— А где вы? — вгляделась я в море лиц.
Миссис Белл показала на девочку в третьем ряду с высоким лбом, полными губами и каштановыми волосами до плеч, мягкими волнами обрамлявшими лицо. Затем ее палец переместился, и теперь указывал на девочку, стоящую слева, — у нее были коротко подстриженные черные волосы, высокие скулы и темные глаза, глядевшие дружелюбно, но несколько настороженно.
— А это Моник.
— Ее взгляд тревожен.
— Да. Ее беспокойство вызвано страхом разоблачения, — вздохнула миссис Белл. — Бедная девочка.
— А где он?
Миссис Белл показала на высокого мальчика в середине заднего ряда. Я смотрела на его правильные черты и пшеничные волосы и понимала подростковую влюбленность миссис Белл.
— Забавно, — пробормотала она, — но когда я думала о Жан-Люке, то всегда с горечью представляла, будто он доживет до старости и мирно умрет в своей постели, окруженный детьми и внуками. А ему было двадцать шесть, когда его убили, далеко от дома, в хаосе сражения, храбро помогавшего незнакомке. Марсель прислал мне вырезку из газеты, где говорилось, что он помог вьетнамской женщине, которая выжила и назвала его героем. По крайней мере для нее он был им.
Миссис Белл опустила фотографию.
— Я часто размышляла, почему Жан-Люк так поступил с Моник. Он, конечно, был очень молод, но это его не оправдывает. Он благоговел перед своим отцом, хотя, к несчастью, Рене Омаж совсем не герой. И возможно, он в какой-то степени обижался на Моник, потому что она отвергла его — старалась держаться подальше с самыми лучшими намерениями.
— Но Жан-Люк мог не иметь ни малейшего представления об истинной судьбе Моник, — тихо сказала я.
— Да, ведь никто ничего не знал до последнего времени. А тем, кто знал и рассказывал, просто не верили — люди считали их безумцами. Если только… — пробормотала миссис Белл, покачивая головой. — Но факт остается фактом: Жан-Люк поступил ужасно, как и многие другие в те времена. Хотя героев тоже было немало, — добавила она. — Скажем, семья Антиньяк. Они, как выяснилось, укрывали у себя дома четверых детей, и все пережили войну. У нас было много храбрых людей, таких как Антиньяки, и я часто думаю о них. — Она убрала фотографию в конверт.
— Миссис Белл, — осторожно начала я, — я нашла дом Моник. — Миссис Белл вздрогнула. — Простите, — огорчилась я. — Мне не хотелось вас расстраивать. Но я узнала его по колодцу и голове льва над входной дверью.
— Прошло шестьдесят пять лет с тех пор, как я видела этот дом в последний раз, — прошептала миссис Белл. — Я, конечно, бывала в Рошемаре, но никогда не приближалась к нему — не смогла бы этого вынести. А после смерти родителей в семидесятых Марсель переехал в Лион, и моя связь с деревней оборвалась.
Я помешала чай.
— Все было очень странно, миссис Белл, потому что, стоя там, я уловила за жалюзи какое-то движение, всего лишь легкую тень, но испытала… шок. И почувствовала…
— Что вы почувствовали? — насторожилась Миссис Белл.
— Не вполне уверена — и не могу этого объяснить. Но я не осмелилась подойти к двери, постучать и узнать…
— Что? — резко спросила миссис Белл, и ее тон очень удивил меня. — Что вы могли узнать? — продолжила она требовательно.
— Ну…
— Что вы могли разузнать такого, Фиби, чего я сама не знаю? — Бледно-голубые глаза миссис Белл засверкали. — Моник и ее семья погибли в сорок третьем.
Я выдержала ее взгляд, стараясь оставаться спокойной.
— И вы знаете это наверняка?
Миссис Белл поставила чашку, и та слегка звякнула о блюдце.
— Когда война кончилась, я наводила о них справки, хотя и страшилась узнать правду. Я искала их и по французским, и по немецким именам с помощью Международного Красного Креста. Они нашли запись — и это заняло больше двух лет, — что мать Моник и ее братьев отправили в Дахау в июне сорок третьего; их имена были в списке увезенных туда. Но больше они нигде не упоминались — погибших до отправки на принудительные работы не регистрировали, а женщины с маленькими детьми не могли пережить такое. — У миссис Белл перехватило горло. — Хотя Красный Крест нашел запись об отце Моник. Его отправили на принудительные работы, и через шесть месяцев он умер. Что же касается Моник… — Губы миссис Белл дрожали. — Красный Крест не вышел на ее послевоенный след. Они знали, что перед отправкой в Аушвиц она провела три месяца в Дрэнси. Запись в лагерном журнале — нацисты вели их очень скрупулезно — гласила, что она оказалась там пятого августа сорок третьего года и потом ее отправили в трудовой лагерь. И она, как считают, была там убита или умерла, дата не установлена.
