А Тора спала, как обычно, на боку, поджав ноги и обхватив себя руками, словно все еще защищалась от кого-то или от чего-то. В темноте ее кожа выглядела белой.
Как у альва.
И Виттар, желая отогнать наваждение, коснулся шеи. Теплая. Гладкая. И шрам на ней сам под пальцы скользнул.
Третий день кряду Торе доставляли цветы: белые лилии в плетеных корзинах. Лилии были роскошны, но Тору волновали не они – запах. Мертвенный, тяжелый, сводящий с ума. Он существовал как-то отдельно от цветов, некоторое время скрывался в сети узких листьев, но, осмелев, выползал, просачивался сквозь прутья корзин. Запах растекался по полированной столешнице, спускался к полу и пропитывал высокий ворс ковра. Тора не смела ему мешать.
Лилии вызывали в ней безотчетный страх, перед которым была бессильна даже Хильда.
На то, чтобы управиться со страхом, ушло время. И в третьей корзине, обвитой белой похоронной лентой, Торхилд обнаружила записку.
«Я же обещал, что мы встретимся».
Тора провела пальцем по гладкому картону, выдавленным буквам, золоченым виньеткам и вернула записку в корзину, а корзину, подавив первое желание, оставила на подоконнике. Белые лилии безвредны в отличие от того, кто послал их.
Жаль, что райгрэ ушел. И хорошо, что райгрэ ушел.
Торе нужно хорошенько подумать о том, что именно ему рассказать и как это сделать. Хильда согласилась. Очевидно, лгать не стоит, но и правда имеет разные обличья.
Торе следовало выбрать то, которое защитит ее.
Рассказать так, чтобы поверил.
И захотел вмешаться.
Не как отец.
Запах лилий, сам вид их – тяжелые восковые бутоны и белоснежные звезды цветов с легкой позолотой пыльцы – был неприятен. Тора покинула комнату. Но сегодня тишина библиотеки не принесла ожидаемого успокоения. В кабинете окно было открыто, и Тора поспешно, пожалуй, слишком поспешно, его захлопнула. Задвижка вдруг показалась ненадежной.
И окон слишком много.
Торхилд проверила каждое, пусть эти действия кому-то могли показаться престранными. Впрочем, вряд ли сейчас в доме нашелся бы кто-то, кто бы осмелился сделать Торе замечание.
Райгрэ защитил.
Но захочет ли защищать и дальше? Он определенно ценит Тору, если делит с ней не только кровать, но и сами свои комнаты. А в те дни, когда девушке все же пришлось уйти в одну из гостевых спален, был крайне недоволен. Он оплачивает ее наряды.
И дарит драгоценности.
Зачем ей столько? Тора не знает, но ему нравится делать подарки. И Хильда требует, чтобы Тора не отказывалась: потом, когда райгрэ найдет жену, драгоценности пригодятся.
Он позволяет Торе помогать в делах. И просто любит, чтобы она находилась рядом. Он позволил менять свой дом… но хватит ли этого, чтобы ввязаться в драку?
И если ввяжется, то сумеет ли победить?
Хильда молчала, полагая, что здесь бессмысленно гадать. А Тора волновалась, даже не столько за себя, что еще можно было бы понять, сколько за райгрэ. И Хильда, которая прочно обжилась в местных зеркалах, нашептывала, что это беспокойство делает Тору глупее.
Думать надо о себе.
Иначе Тора не выживет.
– Прекрати, – попросила Тора, касаясь отражения. И оно протянуло пальцы навстречу, холодные, как само стекло. – Он добрый.
Потому что Тора делает то, что ему хочется. Она нужна ему. И хорошо если будет нужна еще некоторое время. Но видеть в этой заботе нечто помимо самой заботы бессмысленно.
– Мы должны предупредить.
Хильда согласилась, что это разумно. Тот, другой, способен ударить исподтишка, и тогда у райгрэ не будет шансов. Хильде не жаль, если он умрет, но тогда Торхилд достанется победителю. А с ним поладить будет куда сложнее.
Он такой, как королева.
Любит делать больно.
– Раньше, – Тора не любила думать о ком-то плохо, – он мог измениться.
Хильда возразила, что уж на это рассчитывать не следует. Тора видела истинное обличье, пусть и давно, но время, как оказалось, значения не имеет.
Да и будь Тора права, – она редко оказывается права, – неужели получила бы она букет белых лилий? И эту записку в напоминание о давней встрече. Или предупреждение? Охота начата.
Сложно спорить с отражением, и Тора отворачивается от зеркала. Она подымается в спальню и, закрыв дверь, – еще слишком рано и ждать долго, – ложится на кровать. Здесь два запаха, и его – сильнее. Тора обнимает подушку и лежит.
Так ей спокойней.
Хильда не мешает. Ей все равно, вот только платье наверняка помнется, а неряшливость в одежде недопустима.
