскобы у больных. Сейчас препарат в термостате, завтра надеюсь получить опытную культуру. Тогда уже будем смотреть. Попробую сразу сделать вакцину. С врачами у меня полное понимание.
– Слушай, Валенски, надо сообщать, – твердо заявил Сенин.
– Умоляю!
– Что «умоляю»? Там специалисты, оборудование. Ты что – суперлекарь какой-то, в одиночку хочешь эпидемию остановить?
– Я не суперлекарь, я просто в курсе проблемы. От их специалистов здесь никакого прока, им всё равно придется идти по моему пути. А оборудование… Есть тут и оборудование. Разве что попроси своих ребят завтра перенести в клинику пищевой синтезатор из столовой.
– Пищевой синтезатор тут при чем?
– А какая разница? Синтез – он и есть синтез. – Валенски смотрел на Сенина с надеждой и ожиданием. Словно от него зависело что-то глобально важное.
– Не надо сообщать, – повторил он. И пересел ближе, заговорив быстрым шепотом: – Я сказал врачам, что болезнь принесла грибница. Даже показал соответствие на анализаторе. Они, кажется, верят. Они даже попросили, чтобы я изготовил биоцид для удаления грибницы из помещений. Они сами готовы ходить с распылителями. Понимаешь, что это значит?
– Я буду пока молчать, – сказал Сенин. – Завтра, может быть, послезавтра. Но если болезнь расползется, а вакцины не будет… – Он развел руками. – Понимаешь меня?
– Спасибо. – Валенски положил руку на сердце и прикрыл глаза. – Ты меня спас. Вакцина будет.
* * *
Ничего удивительного, что тем вечером Сенин допил свою бутылку до донышка. И утром проснулся с нехорошим гулом в голове. Он помаялся с полчаса и уже решил было пойти к врачам. Взять какую-нибудь таблетку от головы, а главное – узнать, как продвигаются исследования.
Но тут же одумался. Вовсе не к лицу офицеру службы безопасности идти и просить средство от похмелья.
Делать было совершенно нечего. Сенин нашел Гордосевича и, отведя в угол, тихо попросил:
– Своди меня на то место. – Боец сначала не понял.
– Ты говорил про тихое место, – напомнил Сенин. – Между трубами. Где копать было мягко.
В глазах Гордосевича мелькнуло удивление. Если не сказать тревога.
– А это зачем? Извиняюсь, конечно…
– Ну как же! Надо же навестить свою могилку. А то лежу там один-одинешенек, ни одна сволочь цветок не положит.
Гордосевич с сомнением пожал плечами, но отговаривать не стал. Они вышли на край поселения и вскоре оказались во дворике калориферной станции. Здесь было тихо, лишь едва-едва сипел теплый воздух в трубах.
– Вон там, – указал взглядом Гордосевич. – Мочалку даже отсюда видно.
В самом деле, огромная волокнистая борода уже обвила опору трубопровода.
Сенин подошел и, отпихнув ногой пушистую массу, присел на корточки.
– М-да, – вздохнул Сенин. – Не думал я, что на моей могиле эта поганая мерзость вырастет. Уж хоть бы березка…
Гордосевич стоял за спиной и молчал, кутаясь в бушлат.
– Глубоко он? – спросил Сенин.
– Нет, мы глубоко не копали, – отозвался боец. – думали, вдруг доставать придется. Еще и завернули хорошенько.
Сенин с минуту молча смотрел на перекопанную землю и ползущие из нее стебли.
– Я хочу взглянуть на него, – сказал он. – Сейчас.
– Может, не надо? – с тоской и надеждой вздохнул Гордосевич.
– Не хочешь – не помогай. – Сенин снял с пояса нож и начал осторожно разгребать им землю. Она и в самом деле была мягкой и податливой.
Гордосевич что-то пробормотал и отошел за угол станции. Впрочем, он тут же вернулся с короткой лопатой.
– Вот. У нас всё под рукой запасено.
Очень скоро лопата ткнулась в хрустящий пластиковый мешок. У Сенина бешено забилось сердце. Он разгреб остатки земли, ухватился покрепче и потянул мешок на себя.
Пластик натянулся и порвался. Под ним была какая-то сухая грязь – комки, чешуйки, серая рассыпчатая масса. Сенин поковырялся в ней ножом и наткнулся на нечто твердое.
Эта была кость. Обычная кость, скорей всего, ребро. Правда, она сломалась в руках, буквально рассыпалась на кусочки.
– Ну, вот, – разочарованно произнес Сенин. – Откуда пришел – туда и ушел. Опять я его не увидел.
На самом деле он был этому только рад. Он не знал, что почувствует, увидев самого себя мертвым и уже затронутым разложением.
На обратной дороге он обратился к Гордосевичу:
– Ты точно его видел?
– Ну, конечно. Как тебя сейчас.
