Пам-пам-па…
Есть!!!
Схватившись за пронзенную печень, противник со стоном повалился на палубу… честно говоря, Громову было его нисколько не жаль — честный бой, тут уж выбирать не приходилось.
А вокруг звенели клинки, слышались громкие проклятья и стоны, и все еще — нет-нет — да гремели выстрелы, правда, все реже и реже. Люди убитого капитана явно не ожидали ничего подобного, к тому же часть их была попросту пьяна. Кто-то был сразу убит, кое-кто предпочел сдаться и сидел сейчас в трюме, а вот здесь, на носу, похоже, оставался последний очаг сопротивления, да и тот уже угасал на глазах, особенно после того, когда подобравшийся к фальконету Громов повернул оружие дулом назад, наставив его на матросов… и на своих, конечно же — а как уж тут разберешь, все же перемешались!
— Ложись! — что есть силы рявкнул молодой человек, и все — бунтовщики и матросы — дружно попадали на палубу… что и было надо.
Громов тут же подозвал Деревенщину:
— Гонсало, вяжи морячков. А кто вздумает сопротивляться — бей кулаком по башке.
Одного, особенно прыткого, все же пришлось ударить, остальные вели себя более толерантно и сдержанно, особенно после того, как бывший лейтенант приказал, по возможности, никого больше не убивать.
Не прошло и десяти минут с начала схватки, как все оставшиеся в живых моряки очутились в душном трюме собственного же судна! Вместе с неграми — такая вот ухмылка судьбы.
Громов как-то сам собой выдвинулся в руководители бунта, недаром ведь все ж офицер, пусть и разжалованный, да и в его праве командовать нынче никто не осмеливался сомневаться, даже Симон, которого слушались все переселенцы, и тот не перечил, впрочем, и Андрей тоже не строил из себя Наполеона после Аустерлицкой баталии, отдавая вполне разумные приказы.
В первую очередь позаботились о раненых — как смогли, перевязали, перенесли в тень, затем лейтенант распределил вахты, поставив к штурвалу Деревенщину — «просто держи его прямо, и все» и отправив всех остальных ссыльных спустить часть парусов, чтоб судно не рыскало по волнам, гонимое непонятно куда, непонятно каким ветром.
После этого настало время для мертвых, которых, собрав по всему кораблю, уложили рядом, не разбирая своих и чужих. Симон прочел молитву, все сказали «Аминь», и Громов, сочтя гражданскую панихиду законченной, тут же велел привязать в ногам покойников ядра — а как еще хоронить в океане?
— Пусть земля будет вам пухом, — напутствовал всех набожный переселенец Симон.
Его сотоварищ и компаньон, бывший владелец мельницы, пощупывая едва не свороченную покойным капитаном скулу, лишь качал головой:
— Скорей уж — вода, а не земля. Ну все равно — аминь. Да упокоит их Господь.
Похоронив павших и напоив водой пленных, рабов и раненых, стали думать и об остальных. Как выяснилось сразу же, управлять кораблем из всех собравшихся никто не умел, переселенцы даже как ставить паруса — не знали, тем более не умели обращаться с астролябией и лотом.
— М-да, — уже вечером, расположившись в капитанской каюте, почесал затылок Громов. — Я так и предполагал, что моряков у нас нет. Что ж, хорошо не всех прибили… всегда есть к кому обратиться — вот что значит гуманизм!
— Постойте, сеньор Андреас, — неожиданно возразил Симон…
Сеньор Симон де Охейда, так его звали, был человеком не только набожным, но честным, справедливым и умным. Да-да, тогда было такое время, когда бизнес предпочитали вести честно — глупо, но факт, так вот сеньор Охейда как раз и являлся таким предпринимателем, упертым до крайности и в ущерб себе. Может, именно поэтому он и мельницы своей сукновальной лишился?
— Вы что же, уважаемый сеньор Андреас, хотите обратиться к этим… к команде? — покачав головой, осведомился сей достойный сеньор.
— А у нас нет другого выхода, — развел руками Андрей. — Или кто-нибудь знает, в какой стороне земля?
— Ну-у… — Симон задумался. — К примеру, можно утверждать, что земля — на западе. Там же целый материк!
— Это все знают, — невежливо отмахнулся молодой человек. — Но нам-то не нужен весь материк, нам нужна Флорида, а не Джорджия и не Каролина…
— Почему же не эти…
— Потому что мы все совершили тяжкое преступление, уважаемый господин Охейда! — Громов произнес эти слова громко и веско, словно бы всех собравшихся пригвоздил. — Да-да, преступление, если кто еще не понял. Мы — и вы, господа, в том числе — захватили целый корабль, идущий, между прочим, под английским флагом. Вы полагаете, суд Ее Величества королевы Анны это нам простит? А! Вижу, никто так не думает, что ж, тем лучше — дураков нет. Значит — Флорида! Или какая-нибудь другая испанская колония, все равно, просто Флорида, мне кажется, сейчас куда ближе других.
