Пестрая жёлто-коричневая лужайка пищащих коруний вальяжно колыхалась в такт дуновениям трилонского бриза, мягко призывая к себе всё живое. Корунии были наполовину растением наполовину животным, стебли которых больше походили на тонкое змеевидное тельце, извивающееся в такт всеобщего магического ритуального танца колонии. Это был очень полезный организм, который своим нежным прикосновением и обвитием мог излечить любую болезнь, отравление и даже регенерировать потерю тканей или конечностей у животного, которое длительное время окажется под воздействием волшебного растения. Слабый писк раздавался в момент прикосновения коруний к своему пациенту, словно оно всем своим естеством и душою сострадало той боле или ране, которую должно было исцелить за счёт собственной жертвы, в результате чего их и назвали пищащими.
Фиолетово-зелёные двадцатиметровые папоротники густо заполняли холмистую территорию, пересекаемую небольшой речушкой с тихими заводями и заболоченными низинами. Их царство густо населялось буйным разнообразием диковинных видов пресмыкающихся и земноводных, которые словно соревновались в удивительных способностях маскировки. Одни ради охоты, другие ради выживания. Здесь запросто можно было встретить затаившуюся десятиметровую анаконду, которая в один момент могла быть растерзана и обглодана стайкой летающих рыб лераний, перед острыми зубами которых не могли устоять даже спиралевидные залтуи. Однако эти летуны с отчаянием разлетались в разные стороны при атаке длинного и липкого языка халтайской лягушки, которая одна могла за раз поймать в себя до сорока лераний и переваривать их в течение недели. И только в такие моменты относительной нерасторопности и неповоротливости жадность халтайской лягушки делала ее легкой добычей остроязыкова хамелеона, который как бритвой вспарывал неосторожных жертв своим острым липким языком и спокойно трапезничал и жертвой и её содержимым. Такое частенько случалось, если последний, конечно, не становился обедом для лютого врага – молодой анаконды, у которой ороговелый рот с закрученными внутрь зубами в два раза превышал всё туловище, делая защитные выпады остроязыка просто бесполезной попыткой напугать роковую смерть. Как это всё уживалось и гармонично сосуществовало в маленьком ареале жизни? Для многих людей эта тайна так и остаётся полнейшей загадкой мироздания.
Белизна берёзовых рощиц совместно с тёмной зеленью соснового бора тоской заныла в сердцах землян, напоминая о Родине, о Земле, об отчем доме. Флар намеренно приземлился среди знакомой идиллии, чтобы люди могли спокойно насладиться теплотой и уютом домашней обстановки. Земная травка, ковыль и ромашки, одуванчики и колокольчики, одинокие деревца рябины и калины с любовью напоминали о долге и священной обязанности людей служить колыбели человечества.
Кисло-сладкие ягоды шиповника напомнили Сергеенко юность, когда босоногим мальчуганом он запускал своего первого бумажного змея, глубоко внутри мечтая самому взметнуться в небеса и рассмотреть Землю с высоты птичьего полёта. И вот теперь с высоты прожитых лет он с горечью отмечал, насколько далеко улетел от родного неба, сколько различных оттенков чужестранных небес он наблюдал на незнакомых планетах, но почему-то ему хотелось видеть именно то лазурное небо, наполненное глубиной синевы и светом яркого Солнца, куда он мальчуганом запускал своего первого бумажного змея.
Родной запах ковыля и тихие соловьиные трели напомнили Андерсу его первое признание в любви Натали Сьюме, когда они весной гуляли в подмосковном лесу, собирая грибы, и неожиданно забрели на свежий сенокос. Он помнил, как они до позднего вечера лежали на сеновале, наблюдая за легким покачиванием облаков. Они старались ментально очистить небо от пролетающих тучек, чтобы добиться прозрачной синевы моря, в которое они шагнули вместе и утонули в нежных объятиях и ласках их совместного, большого и бездонного чувства под названием любовь. Это был первый день, когда он понял, что без этой девушки он не способен больше прожить ни дня. Лишь первые звёзды и приближающиеся сумерки заставили влюблённых направиться домой, хотя волосы Натали еще долго хранили запах свежескошенного сена, пропитанного обоюдным ароматом любви, преданности и счастья.
Похоже, что окружающая обстановка действительно расслабила экипаж «Звёздного Странника», потому что никто из людей нисколько не торопился обратно на флар. Наоборот, большинство землян лежали на траве или мирно беседовали друг с другом в нежных объятиях клочка родной природы. Когда ещё может выдаться такая минутка всеобщего единения с мирозданием, дивной благодати и полного умиротворения. Лорика вежливо пригласила всех землян к выходу из парка, где царило оживление, детские аттракционы, весёлые магазинчики и праздничный обед, организованный трилонцами в честь прилёта экспедиции землян на планету Трило.
