поцеловала.
— Не бойся. Я тебя люблю и буду любить, что бы ты ни сделала.
— Павда? — детская мордашка стала недоверчивой, но все же на ней появилась улыбка.
— Правда, моя хорошая, правда.
Лизонька успокоилась и начала рассказ. Я уже освоила науку перевода с детского и поняла, чему огорчился ребенок: обещала никому про дядю-котика не говорить, но проболталась Дениске и попросила, чтобы он достал мышь для дяди-котика.
Ну что тут поделаешь. И смех и грех. Я только вздохнула, но позже отребовала позвать в столовую Дениску. Юный нянь явился минуты через три, пряча руки за спиной. Велела их показать — они были жесточайше расцарапаны.
— Простите, барыня, — произнес, глядя в пол, Дениска. — Елизавета Михайловна велели ей мышь достать. Я в кладовую пошел, знал, где крошек насыпать, она скоро вылезла из норки…
— И ты ее убил?
— Нет, Мурка ее караулила и схватила. Я сразу отобрать не смог, потом отобрал все-таки. И принес Елизавете Михайловне, как обещался.
Смеяться над детьми так же непедагогично, как на них кричать. Я еле сдержала смех, представляя Мурку, пробравшуюся вслед за Дениской на барскую половину, чтобы найти и вернуть свою законную добычу. Вот почему она пришла в столовую!
Я еще раз обняла Лизоньку. А Дениску похлопала по плечу, что означало полное одобрение.
Глава 39
Увы, зеленку я еще не сделала. На коленке это не так просто осуществить, даже зная формулу и механику процесса. К тому же свойства бриллиантового зеленого слегка преувеличены. Хотя для детских царапин очень даже подойдет.
В любом случае это дело будущего и хорошей лаборатории. А пока промоем следы битвы за добычу спиртом, близким по кондициям к медицинскому, и подуем на ранки, когда Дениска от неожиданного жжения сморщится и вскрикнет.
Ох… забылась ты, матушка. Дворовому мальчишке такая забота от барыни… Хорошо, свидетелей, кроме Лизы и Павловны, не было. Последняя только тяжко вздохнула и поджала губы. Она крайне не одобряла такое баловство, но, поскольку была по сути своей очень доброй старушкой, не слишком-то ругалась. Так, ворчала.
— Приучите, барышня, мальчонку к хорошей жизни, тяжеленько отвыкать придется, — только и сказала она, когда я отправила обоих детей в детскую. — Чай, не барчук. Мужицкую долю тянуть будет.
— А как по-другому-то, нянюшка? — вздохнула я. — Ребенок, он и есть ребенок, барский или холопский. Сердцу не прикажешь.
— Жалостливая вы стали, барышня, не по прежнему норову, — тоже вздохнула Павловна. — Я уж диву даюсь. Иной раз будто вас и не узнаю. Неужто вода студеная так человека меняет?
Упс… чую опасность. Не настоящую — Павловна в мыслях не имеет что-то там подозревать про переселение душ. Здесь о таком ведать не ведают. Но простой народ всякое отступление от нормы и стандарта любит обзывать одержимостью. А образованные господа знают и про душевные болезни, и про психиатрические диагнозы. Как раз вчера обсуждали с гостем бедного английского короля Георга, которого парламент признал душевнобольным. Конечно, то Британия, но ведь и я не королева.
Поэтому намеки на мое душевное состояние лучше пресечь в зародыше.
— Меняет, нянюшка. — Я решила пойти ва-банк, выдав давно обдуманную заготовку. — Никому не скажу, а тебе признаюсь, ближе-то никого не осталось, родная ты мне, как маменька покойная. Не Аришку я спасала тогда на мосту, сама утопиться хотела.
— Ой, лишенько! — Павловна села, где стояла.
— Явилась мне, нянюшка, Пресвятая Богородица в видении, пока я без памяти была.
— Ой, лишенько! И что сказала Матерь Божия?
— Укорила меня, грешную. И за легкомыслие мое, и за себялюбие. За то, что без матушкиного благословения с Михаилом сбежала. Через это и сыночек мой помер во младенчестве. А хуже того, дочку не любила как матери положено, хотела дитятко невинное совсем одну бросить. Лизонька осталась бы круглой сироткой.
— Да неужто?! Ну, барышня… Не было бы счастья, да несчастье помогло. Переменились вы — я-то вижу. Видать, не зря Богородица вразумила. Теперь-то любехонько! — запричитала Павловна, в порыве чувств подскакивая с лавки и обнимая меня, как ребенка. — И верно, барышня, успеют еще детки горя хлебнуть в жизни, хоть в детстве кто побалует. Вы не сомневайтесь, родненькая, я душу разорву, а в обиду вас не дам!
Ну, в общем, обе поплакали, пообнимались. И почувствовали, что можно дальше жить.
— Барышня, я что сказать-то хотела, когда зашла. — Павловна высморкалась в краешек платка (сморкаться в подол и в пальцы я строго-настрого всем запретила, как и плевать под ноги). — Прошка дяденькин намеднись забегал. Понарассказывал, стало быть, вестей-то недобрых.
— Давай уж, Павловна, радуй недобрыми вестями, — сказала я, подавив вздох.
— Да вот, слухи о вас, Эмма Марковна, пошли нехорошие среди соседей, — неуверенно начала няня. — Мол, вы хлебное вино курите и мужикам продаете. Беглым холопкам даете приют и потом вымогаете у хозяев их продать. Люди странные к вам приезжают и, прости Господи, — Павловна истово перекрестилась, — у вас удавливаются. С холопами панибратничаете, отчего те в дерзость приходят. И печи навозом топите, хотя так отродясь никто не делал. А еще вещи странные творите, обычаи завели нездешние. Дите неухоженным ходит, по двору слоняется, а барыня стекляшки бесполезные покупает в уезде. Приближает к себе юных красавчиков. И последние наследственные души на волю отпускает, разоряет имение. У самой в дому холодно, голодно и непотребно, куда такой дите и наследство доверять?
— Кто же это говорит? — спросила я без особой радости. Уже понятно стало, откуда ветер дует.
— Во всех поместьях. У Васильевых, у Сакенов, у Бродникова — повсюду. Дворня треплет, а господа слушают.
Я поблагодарила няню за информацию, а сама задумалась.
С одной стороны, на слухи можно не обращать внимания. Мало ли их бродит в обществе, лишенном телевизора и соцсетей? Но я здесь не на сезон. Надо вживаться и налаживать отношения со всеми обитателями. А еще — взаимодействовать. И вот о чем подумать: как далеко удочку закидывают, говоря о том, что я плохая хозяйка, чуть ли не самогонщица и развратница, которой ни ребенка, ни наследства доверить нельзя?
Здесь, конечно, нет органов опеки и попечительства. Зато есть предводитель дворянства и опекунский совет. Не Лизу, так имение могут взять в опеку — это когда ты вроде как