— Вы предлагаете добраться туда на баркасе, сеньор Андреас?
— Хотел… — Громов усмехнулся, словно бы вспомнил вдруг что-то забавное. — Однако раздумал. У нас же есть корабль!
— Но мы не умеем им управлять!
— Есть тот, кто умеет, — негромко напомнил Андрей.
Бывший владелец сукновальной мельницы растерянно хлопнул глазами:
— Вы хотите договориться… с этими? Я вас правильно понял, сеньор?
— Именно так, — молодой человек улыбнулся. — И мы сделаем это сейчас же, ибо время работает не на нас.
Симон де Охейда недоверчиво покачал головою и посмотрел вдаль, уже подернутую синим вечерним туманом:
— Не думаю, чтоб они помогли нам.
— Помогут, — безапелляционно заявил Громов, все так же улыбаясь, словно здесь, на захваченной «Эулалии» царило безудержное веселье. — Нам ведь не нужен корабль, и живой товар тоже не нужен — все это мы вернем, едва только окажемся у берегов Флориды.
— Но там верные сторонники короля Филиппа!
— А от сторонников короля Карла вы не натерпелись? И вообще — для вас есть какая-то разница — кто король? Если есть — прошу не побрезговать объяснить!
Сказав так, бывший лейтенант скрестил на груди руки и оглядел собравшихся вокруг него поселенцев.
— Вы сами-то что мыслите? Ну вот, к примеру, вы…
Андрей ткнул пальцем в коренастенького мужичка с сединой в усах и бородке.
— Я? — недоуменно поморгал тот.
— Вы, вы… вы за какого короля?
Мужичок беспомощно оглянулся и пожал плечами:
— Я — как все… как старший скажет. А староста у нас — достопочтенный сеньор Охейда. Ведь так?
— Так, так, — с облегчением закивали собравшиеся.
— Так пусть уж все будет, как он решит.
Вот ведь стадо! Громов едва удержался, чтобы не выругаться. Ишь ты, «как старший скажет» — лишь бы самим ничего не решать, не брать на себя ответственность! Сталкивался Андрей с такими людьми еще и в прошлой своей жизни, и весьма часто. И как-то так получалось, что те постоянно жаловались — то начальство плохое, то «плотют» мало, то еще что-нибудь. Так вы не работайте там, где вам плохо — открывайте свое дело или уезжайте куда-нибудь, решайтесь — чего зря ныть-то? Да ведь нет, так и будут ныть, друг дружке завидовать да радоваться приходящим от государства подачкам, ибо работать — если это слово здесь уместно употребить — предпочитали именно на государство, а последнему было весьма выгодно иметь столь покорный народ, знающий, правда, одно лишь слово «дай!», и зарабатывать самостоятельно не умеющий. А зачем что-то организовывать, решать, отвечать, когда можно к государственной кормушке присосаться, как клоп… только вот рано или поздно всех клопов — дустом, особенно когда пайки на всех не хватит.
— Сеньор Андреас, вы меня слышите?
— Что? Ах да, да, — Громов внимательно посмотрел на Симона. — Так что вы решили?
— Решили… э… Договаривайтесь! А то вдруг — буря? Лучше уж твердую землицу под ногами иметь, а уж там будь что будет.
— Ну вот и славненько.
Потерев руки, бывший королевский лейтенант махнул своим ссыльным сотоварищам и зашагал к люку.
Сильвио Головешка, Деревенщина Гонсало Санчес и Каменщик Рамон Кареда откровенно радовались — еще бы, никто из них сильно в заварушке не пострадал, если не считать подбитого глаза Головешки да раненой руки Рамона, раненной, впрочем, легко. Если кто и получил больше всех, так это Мартин Пташка, правда, тому хорошо досталось еще до всех столь внезапно произошедших событий — от матросов и покойного капитана Пинеды. К слову сказать, в моральном плане подросток пострадал куда больше, нежели в физическом, — все ж чуть не повесили парня.
— А, кстати, где Мартин? — вдруг озаботился Громов. — Что-то его не видать.
— Да на баке они, — усмехнулся Сильвио. — Воркуют… сам знаешь, с кем.
Андрей ухмыльнулся:
— Понятно. Не рано ему ворковать?
— Ему-то не рано…
— А девчонке?
— Да сейчас такие девки пошли! — сплюнув, вступил в беседу Рамон. — Сплошные бестии: невежливые, бездельные, наглые… не то что в старые времена — тогда совсем другие девушки были, старших уважали, молились да честь свою блюли. А нынешние-то потаскушки…
