— Сто тысяч? — улыбнулся Алик.
— Молодец! — «Папа» даже хлопнул в пухлые ладошки. — Я плачу тебе сто тысяч за то, что для меня не стоит ни гроша. Ты оценил мою щедрость?
— Как интересно…
«Папа» встал из-за стола. Потушил верхний свет и поднял белые жалюзи на окне. Внизу в сиянии луны волновался залив. Шумели прибрежные сосны. По кромке берега шли два темных силуэта с собаками. «Папа» подошел к противоположному окну. И на нем поднял жалюзи. Темный массив леса сливался с низкими рваными облаками. Под ветром мерцали фонари на сторожевых вышках. «Папа» глядел на эту мрачную красоту, засунув руки в карманы халата. Упрямо склонив крутой лысый лоб.
— Я не хочу тебя пугать. Тебе самому отсюда не выбраться. Здесь мое государство. Со своей полицией, со своей таможней, со своим КГБ.
Он повернулся к Алику и сказал сурово:
— Я купил этот бывший обкомовский рай. Бывшую базу отдыха «Отрада». Двадцать квадратных километров. Здесь все теперь подчиняется моим законам. Здесь есть даже кладбище. Небольшое пока. Но сказочное. Песок и сосны. Мечта. Хочешь, мы тебя здесь похороним? Бесплатно. Как дорогого гостя. Хочешь?
— Спасибо, — вежливо поблагодарил Алик.
В темноте за узкой дубовой дверью панели пробивался свет. Там их слушали.
— Ну так что? Принимаешь мой щедрый дар? Или выбираешь бесплатные похороны?
Алик смотрел в окно на блестевший под луной неспокойный залив. На длинные черные тени поста на берегу. На качающийся на волне белый катер.
— Мне надо подумать.
— Чего тут думать? Не глупи.
«Папа» подошел к столу, включил свет, снял трубку телефона:
— Давай телефон этого бесценного Саши.
— Подождите, подождите, — попросил его Алик.
«Папа» положил трубку и спокойно объяснил:
— Тут вмешивается еще одно обстоятельство. Время! Дорого яичко ко Христову дню. Время играет не на тебя, Алик. Сейчас твоя жизнь стоит сто тысяч. За жизнь Саши. Но если я найду Сашу сам, а я его обязательно найду, твой выигрыш опять превратится в голый ноль. Ты пойми формулу твоего выигрыша: сто тысяч, помноженные на время. А твое время стремится к нулю с каждой секундой. Давай, Алик, не глупи. Называй его телефон и адрес. Быстро! Ну?
Тут узкая дверца приоткрылась. Тихо вошел Чен, склонился к плечу «папы», что-то зашептал.
— Марина? — «Папа» побагровел. — Не может быть!
Чен снова прошептал ему что-то. «Папа» закурил. Взял себя в руки. Сказал ватным от дыма голосом:
— Тебе, Алик, повезло. Немножко повезло. Твой ноль отодвигается всего до утра. Завтра утром ты будешь здесь. И у тебя останется одна секунда. Всего секунда. Чтобы назвать его адрес.
Алик снял очки. Большим и указательным пальцем с силой надавил на глазные яблоки. В глазах поплыли радужные круги.
— Проводи его в морг, — приказал «папа» Чену. — Я пока переоденусь.
Чен подошел к Алику, показал ему глазами на дверь. Алик хотел спросить у «папы» про Марину, но раздумал. Встал и пошел к дубовой двери. Впереди Чена. У самой двери «папа» остановил Алика:
— А впрочем, может, уже сегодня я сам найду Сашу. Сам. И ты мне станешь совсем не нужен.
— Ну-ну, — улыбнулся ему Алик.
В морге Алика ждал Андрюша. Он лежал на медицинском топчане закинув руки за голову. В синем мертвящем свете тусклой лампочки. Дверь с грохотом закрылась за Аликом. Алик сказал весело, чтобы подбодрить Андрюшу, хотя на душе было тоскливо и пусто:
— Не отчаивайся, Первозванный! Это нас «папа» пугает. Как пионеров в Артеке. Детские страшилки рассказывает. На ночь.
Андрюша встал. Подошел к железной двери. Прислушался. В коридоре было тихо. Аж в ушах звенело от тишины. Андрюша поманил Алика рукой, подвел его к белой картонной двери в соседнюю комнатку. И широким жестом открыл ее, продемонстрировав содержимое. Синий свет из их комнаты осветил штабель цинковых гробов. Один гроб стоял отдельно внизу. Синий свет поблескивал на пластмассовом окошечке в изголовье. Чтобы родственники смогли опознать запаянный труп. После затянувшейся паузы Алик спросил:
— Они хоть пустые?
— Пока, — ответил Андрюша.
— Какая безвкусица, — оценил увиденное Алик.— Кто-то из великих сказал: «Талант — это чувство меры». Свалка гробов — это чересчур. Георгий Аркадьевич — бездарь. Шарлатан. Тьфу.
И Алик закрыл ветхую картонную дверь. Андрюша сел на топчан, откинулся на кафельную стенку:
— Он не шарлатан, Алик. И он нас не пугает: Здесь и находится его бизнес.
