что происходит. Все жители должны покинуть город. Таково было условие, под которое освободили мужчин. Солдат направил винтовку на Жоржа, затем на Ибрагима. Они стояли неподвижно.
– Это мой дом. Я никуда не уйду, – сказал Ибрагим.
– Пять минут! – выкрикнул солдат. – Потом расстреляем!
Жорж жестом показал, что все понял. Он последовал за солдатами, направившимися к выходу. За дверью те остановились, заговорили с товарищами. Из соседних домов тянулись женщины с тюками на головах. Жорж пошел на кухню. Вода – вот что понадобится в первую очередь. Немного фиников, овечий сыр – то, что они смогут унести. Все прочее пусть остается. Он ощущал себя таким измученным и униженным, что уже не мог принимать решения, только выполнять простые действия. Жорж поискал деньги, которые спрятал в шкафу. Деньги исчезли. Украшения Мариам тоже. Он вышел на задний двор. Ибрагим уже оделся в свежее, даже причесался.
– Где вы держите свои ценности? – спросил Жорж.
Ибрагим сделал вид, что не услышал его.
– Возьми их, – сказал Жорж.
– Нет.
– Не глупи.
– Я родился в Лидде. Я построил этот дом своими руками. Мои дети родились здесь. Я никуда не уйду.
– Они убьют тебя!
Жорж взял его за руку. С неожиданной силой Ибрагим вырвался. В нем еще была мощь – побольше, чем в Жорже. Они смотрели друг на друга. Молча ждали, кто первым сдастся.
– Украшения Малики в сундуке, – тихо сказал Ибрагим.
Жорж направился в гостиную. В одной из стенных ниш стоял деревянный сундук. Внутри он нашел маленькую потертую кожаную сумку. Тяжелую. Он открыл. Старые золотые браслеты покойной жены Ибрагима, ожерелья и серьги. Обручальное кольцо.
От двери донесся шум. Вернулись солдаты.
– Давай! Вон! – прикрикнул крепыш, а худосочный приподнял оружие.
Жорж кивнул и пошел за Ибрагимом. Не успел он выйти во двор, как раздался выстрел. Жорж толкнул дверь. Его ослепило солнце, но он увидел, как из руки Ибрагима выпал револьвер. Какое-то время Ибрагим еще постоял, потом осел на землю. Жорж склонился над ним, сжал ему голову, но кровь было не остановить. Ибрагим уже не дышал.
* * *
Часы. Браслеты. Серьги. И деньги. Все нужно было отдать.
– Неужели вам не стыдно? – спросила Мариам солдата, который ощупал ее руки и снял кольцо.
Тот не ответил. Либо не понимал арабского, либо ему было все равно. Амаль, молча стоя рядом с матерью, не отрывала взгляд от потрепанного матраса на обочине дороги. На нем поблескивала груда – серебро и золото, часы и украшения.
– Давай! Давай!
* * *
Солдат махнул рукой, чтоб их пропустили через блокпост, устроенный на окраине города. Амаль крепко держала Джибриля за руку. Затем настала очередь бабушки. Она перенесла унижение с каменным лицом. Мужчины склоняли головы, чтобы не видеть, как унижают их женщин. На крышах домов стояли солдаты. Амаль глянула вверх. Силуэты на фоне яркого солнца. Она не могла разглядеть лиц. Бабушка взяла ее за руку, и они присоединились к бесконечному каравану. Женщины несли на головах тюки с одеждой, в свободной руке волочили швейные машинки, кричащих младенцев. Мужчины шли, нагруженные чемоданами, корзинами, мешками с рисом и мукой. Дети несли жестянки с сахаром, игрушки и обувь. Некоторые тянули наспех нагруженные тележки, многие брели босиком, некоторые в традиционной одежде, некоторые – в своих лучших костюмах. Амаль никогда не видела столько людей. Их было тысяч пятьдесят или больше. Жители Лидды, Рамлы и окрестных деревень. Исход библейского масштаба.
* * *
Отправляясь в путь, они уже были измучены, а вскоре опустели бутылки с водой. Джибриль тихо плакал и беспрестанно спрашивал, где папа. Он придет, отвечала Амаль. Успокойся, будь сильным, просто иди. Под палящим полуденным солнцем они брели через свои высохшие поля, мимо кактусов и миндальных деревьев. Оглушающий стрекот цикад, плач детей и тишина камней по обочинам. Амаль вдыхала знакомые запахи детского лета, пахнет как и раньше, когда она гостила у бабушки с дедушкой, пыль и сладость фиговых деревьев. Они миновали Бен-Шемен, ближайшую к Лидде еврейскую деревню. Мимо промчался, сигналя, джип; солдаты выстрелили поверх их голов. Никто больше не пригибался, никто не кричал, все просто переставляли ноги. Живот у Амаль уже сводило от голода. Губы потрескались.
* * *
Сначала на обочине стали оставлять мешки с мукой. Затем одежду и одеяла. Потом она увидела женщину, рожающую под абрикосовым деревом. Потом в поле мужчина на коленях засыпал сухой землей своего мертвого ребенка. Старики падали, теряя сознание. Одни помогали им подняться, другие проходили мимо, бормоча молитву, да смилуется Бог над их душами. Какой еще Бог, отозвался кто-то. Он оставил нас.
В какой-то момент Амаль перестала чувствовать боль, в голове застряла одна лишь мысль – не споткнуться; онемелое, скукоженное тело ставило одну ногу, потом вторую, оно растворилось, сделалось частью этого огромного человеческого тела, медленно ковылявшего в изгнание.
Когда наступила ночь, люди, совершенно обессиленные, попадали на жесткую землю. Они спали прямо в поле. На рассвете ослабевшая бабушка не смогла подняться. Оставьте меня, прошептала она, идите дальше. Мариам помассировала ее распухшие ноги и заставила ее встать. Амаль поддерживала бабушку, и они побрели дальше через жару, по каменистым полевым дорогам, сквозь колючие кусты, впивавшиеся в кожу. Наткнулись на колодец, но ведра не было, поэтому спустили на веревке мальчика. Вытянули его наверх и жадно высасывали воду из мокрой одежды. Что бы ни попадалось по дороге – дыня в поле или листья кактуса, – они выдавливали в рот хоть немного влаги. В какой-то момент у Амаль отказали ноги. Сил у нее больше не осталось. Она упала и не смогла подняться. Мир расплывался перед глазами. Ноги людей, безучастно шаркающие мимо, по камню ползет жук – и спасительная темнота. Хотелось умереть, только бы не идти дальше. Спустя вечность, а может, всего минуту она ощутила что-то влажное на губах. Одновременно горькое и сладкое. Амаль нерешительно втянула губами влагу и открыла глаза. Плод кактуса в маминой руке. Ее ласковая улыбка. Это был настоящий рай. Амаль с жадностью откусывала от фрукта, затем опомнилась и отдала маме вторую половину. Мариам с любовью кивнула ей:
– Ешь, моя милая.
Амаль все съела. Мариам слизала остатки мякоти со своей руки. И закрыла глаза, словно это было невиданное пиршество. Она молча улыбалась и дрожала, как будто вот-вот заплачет, но слезы не текли из ее глаз.
– Вставай, Амаль. Ты никогда не должна сдаваться.
Амаль встала.
– Иди к Джибрилю. – Мариам села на землю. – Мне просто нужно немного отдохнуть.
Амаль позвала Джибриля. Бабушку. Она огляделась вокруг, но их нигде не было, только