Мой пульс забился чаще.
— Но вы не знаете точно, что именно с ней произошло.
Миссис Белл поерзала на стуле.
— Нет, не знаю, но…
— И вы ее с тех пор не искали?
Миссис Белл покачала головой.
— Я занималась ее поисками три года, и то, что выяснила, убедило меня: Моник нет в живых. Я чувствовала: дальнейшие поиски окажутся тщетными и тяжелыми. Я вышла замуж и переехала в Англию; у меня появился шанс начать жизнь сначала. И я решила, хотя, возможно, это было безжалостно, подвести черту под случившимся: нельзя же вечно терзаться, вечно казнить себя… — Голос миссис Белл снова прервался. — И я не могла говорить об этом с мужем — боялась разочаровать его. И я похоронила историю Моник на многие десятилетия, Фиби, и никому ее не рассказывала. Ни единой душе. Пока не встретила вас.
— Но ведь нет сведений, что Моник умерла в Аушвице, — настаивала я. Сердце громко стучало в моей груди.
Миссис Белл смотрела на меня.
— Это так. Но если она не умерла там, то могла умереть в другом концентрационном лагере или в хаосе января сорок пятого, когда к Германии подошли войска союзников и нацисты гнали заключенных, способных держаться на ногах, в другие немецкие лагеря, — их выжило меньше половины. В те месяцы было перемещено или убито столько народу, что судьба миллионов людей так и не нашла отражения в документах, и я верю: Моник — среди них.
— Но вы этого не знаете… — Я попыталась сглотнуть, но во рту совершенно пересохло.
— Фиби! — Глаза миссис Белл сверкнули. — Моник мертва вот уже более шестидесяти пяти лет. И ее дом, как и одежда, которую вы продаете, начал новую жизнь с новыми владельцами. То, что вы почувствовали, стоя перед ним, иррационально. Вы видели лишь, как в окне мелькнула тень человека, который теперь живет там, а не… не знаю… «Присутствие», о котором вы пытаетесь сказать мне, побуждает вас непонятно к чему! А сейчас… — Ее рука метнулась к груди и затрепетала как раненая птичка. — Я устала.
Я поднялась.
— А мне пора возвращаться. — Я отнесла поднос в кухню и вернулась. — Простите, если я расстроила вас, миссис Белл. Я этого не хотела.
Она с болью выдохнула:
— А вы простите меня за то, что я пришла в такое… состояние. Я знаю, вы хотите мне только хорошего, Фиби, но мне очень больно — особенно сейчас, когда моя жизнь подходит к концу… Я умру, не искупив содеянного.
— Речь идет об ошибке, — мягко поправила я.
— Да. Это была ошибка — ужасная ошибка. — Миссис Белл протянула мне руку, и я взяла ее. Она казалась такой маленькой и легкой. — Но я ценю ваши размышления над моей историей. — Ее пальцы сжали мои.
— Да. Я думаю об этом очень и очень много, миссис Белл.
Она кивнула.
— А я часто думаю о вашей подруге.
Глава 10
В четверг Вэл снова позвонила мне насчет готовой одежды, и после работы я поехала в Кидбрук. Паркуя машину, я отчаянно надеялась, что Мэг не окажется дома. Мне было стыдно за тот сеанс.
Я поднесла руку к звонку Вэл и в ужасе отпрянула. Его оплел паутиной толстый паук, так что я громко постучала в дверь, а когда Вэл открыла, показала ей маленького монстра.
— О, это хорошо, — обрадовалась она. — Пауки — к счастью, и знаешь почему?
— Нет.
— Потому что паук спрятал младенца Иисуса от солдат Ирода, сплетя вокруг него паутину. Разве это не чудо? Вот почему никогда нельзя убивать пауков.
— Я и думать об этом не смела.
— А… интересно. — Вэл внимательно смотрела на паука. — Он бежит по паутине вверх, а это означает, что ты совершила путешествие, Фиби.
— Верно, я была во Франции, — не смогла я скрыть удивления.
— А если бы он бежал вниз, то ты бы только собиралась отправиться туда.
— Правда? Ты просто кладезь информации.
— Ну, я думаю, это важно — знать такие вещи.
Следуя за Вэл по коридору, я уловила запах «Мажи нуар» с сильной примесью табачного дыма.
— Привет, Мэг! — выдавила я улыбку.
— Привет, дорогуша, — откликнулась развалившаяся в кресле гадалка. — Жаль, что тогда так получилось. Но вы должны позволить мне попробовать еще раз. — Она почесала уголок губ малиновым ногтем. — Думаю, ваша Эмма вот-вот бы появилась.