— Гробы? — не понял Алик. — Думаешь, он торгует цинковыми гробами? Думаешь, это солидный бизнес?
— Его бизнес — «шоу кумитэ», — напомнил Андрюша, — помнишь, что нам «голубой песец» рассказывал? Так вот это шоу находится здесь.
— Подожди, подожди,— перебил его Алик.— Сколько же на этом шоу за вечер гибнет бойцов? Я так понял, что один. Всего один. Иначе все это превращается в бездарный цирк. Смерть — дело штучное. Ею надо торговать в розницу. Зачем «папе» столько гробов?
Андрюша ответил как давно решенное:
— А «папа» их оптом скупил.— На каком-нибудь военном складе. По дешевке.
— Гигант! — восхитился Алик.— Беру свои слова обратно. «Папа» не бездарь. Простой, скромный гигант.
— Мы с тобой, Алик, действительно находимся в морге. — Андрюша огляделся: — Вот как раз сюда и приволакивают со сцены трупы. Здесь их и запаивают в цинки. Видишь, синие баллоны в углу? Там ацетилен. Здесь запаивают и отправляют по адресам. Помнишь, «песец» сказал, что среди бойцов много приезжих?
Алик задумчиво глядел на синие тяжелые баллоны в углу:
— А нас и запаивать, Андрюша, не надо. «Папа» сказал, у него здесь сказочное кладбище. Лично меня обещал бесплатно похоронить.
— И похоронит. Нас обоих. Не зря же нам этот морг показал. Такое просто так не показывают.
Алик спохватился:
— Э, а где наша одежда?
— Седой унес.
— У меня же там… У меня же там секретные документы.
— Ничего там не было, — успокоил его Андрюша, — мокрая пачка сигарет и зажигалка.
— Неважно, — возмущался Алик, — это же личная собственность.
— Тихо! — попросил Андрюша и покосился на дверь.— Зажигалку и сигареты я спрятал. Только их высушить негде. Здесь даже батарей нет.
— В морге и не положены батареи. Ну давай хоть мокрую пачку. Может, раскурится.
Андрюша вытащил из-под изголовья топчана мятую пачку «беломора» и зажигалку:
— Кури мои. Сухие. Я их по привычке с утра под тельник заныкал и забыл.
Алик покосился на пачку и улыбнулся:
— Только не это… она так тебе сказала на стрелке?
— Так.
— Глупая, избалованная девчонка,— мягко сказал Алик. Взял папиросу, размял в пальцах.
— Может, не надо курить? — спросил Андрюша.
— Это еще почему? — возмутился Алик. — Даже приговоренным дают закурить. И последнюю чарку, между прочим, дают. Всенепременно.
Андрюша кивнул на дверь:
— Петрович почует. Завалится.
Алик щелкнул зажигалкой. Затянулся. Выпустил струю дыма прямо в железную дверь:
— А пусть… Может быть, узнаем что-нибудь для нас интересное.
— Он не разговаривает. Глухонемой, наверное.
Алик задумался:
— Он не глухонемой. На каждый звук как зверь реагирует. Просто разговаривать с нами не велено. Или язык у него отрезан уже.
И Андрюша закурил. Закинул ноги на топчан.
— Давай подумаем, что делать.
— Куда бежать? В кого стрелять? — понял Алик. — Эх, жаль за твоего капитана так сегодня и не выпили…
— Не треплись! — оборвал его Андрюша. — Сегодня нам самим нужно живыми остаться.
— До утра можешь спать спокойно, — заверил его Алик. — Утром «папа» моего ответа ждет.
— На что ответ?
— Он обещает выпустить нас отсюда живыми, если я ему Сашу сдам.
— Но ведь Саша…
— Правильно. Саши больше нет! И долго морочить ему голову он не позволит… Там на берегу мы еще могли уйти, пообещав ему Сашу… Здесь этот номер не пройдет…
Андрюша слушал его, закинув руку за голову. Пуская синий дым в сторону синей лампочки. Более светлый дым клубами стлался вокруг темно-синего светила, как кольца Сатурна. Алик громко шлепнулся на свой топчан:
— Я уже чувствую себя на том свете, Первозванный.
Тогда Андрюша сказал:
— У меня есть план… Я все обдумал. Слушай.
Алик сел на своем топчане. Приложил палец к губам. Показал на дрожащую в дыму синюю лампочку:
— А «жучков» здесь нет?
— Чисто, — успокоил его Андрюша.
Алик огляделся недоверчиво:
— По идее не должно… Обитателям этой комнаты говорить уже не о чем. Ладно, давай, только тихо.
— «Голубой песец» хотел продать меня в это шоу… — начал Андрюшки замолчал.
— Дальше что?
— Я к ним сам попрошусь.
— Зачем? — не понял Алик. — Тебе понравился уютный отдельный цинковый фоб с окошечком?
— Кончай! Я соглашусь с условием, что они отпустят тебя!
Алик потушил папиросу о цементный пол:
— За кого ты меня принимаешь, Первозванный? Я не Монтесума. Мне человеческие жертвы не нужны. Я православный человек. За меня уже жертва принесена. И ее мне вполне достаточно.
