— Он бы еще больше возгордился, если бы не вы, а его сын был признан лучшим игроком команды. Лицо Рида застыло.
— Голова у вас просто набита дерьмом, понятно?
— Вами, я уверена, Ангус тоже гордился, но не пытайтесь меня убедить, будто он не предпочел бы, чтобы этот приз достался Джуниору.
— Думайте, как вам заблагорассудится, черт побери. Мне-то какая разница. — Он в три глотка опорожнил свою кружку, поставил ее перед собой на низенький кофейный столик и встал. — Готовы?
Она тоже поставила кружку на стол, но не двинулась с места.
— Почему вы так болезненно к этому относитесь?
— Да не болезненно, просто надоело. — Он наклонился так, что их лица оказались рядом. — Этот приз двадцатипятилетней давности — всего-навсего потускневшая железяка, ни на что не годная, разве только пыль собирать.
— Тогда почему вы храните его все эти годы? Он провел пальцами по волосам.
— Слушайте, сейчас это уже не имеет значения.
— Но тогда же имело.
— Ничтожно малое. Я даже не получил стипендии как спортсмен, а ведь я рассчитывал на нее учиться в колледже.
— И что вы сделали?
— Все равно поступил.
— Как?
— Взял ссуду.
— Государственную?
— Нет, частную, — уклончиво ответил он.
— Кто дал вам деньги? Ангус?
— А хоть бы и он? Я все вернул, до последнего цента.
— Когда работали на него?
— Еще до того, как ушел из «Минтон Энтерпрайзес».
— А почему вы ушли?
— Потому что расплатился с долгами и хотел заняться кое-чем другим.
— Это произошло, как только вы кончили колледж? Он покачал головой.
— Когда я служил в авиации.
— Вы служили в авиации?
— Четыре года военной подготовки в колледже, потом, после окончания, служил офицером непосредственно в войсках. Шесть лет оттрубил на дядю Сэма. Из них два года во Вьетнаме, бомбили там этих косоглазых.
Алекс и не подозревала, что он участвовал в войне, а могла бы догадаться: в разгар войны он был как раз призывного возраста.
— Джуниор тоже служил?
— Джуниор — да на войне? Вы можете себе такое представить? — Он язвительно расхохотался. — Нет, не служил. Ангус нажал на кое-какие педали, и его зачислили в резерв.
— А вас почему не зачислили заодно?
— Я не захотел. Хотел пойти в воздушные войска.
— Чтобы научиться летать?
— Летать я уже умел. Права летчика получил раньше, чем шоферские.
С минуту Алекс внимательно смотрела на него. Информация поступала безудержно быстро, она не успевала ее переваривать.
— Вы не устаете удивлять меня сегодня. Я знать не знала, что вы умеете летать.
— Не с чего вам это знать, госпожа прокурор.
— Почему же здесь нет ваших фотографий в военной форме? — спросила она, указывая на книжный шкаф.
— Я ненавидел то, чем занимался на войне. Никаких напоминаний о боевом прошлом — спасибо, увольте.
Он отодвинулся от нее, взял шляпу, перчатки и плащ, подошел к входной двери и самым невежливым образом распахнул ее.
Алекс продолжала сидеть.
— Наверно, вы с Джуниором очень скучали друг без Друга, пока вы шесть лет служили в воздушных войсках?
— А теперь куда вы клоните? Вы что, думаете, мы с ним педики?
— Нет. — Она чувствовала, что терпение у нее на исходе. — Я всего лишь хотела сказать, что вы крепко дружили и до той поры проводили массу времени вместе.
Он захлопнул дверь и швырнул на стол все, что держал в руках.
— К той поре мы уже привыкли быть врозь.
— Но вы ведь четыре года вместе учились в колледже, — уточнила она.
— Нет. Мы одновременно учились в Техасском политехническом, но поскольку он был женат…
— Женат?
— Снова сюрприз? — поддел он. — А вы и не знали? Джуниор женился через несколько недель после окончания школы. Нет, этого Алекс не знала. Она понятия не имела, что Джуниор вступил в первый брак, едва успев кончить школу; следовательно, почти сразу после убийства Седины. Выбор времени для свадьбы представлялся очень странным.
— Стало быть, довольно долго вы с Джуниором виделись редко.
— Верно, — подтвердил Рид.
— Смерть моей матери сыграла в этом какую-то роль?
— Возможно. Мы ее не касались в разговорах — не было сил.
— Почему?
— Дьявольски тяжело было. А вы как думали, черт побери?
— Отчего же все-таки вам трудно было общаться с Джуниором и говорить о смерти Селины?
— Оттого что раньше нас всегда было трое. И вдруг одного не стало. Встречаться вдвоем — что-то в этом было не то.
Алекс мысленно прикинула, стоит ли добиваться более подробного ответа, и рискнула:
— Хорошо, вас было трое, но если среди вас и затесался третий лишний, то это был Джуниор, не Седина же. Верно? Вы с ней были неразлучной парой еще до того, как стали неразлучной троицей.
— Не лезьте, черт побери, в мою жизнь, — проскрежетал он. — Ни черта вы в ней не смыслите и во мне тоже.
— Не с чего злиться, Рид.
— Ах, не с чего? А почему бы мне и не злиться. Вы желаете воскресить прошлое, все, от моего первого настоящего поцелуя до дерьмового спортивного трофея, которому красная цена — кучка конского навоза, и мне после этого не злиться.
— Люди в большинстве своем любят предаваться воспоминаниям.
— А я не люблю. Я хочу оставить свое прошлое в прошлом.
— Потому что вспоминать больно?
— Отчасти.
— Больно вспоминать и то, как вы впервые по-настоящему поцеловали мою мать?
Он шагнул к дивану и, упершись кулаками в сиденье возле ее бедер, негромко, вкрадчиво произнес:
— Тот поцелуй вас чертовски заинтриговал, правда, госпожа прокурор?
Рид совершенно ошеломил ее. Она потеряла дар речи.
— Что ж, если вас интересует, каким именно образом я целую, может быть, вам стоит узнать это на личном опыте?
Он сунул руки под ее меховой жакет, сцепив их у нее на спине, чуть пониже талии. Одним рывком поднял ее с дивана.
Беззвучно охнув, Алекс упала ему на грудь, но устояла на ногах; и тут он наклонил голову и накрыл ее губы своими.
Сначала она была так поражена, что даже не шевельнулась. Поняв, что происходит, она решительно уперлась ему в грудь кулаками. Попыталась отвернуть голову, но Рид ухватил ее рукой за подбородок и держал крепко. Губами он умело раздвинул ее губы и просунул между ними язык. Поцелуй был глубоким, полным; его язык скользил по ее рту и резкими ритмичными движениями устремлялся к гортани. Губы у него были обветренные. Она чувствовала на своих губах их шершавость и одновременно восхитительную гладкость его рта.
Быть может, она чуть слышно взвизгнула от удивления и желания. Быть может, ее тело стало податливым, уступая ему. Быть может, у него из груди вырвался низкий рык вожделения. Впрочем, все это ей могло и почудиться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