– И это был прямо вот я? Точная копия?
– Я же говорю, мы сначала так и подумали, что это ты. Только Карелов не растерялся. А в чем проблема-то?
– Нет проблем. Но я ведь опять его не увидел. Мне всё никак не верится, понимаешь?
– Понимаю. И мне не верилось. Но я это видел, своими глазами. Не сомневайся, командир.
– А я всё равно сомневаюсь. Я хочу сомневаться.
После обеда Сенин потерял терпение и решил сходить в клинику. В лаборатории оказались знакомые лица – медицинское семейство Голбергов в полном составе. Однако они лишь быстро взглянули на него, тут же вернувшись к работе. Зато Валенски просто засиял.
Перед ним стоял стеклянный цилиндр на хромированном основании, за стеклом перемешивалась желтая жирно блестящая паста.
– У нас хорошие новости, – сказал биолог. – Мы узнали, как снижать интенсивность пятен на коже. Сейчас готовим мазь, чтобы хватило на всех.
– Хочешь сказать, вы уже сделали лекарство?
– Ну, еще не лекарство, но уже реальная помощь заболевшим. А вот это, – он кивнул на стоящие в термостате мензурки с мутной жидкостью, – это наша вакцина. Надеюсь, она будет готова к завтрашнему утру.
– И что, – недоверчиво проговорил Сенин, – эпидемия тут же закончится?
– Ну, почему «тут же», – поскучнел Валенски. – Вакцина – это же не лекарство, а профилактическое средство. Она вводится здоровым людям, чтоб не заболели. И, между прочим, нет гарантии, что она эффективно подействует. Разве можно быть в чем-то уверенными, когда речь идет об инопланетной микрофлоре?
– Что-то я не пойму. – Сенин потряс головой. – Будет лекарство или нет?
– Ну, я же объясняю! – Казалось, Валенски сейчас расплачется. – Мы уже на верном пути. Мы сделали мазь. И теперь проверяем, годится ли ее действующая основа для радикального лечения.
– Ах, вы на верном пути… – Сенин строго посмотрел на Валенски и поднял указательный палец. И очень тихо добавил: – Один день. У тебя еще один день, а потом я сообщаю командованию.
Валенски с покорностью опустил глаза. Затем украдкой обернулся на врачей и, взяв Сенина под руку, быстро вывел его из лаборатории.
– У меня есть еще новости, – торопливо зашептал он. – Я утром спускался на нижние уровни. Там уже много больных порослей. Грибница гибнет гораздо быстрей, чем я думал. А ближе к вечеру я займусь биоцидом. Завтра не меньше десятка людей с распылителями пройдут по поселению и уничтожат видимые ростки. Скоро всё кончится.
– Дай бог, – кивнул Сенин.
Вечером, проходя мимо дома Ангелины, он увидел в ее окнах свет. Посомневавшись немного, решил всё-таки зайти.
– Привет! – Она поднялась ему навстречу с дивана.
– Зашел поглядеть, как ты тут, – несколько смущенно произнес Сенин.
– А-а… А я думала, тебе еще бутылка нужна.
– Ну, зачем ты так? Лучше расскажи, как дела у тебя. Болячки сильно мучают?
– Нет, совсем не мучают. Да ты садись, чего стоишь.
– А в изолятор тебя не хотят отправить? – Сенин скромно устроился на стуле.
– Всех не изолируешь. Мне сегодня док сказал, что уже больше ста человек заражены.
– Сколько?!
– Ага, такие дела. Ты сам-то не боишься со мной тут сидеть?
– Я не боюсь, у меня иммунитет. Слушай, там какую-то мазь новую сделали…
– Я знаю, мне уже принесли. Знаешь, помогает.
– Всё будет в порядке. Мужики работают день и ночь. А биолог у нас вообще головастый. Сказал, что уже завтра будет вакцина.
– Надеюсь. А знаешь, старший док ведь тоже заражен.
Они помолчали. Потом Ангелина хитро улыбнулась.
– Ган, может, ты всё-таки за бутылкой зашел?
– Ты настаиваешь? – улыбнулся в ответ Сенин.
– Почему бы нам не посидеть, как тогда? Знаешь, я всё время вспоминаю тот вечер.
Сенин не стал распускать слюни и врать, что он тоже всё это время не находил себе места. Он просто коротко кивнул.
– Только ты меня не трогай сегодня. Сам понимаешь… – Она с сожалением улыбнулась. – Просто поговорим.
И снова Сенин кивнул. «Сопьюсь я тут», – горестно подумал он.
* * *
Был уже поздний вечер, когда он вышел из дома Ангелины. Зябко поежился на крыльце, запахнул плотнее бушлат и бодро зашагал по хрустящему снегу.
Через минуту ему стало не по себе. Показалось, что кто-то осторожно крадется сзади. «Это уже паранойя», – со злостью подумал Сенин.