А Торе почему-то думается совсем о другом. О журналах, присланных портнихой в огромном количестве, эскизах, образцах и собственной растерянности.
– Подумай, что тебе глянулось, куколка. – Портниха подсовывала картинку за картинкой, разноцветные клочки ткани, кружева, ленты…
…и не понимала, почему девушка молчит.
Увещевала. Уговаривала.
Сдалась, велев позвать, когда Тора уже на что-нибудь да решится.
А Тора, набравшись смелости, взяла десяток эскизов наугад и подошла к райгрэ. И он не оттолкнул, хотя наверняка имел множество куда более важных дел.
– Найденыш, – он отобрал листы и образцы тканей, – это ведь твои наряды, ты их будешь носить. И нравиться они должны именно тебе.
– У меня несовершенный вкус.
– Это ложь. – Райгрэ усадил Тору на колени. – Забудь ее… и его, если сможешь. Ты очень красивая девочка. И умная. Сильная. Тебе просто не хватает немного уверенности в себе.
Какое отношение уверенность и сила имеют к платьям?
– Вот скажи, если бы ты увидела это… на ком-то другом, – райгрэ взял эскиз платья с пышными рукавами и многочисленными оборками, – что бы подумала?
– Что… это очень эксцентричный наряд.
– А это?
– Домашнее платье… для первой половины дня. Если в светлых тонах…
– Видишь, ты все сама прекрасно знаешь. – Райгрэ поцеловал Тору в лоб.
– А если я выберу что-то ужасное?
– Тогда мы это «ужасное» в саду закопаем… у тебя очаровательная улыбка.
Хильда думала иначе, но рядом с райгрэ Хильда замолкала, а у Торы иногда появлялось желание улыбаться. Не сегодня… сегодня снова было страшно.
Когда же наступили сумерки, Тора спустилась в музыкальную комнату. Она умела ждать, но сейчас почему-то умение это не спасало.
А если она опоздала?
Если плохое уже случилось?
Хильда предложила не тратить нервы по пустякам, а подумать о побеге. Не сейчас, конечно, но подготовиться стоит…
Девушка коснулась клавиш. Играть учила мама, говорила, что слух у Торы идеальный и руки подходящие. Талант опять же имеется… и, конечно, на сцену ей нельзя – это совершенно неприлично, но вот если для себя… для семьи… для будущего мужа.
Хильда знала, что ни семьи, ни мужа у Торы не будет. Дети – возможно, и жаль, что Тора пока не беременна. Ребенок упрочил бы ее положение.
Клавиши откликались на прикосновение. Хороший инструмент, только давно им не пользовались, и настройка не помешала бы.
Тора играла.
Без нот. По памяти. Для себя… и оказалось, что не только. Надо же было пропустить его появление…
– Не останавливайся, – попросил райгрэ.
И Хильда потребовала сосредоточиться. Исполнение должно быть безукоризненно или настолько близко к таковому, насколько это возможно. Была ли она права? Тора не знала, но музыка перестала доставлять ей удовольствие. Впрочем, райгрэ подобные мелочи не интересовали.
И вечер был обыкновенен.
Разве что райгрэ снова задавал странные вопросы.
Подымаясь в спальню, Тора осмелилась посмотреть в зеркало. Хильда кивнула: все правильно, спешить не надо. В постели мужчина скорее выслушает женщину, если, конечно, она постарается.
Но Тора опять все испортила.
Почему-то рядом с райгрэ она забывала о том, что думать следует о себе… еще и заснула.
Хильда будет разочарована.
Глава 20
Прятки
Пятую ночь кряду я устраивалась на ночевку отдельно, да и днем старалась держаться в стороне от Одена настолько, насколько позволяло пространство. Нет, причина не в затаенной обиде, скорее уж после того разговора не могла относиться к нему по-прежнему.
Куда-то исчезла прежняя игривая легкость, которая ранее казалась вполне естественной, и теперь меня не отпускало ощущение, что Оден запоминает каждое произнесенное мною слово, каждый мой поступок. Запоминает. Взвешивает. И решает, наградить меня или наказать.
Наверняка я не слишком-то успешно справлялась с ролью свиты.
Не нанималась.
Ребра мои зажили, и рука подозрительно быстро вернула утраченную подвижность. О полученной травме напоминал лишь приятный, зеленовато-желтый окрас кожи. И если позавчера я еще сомневалась, выдержу ли дорогу, то сегодня сомнения исчезли.
Да и… болеть лучше дома, на перине и под пуховым одеялом, с книжкой, спрятанной под подушку, травяным чаем и мамиными пирогами. А лучше нет средства от ссадин, чем обслюнявленный лист подорожника, прижатый к разбитой коленке. Ну или к локтю, локти у меня страдали особенно часто.
