– Ты не имеешь права на этот кубок! – сдавленно, как будто ненависть держала ее за горло, прошептала она. – Не имеешь! Ты не возьмешь его! Он не твой!
Хагир смотрел на нее с изумлением, которое поначалу вытеснило даже возмущение.
– Тебе-то что за дело? – Наконец он опомнился и смерил ее презрительным взглядом. – Он мой, потому что им владел мой род. А если Вебранду этого покажется мало: он мой, потому что я взял его!
С этими словами Хагир сунул кубок в мешок, тщательно завязал ремешки и пошел из гридницы, больше не глядя на рабыню. Но она еще долго стояла неподвижно у края стола и смотрела на дверь, за которой он скрылся.
Наутро, едва лишь последние гости вышли за ворота усадьбы, женщина по имени Иса кинулась через двор к бане. В руке она держала топор: конечно, никто из этих подлецов не вспомнил, что надо оставить в усадьбе ключ.
– Руби живее! – кричала Иса, остановившись возле дверей бани и взмахами свободной руки призывая к себе кого-нибудь из челяди. – Хумре, старый дурак, да иди же сюда! Кому сказала, ты оглох? Они не вернутся, не бойся. Быстрее руби дверь!
Привыкшая слушаться ее челядь обступила баню, Хумре взялся за топор и довольно быстро открыл пленнику путь на свободу. Сварт щурился на свет и с недовольным видом ерошил рукой волосы.
– Ушли? – хмуро спросил он.
– Ушли! – на разные голоса ответили ему. – Повалили к себе. Со всеми нашими запасами на зиму. Что будем делать, Иса?
– Пойдем! – не слушая домочадцев, Иса крепко схватила сына за руку и дернула к воротам. – Пойдем со мной!
– Куда? – с мрачным недоумением отозвался Сварт. – Я не так уж полюбил этих гадов, чтобы их провожать.
– Пойдем, и я скажу тебе зачем! – Иса опять потянула его к воротам. – Не спорь!
Все еще хмурясь, парень повиновался: он привык во всем слушаться матери. Его тревожила ее непривычная взбудораженность: на щеках горели два ярко-красных пятна, глаза блестели с болезненной лихорадочностью, она кашляла через каждое слово.
– Тебе бы лежать! – бормотал Сварт по пути через ворота. – Куда тебе бегать? Теперь уж поздно, пусть бы дружина бегала! А мы что сделаем?
– Молчи! – гневно бросила Иса через плечо. – Это – день твой судьбы! Я покажу тебе дорогу, а там я не боюсь и умереть! Я сделала свое дело!
Сварт недоумевал: мать была не в себе. Она, конечно, необыкновенная женщина, но эти речи уж вовсе ни на что не похожи.
Дружина грабителей еще не скрылась из глаз: отряд человек в восемьдесят, половина от общего числа, шел по долине к перевалу, за которым шумело море.
– Посмотри на них хорошенько, сын мой, – бормотала Иса, провожая взглядом уходящих, хотя могла различить отсюда только спины, которые все были одинаковы. – Посмотри на них.
– Чего мне на них смотреть? – Вид торжествующих обидчиков не доставлял Сварту ни малейшего удовольствия. – Было бы на что! Они не дождались отца, вот он бы им показал! Не хочу я на них смотреть! Пойдем отсюда! Чтоб им провалиться! Чтоб они так же сидели в зубах у Фенрира, как я сидел в проклятой бане!
– Отца? – Иса посмотрела на него искоса, потом опять потянула за руку. – Идем.
– Зачем?
– Узнаешь.
Последние ряды кваргов скрывались за перевалом. Иса и Сварт шли следом за ними. Поднявшись на перевал, они снова увидели своих врагов: те спускались к берегу. Отсюда уже открывался широкий вид на море: широкое, серовато-синее, оно волновалось, по нему катились валы, в лицо бросало порывы резкого ветра, насыщенного запахом волн.
– Ветер попутный! – с недовольством определил Сварт. – Поплывут под парусом.
– Начнут-то они дорогу под парусом, а дальше им придется взяться за весла! – пригрозила Иса и села на камень. – Сядь и слушай меня.
Сварт послушно сел на валун рядом с ней. Сидеть тут, на самом перевале, было и хорошо и нехорошо: во все стороны далеко видно, но ветер прошивал насквозь, гудел в ушах, трепал волосы и мешал смотреть. Казалось, вот-вот тебя сдует, как желтый березовый листок, и понесет по воздушному океану, над горами, лесами и волнами, не спрашивая, хочешь ты того или нет. После четырехдневной духоты и темноты заточения у Сварта закружилась голова и даже глаза немного слезились.
– Слушай меня! – Иса выпустила край накидки и вцепилась в руку сына.