Андерс и Натали, а также Иван с Лорикой первыми решили подать пример экипажу и медленно отправились по степному ландшафту к выходу из Национального парка экзотической флоры и фауны, тем более что выходить предстояло около часа, если идти неспешным шагом.
– Искренне благодарствую Вас, Лорика. Уважили так уважили старика, – чувственно резюмировал командор итоги приятной прогулки, – давненько я так славно не отдыхал душою и телом. Словно дома побывал. Честное слово.
– Да какой же Вы старик? – весело строила глазки Лорика, – Такому кавалеру позавидуют многие трилонки, да ещё если бы они меня увидели в компании столь симпатичного землянина.
Иван Сергеевич попытался выдавить некоторое подобие улыбки, чтобы отреагировать на теплые слова трилонки, но на самом деле у него это плохо получилось. Некая гримаса грусти, боли и раскаяния лишь на миг отобразилась на его мужественном лице, а в глазах сверкнула скупая мужская слеза, которую командор недюжинной силой воли обратно запрятал за маской невозмутимого мужества и официоза. Если бы Лорика могла только догадываться какие мученические боли испытывает любящее сердце Ивана, когда к нему обращается женщина с каким-нибудь комплементом. Ураган любви к своей погибшей в автокатастрофе жене Анне мгновенно вызывал в нём бурю страстей и эмоций, которое усмирить могло только беззаветно преданное и любящее сердце настоящего мужа. Не просто мужа, а человека сумевшего в одиночку воспитать восемнадцатилетнюю дочь Настю, оставшуюся ему, как напоминание о некогда прекрасном и возвышенном чувстве, которое только может вспыхивать между двумя любящими сердцами, даже если одно из этих сердец вдруг неожиданно перестало биться.
Похоже Лорика прочувствовала всю пикантность ситуации или прочла на отважном лице командора. Девушка молча взяла Ивана за руку и потянула к выходу из парка, на ходу рассказывая об очередных трилонских достопримечательностях и достижениях. За ними в обнимку последовали Натали и Андерс, чтобы не потерять нить интереснейших рассуждений обворожительной трилоночки.
Тайная операция споков
Чёрно-зеленые ящероподобные глаза Мрада наполнялись бешенством и яростью только в двух случаях, или когда всё было из ряда вон плохо, или когда всё было из ряда вон хорошо. Сейчас как раз и был тот особенный случай, когда Его Сиятельству хотелось разрядить свой заряд бешенства в пару тупых пиратских голов, которые провалили блестящий план по захвату «Звёздного Странника» и при этом потеряли пять боевых военных кораблей последнего поколения.
– Кто? – гулким эхом разнеслось в пустоте замка Кары обвинение Мрада, – Кто посмел ослушаться моего приказа?
Мертвая тишина повисла в воздухе, боясь даже пошевелить мысли пиратов, чтобы, ненароком, не спровоцировать Его Сиятельство на преднамеренную и преждевременную ярость.
– Кто? – повторным эхом раздался вопрос хозяина замка.
Глаза споков были потуплены, чтобы не встретиться с хищным взглядом главаря и не получить сгусток плазмы раньше срока. Их головы были опущены или вжаты в плечи, чтобы случайно не выделиться из общей массы соплеменников и не получить пулю в лоб чуть раньше, чем её сможет получить кто-либо из более везучих собратьев пиратов.
– Кто? Повторяю последний раз! – передёрнул затвор пистолета Мрад, теряя терпение, – Кто распорядился напасть на «Звёздный Странник» без моей команды? А?
Головы пиратов не только втянулись в шеи, они, казалось, уже провалились ниже пояса, чтобы спасти жалкие тщедушные жизни, пропитанные жаждой наживы и страхом смерти, и у которых ничего святого не было за душой, даже смелости признать опрометчивую ошибку. Но доводить Мрада до состояния кипения тоже было серьёзной оплошностью, за что можно было также легко поплатиться жизнью.
– Во имя великого Фалтоса! Сжальтесь над неразумными рабами своими, Ваше Сиятельство! – заныл командир сотни Лоз, пытаясь вымолить прощение и снисхождение повелителя, – Мы не хотели Вас расстроить, мы лишь выполняли команды Вашей правой руки, генерала Шеба.
