женщин, детей?
– А как же твой собственный ребенок? Ты хоть знаешь, как ее зовут?
Морис почувствовал, что эти двое вот-вот вцепятся друг в друга. Он жестом попросил Ясмину успокоиться.
– Ты должен был рассказать правду своей семье, – сказал он Виктору. – Ясмина чуть не покончила с собой, узнав, что ты утонул.
Виктор молчал. Морис подумал, что сейчас он, вероятно, жалеет о своем молчании. И мог бы попросить у нее прощения. По крайней мере, за это. Но Виктор по-прежнему молчал. А Ясмина и не ждала от него извинений, сидела, скрестив руки на груди. Диктор по радио сыпал цифрами – численность египетских войск, количество танков, которые пересекли границу на юге. Виктор приблизился к Ясмине. Остановился перед ней, почти вплотную, почти касаясь ее, затем беспокойно зашагал по комнате, точно тигр в клетке.
– Я дал тебе шанс забыть меня. Избавиться от позора. Чтобы начать все заново.
– Виктор, ты ничего не понимаешь. Я не прошу тебя вернуться. Ты мне не нужен. Нашему ребенку ты не нужен.
Он был готов к ее оскорблениям, но не к холодности.
– Чего же ты хочешь?
– Я хочу никогда больше тебя не видеть.
Она взяла со стола винтовку и резко сунула ему. Он взял оружие, посмотрел на Мориса, кивнул и вышел из кухни. По радио играла «Атиква». В дверях он обернулся:
– Берегите себя.
Ясмина бесстрастно ждала, пока Виктор тихо закроет за собой дверь квартиры. Морис молча смотрел на нее.
– Надеюсь, он умрет, – произнесла она и принялась мыть посуду.
* * *
Назавтра в порту они разгружали доставленные ящики с боеприпасами. Сотни солдат паковали рюкзаки и забирались в кузовы грузовиков. Все делалось быстро, но с необычайно спокойной, почти торжественной решимостью. Каждый понимал, что на кону сейчас всё, и каждый был готов пожертвовать всем. Над горой Кармель поднималось солнце. Морис прошелся по набережной и в стороне от суеты наткнулся на Виктора – наверное, тому хотелось напоследок побыть в одиночестве. Он удивился, увидев Мориса. Должно быть, Виктор пил накануне – глаза красные, опухшие. У Мориса кольнуло в сердце, когда он увидел Виктора таким несчастным.
– Не очень-то хорошее вышло вчера прощание, – еле слышно произнес Морис.
Виктор выбросил сигарету и закинул на спину рюкзак. Морис схватил его за руку:
– Подожди.
– Чего тебе?
– Кто-нибудь, кроме тебя, знает, кто я?
Виктор саркастически ухмыльнулся, будто прочел его мысли.
– Хочешь знать, что они сделают с тобой, если я не вернусь?
– Мне нужно понимать, есть ли у меня здесь будущее. Это ведь и моя страна.
– У тебя есть жена, ребенок, крыша над головой. Что еще тебе нужно?
– Ави! – позвал его командир.
Виктор помахал ему рукой и достал из кармана несколько смятых банкнот:
– Малышке что-нибудь нужно? Одежда, игрушки, тетради?
По взгляду Мориса он понял, что прозвучало это оскорбительно. Виктор сунул деньги обратно.
– Она говорит на иврите?
– Она быстро учится.
– Вы должны были назвать ее Яэль.
Оба замолчали.
– Прощай, Морис.
– Виктор. Кто еще знает обо мне?
– Послушай, друг мой. Вернусь я или нет – не говори малышке, кто я, ладно? Она узнает и станет расспрашивать, а Ясмина сделает все, чтобы она меня возненавидела. Понимаешь?
Морис кивнул:
– Обещаю.
Виктор обнял его. И, прежде чем отпустить, тихо прошептал в ухо:
– А если тронешь хоть один волосок на голове моего ребенка, я убью тебя.
Морис вздрогнул.
Виктор ухмыльнулся и похлопал его по спине:
– Эх, немцы. Юмор не по вашей части.
И быстро направился к своему отряду, запрыгнул в подъехавший грузовик. Он больше не обернулся, и Морис остался один в клубах выхлопных газов.
– Синьор Сарфати?
Голос за спиной прервал мысли Мориса. Акцент греческий. Повернувшись, он увидел невысокого коренастого мужчину с седыми волосами и темными глазами.
– Шалом! Я – Джеки. – Он протянул Морису натруженную руку так, словно они были давно знакомы. – Ави сказал, ты теперь работаешь на нас.
* * *
Вечером первого дня войны, когда заканчивался шаббат, Морис принес домой большой пакет.
– У меня есть работа.
Настоящая, с контрактом и ежемесячной зарплатой. Потом раскрыл пакет и поставил на стол банки с солониной, шоколад и сухари:
– Это гостинцы от короля Георга.
Жоэль сначала подумала, что он говорит про вчерашнего солдата. Нет, ответил Морис и объяснил, что король Георг – это король Англии. Его солдаты забыли кое-что в порту, где Морис теперь работает.
Жоэль хотелось узнать, был ли дядя Виктор тоже солдатом короля Георга, но она быстро поняла, что лучше о нем не говорить, потому что это не нравится Ясмине.
«Дядя Виктор сражается за нас» – вот и все, что ей сказали.
Слова эти озадачили ее, ведь если он один из нас, то почему к нему относятся так, словно он – чужой?
– Ты тоже будешь воевать, папá?
– Нет, – ответил Морис.
Она не задала вопрос, который позже, уже будучи взрослой, услышит от многих детей: почему ее народ вообще стал воевать? Жоэль родилась во время войны и выросла среди военных историй, так что война была для нее чем-то обычным. Немцы, арабы и король Георг – все сговорились против евреев. Воевать – значит жить. Кто не сражается – тот умрет. Улица Яффо представлялась Жоэль кораблем, на котором они приплыли, маленький островок в страшном море. Хрупкий и прекрасный.
Война – это названия мест, которых она не знала, но о которых все говорили. Баб-эль-Вад. Латрун. И снова и снова: Йерушалаим. Названия, слывшие легендами. От них в памяти Жоэль оставались образы, проникавшие в ее сны. За ужином у них в доме всегда работало радио, и когда потом она лежала в постели, новости о войне смешивались с образом дяди Виктора. Это он защищал кибуц от арабов. Сидел с винтовкой в грузовике, который вез лекарства в осажденный Иерусалим, а по дороге на них напали арабы. Она видела, как дядя Виктор стреляет в араба и тот падает на бегу. Видела, как он стоит на старой стене в Иерусалиме, защищая еврейский квартал. Но арабы победили, и евреям пришлось покинуть Старый город. Арабы разрушили их дома и синагоги. Где же был Виктор, почему он не помешал этому? Жоэль проснулась в холодном поту, успев в секунды между сном и явью перепугаться, что арабы уже в Хайфе, на улице Яффо, в ее комнате.
В ее снах все они выглядели одинаково – арабы, аравим. У всех черно-белая куфия и винтовка, и они убивали евреев. Для Жоэль не было разницы между палестинцами, сирийцами или египтянами, между гражданскими людьми и солдатами, все они звались одинаково –