Ее пальцы были холодными, но сильными, как железные клещи. Нет, с ней творилось что-то необычное, и ему стало страшновато. Многие считали ее ведьмой, и даже сыну мерещилась в ней какая-то тайная сила, скрытая цель, о которой она не переставала думать, даже когда мыла грязные котлы или сбивала масло. Прошлое ее скрывало загадки, которые и не снились другим рабыням, и никто не сомневался в ее знатном происхождении: Иса была надменна с челядью, распоряжалась умело, других женщин усадьбы не ставила ни во что, а их злобы к себе не замечала. Сварт привык к тому, что ему не понять собственной матери, и даже гордился ее особенностями, но сейчас его испугало предчувствие близкого открытия. Сейчас он узнает, в чем дело. И какое-то мелкое трусливое чувство ударилось изнутри: может, не надо? Может, лучше оставить все как есть? Но Сварт прогнал его: если мать думает, что надо, значит, так и есть.
– Пришла пора тебе узнать, кто ты такой! – заговорила Иса, глядя прямо в лицо сыну таким пронзительным взглядом, что дрожь пробирала от этого взгляда больше, чем от ветра. – Пришла пора! Тебе сравнялось семнадцать лет еще в прошлую зиму, но я не спешила: срок еще не пришел, я знала это. Но сейчас он пришел! Я видела знак! Эти мерзавцы добыли из кургана кубок, священный кубок рода твоей матери! Им должен владеть только ты! Боги явили его мне, чтобы я знала: срок настал! Настало время расплатиться за все обиды нашего рода и нашей земли!
– Нашего рода? – повторил Сварт.
Все в нем трепетало, все существо как бы стремилось вверх: сейчас он узнает что-то такое, что разом поднимет его из презренной рабской доли! Нетерпение боролось в нем с робостью: тянуло скорее узнать почетную правду о себе, но предчувствие, что за эту честь придется дорого платить, смущало и даже пугало его.
– Ты – не сын Вебранда! – с презрением к хозяину произнесла Иса. – Все эти уроды думают, что ты его сын. Я не мешала им. Но тебе было уже три года, когда мы попали сюда! Род твоего отца настолько же выше Вебрандова, как вон та ель выше этого куста! А род твоей матери рядом с ним – как гора рядом с камешком! По матери ты – из Лейрингов, из лучшего рода всего племени квиттов! А твой отец – Стюрмир конунг, последний конунг Квиттинга! Ты родился свободным, родился законным наследником конунга. Ты – истинный конунг квиттов! Я слышала предсказанье! Духи умерших великанов произнесли пророчество о тебе. Я запомнила его, слушай:
Мститель родилсяв обители конунга;зиму лишь видел,как сделался старшим.Годы пройдутзлые для мира,вырастет местьпод гнетом бессильяна пашне мечей!Всходы взойдут,что политы кровью,ужас и местьбудут плодами.Вырастет конунг,зверь благородный,как дерево смерти.Земли и морев страхе заплачут.
Это пророчество – о тебе! Ты родился в доме конунга и остался старшим, единственным мужчиной в его роду, когда тебе была всего лишь одна зима! И с тех пор землю Квиттинга поливают кровавые дожди, засевают стрелы; во многих местах, как я слышала, после дождей из земли всходят старые кости! У квиттов нет конунга, нет мира, нет силы, чтобы защитить себя. Их грабят фьялли, требуют непомерной дани и просто берут, что им хочется, и от такой жадности сам Фенрир Волк давно бы лопнул! Наш враг, Торбранд конунг, до сих пор жив и благоденствует! Та ведьма, что помогла ему одолеть квиттов, родила сына, и теперь ему уже должно быть четырнадцать лет! Он уже не ребенок, и ты убьешь его! Я знаю, так суждено! Судьба велела, чтобы ты, Бергвид сын Стюрмира, стал правителем квиттов и отомстил за все – за унижение твоей матери, за гибель всего ее рода, за гибель твоего отца! Его убила те мерзкая ведьма, что теперь зовется кюной фьяллей, и ты должен убить ее сына! Ты сделаешь это, я знаю!
Сварт схватился руками за голову и склонился лицом к самым коленям. Всего этого оказалось слишком много сразу: в голове у него звенело, в глазах вступали слезы от ветра и от потрясения. Иса замолчала, задыхаясь, обессиленная собственной возбужденной речью. Она дрожала, как в лихорадке, лицо ее осветилось торжеством, каким-то злобным упоением: каждое ее слово сбрасывало одно звено из тех тяжелых цепей, в которых она прожила пятнадцать лет рабства. Но теперь она знала: час ее торжества близок. Сын для нее был мечом, который сама она вырастила для мести. Он вернет все, что они потеряли. Твердая вера в это поддерживала ее все пятнадцать лет, позволяла смеяться над унижениями и невзгодами. Тем больше ее будущая слава, ее, жены конунга, сохранившей мстителя, вырастившей дерево, тень от ветвей которого покроет весь Морской Путь!
