Вчера за завтраком я рассказывал смешную историю, и взгляд мой случайно остановился на мисс Уэст. Она не слушала. Ее вилка с куском еды повисла в воздухе, пока она во все глаза смотрела на отца. В этих глазах был испуг. Она заметила, что я за ней наблюдаю, и с удивительным самообладанием медленно, совершенно естественным движением опустила вилку и положила ее на тарелку, не отрывая глаз от лица своего отца.
Но я видел. Да! Я видел более того. Я видел, что лицо капитана Уэста было прозрачно-бледным, видел, как его трепещущие веки опустились, а губы беззвучно шевелились. Затем веки поднялись, губы снова сжались в своей обычной замкнутости, лицо медленно порозовело. Казалась, он некоторое время отсутствовал и только что вернулся. Но я все видел и разгадал ее тайну.
И все же несколько часов спустя этот же самый капитан Уэст унизил гордый дух моряка, сделав выговор мистеру Пайку. Это случилось во вторую послеполуденную вахту. Ночь была мрачная, и команда натягивала канаты на главной палубе. Я только что вышел из рубки и увидел, как капитан Уэст, засунув руки в карманы, прошел рядом со мной на корму. Внезапно со стороны бизань-мачты послышался треск и щелканье парусины. В то же время люди попадали на спину и покатились по палубе.
Последовало минутное молчание, затем послышался голос капитана Уэста:
– Что унесло, мистер Пайк?
– Верхнюю рею, сэр, – послышался ответ из темноты.
После небольшой паузы снова раздался голос капитана Уэста:
– В следующий раз сначала ослабьте ваш парус.
Бесспорно, мистер Пайк – прекрасный моряк. Но в этом случае он допустил промах. Я научился понимать его и хорошо могу представить себе, как уязвлена была его гордость; более того, у него характер злобный, обидчивый, примитивный, и хотя он довольно почтительно ответил: «Да, сэр», я был убежден, что бедной команде придется вынести на себе его обиду в течение следующих ночных вахт.
Очевидно, так оно и было: сегодня утром я заметил подбитый глаз у Джона Хаки, а у Гвидо Бомбини – свежую и очень большую опухоль на челюсти. Я спросил Ваду, в чем дело, и он скоро принес мне все новости. Настоящие избиения происходят на палубе в часы ночных вахт, когда мы, на юте, мирно почиваем.
Даже сегодня мистер Пайк ходит хмурый и мрачный, больше обычного рявкая на людей и отвечая мисс Уэст и мне только что вежливо, когда нам случается заговорить с ним. Его ответы односложны, а лицо выражает чрезвычайное недовольство. Мисс Уэст, которая не знает об инциденте, смеется и говорит, что это «морской сплин», уверяя, что она с этим явлением прекрасно знакома.
Но я теперь знаю мистера Пайка – упрямый старый морской волк. Пройдет суток трое, покуда он придет в себя. Он страшно гордится своим морским искусством, и что его больше всего угнетает – это сознание, что он действительно допустил промах.
Глава XXI
Сегодня, на двадцать восьмой день пути, рано утром, пока я пил кофе, мы пересекли меридиан, все еще идя под пассатным ветром. И Чарльз Дэвис ознаменовал этот день убийством О’Сюлливана. Эту новость принес Бони, щепкоподобный юнец из вахты мистера Меллера. Мы со вторым помощником только что вошли в госпиталь, когда появился мистер Пайк.
Горестям О’Сюлливана пришел конец. Человек с верхней койки ударом свайки прекратил его жалкую, безумную жизнь.
Я не могу постигнуть этого Чарльза Дэвиса. Он спокойно сидел на своей койке и спокойно закурил трубку прежде, чем ответить мистеру Меллеру. Несомненно, он не сумасшедший. А между тем, он обдуманно, хладнокровно убил беспомощного человека.
– Зачем ты это сделал? – спросил его мистер Меллер.
– Потому, сэр, – сказал Чарльз Дэвис, поднося к своей трубке вторую спичку, – потому… пф… пф… что он мне мешал спать. – Тут он встретился глазами с горящим взглядом мистера Пайка. – Потому… пф… пф… что он надоел мне. В следующий раз… пф… пф… я надеюсь, что будут осмотрительнее выбирать, какого рода людей помещать в одной каюте со мной. Кроме того… пф… пф… эта верхняя койка не место для меня. Мне трудно взбираться на нее пф… пф… и я перейду обратно на нижнюю, как только вы уберете с нее О’Сюлливана.
– Но зачем ты это сделал? – зарычал мистер Пайк.
– Я сказал вам, сэр, потому что он мне надоел. Я устал от него, а потому сегодня утром я прекратил его страдания. Что вы с этим поделаете? Человек мертв, не так ли? И я убил его, это была самозащита. Я знаю законы. Какое вы имели право помещать сумасшедшего вместе со мной, больным и слабым человеком?
– Клянусь Богом, Дэвис, – вспылил помощник. – Тебе не придется получать расчет в Сиэтле. Я тебя проучу за убийство сумасшедшего, привязанного к койке и совершенно безвредного человека. Ты за ним последуешь за борт, милейший.
– Хорошо, но вас за это повесят, сэр, – ответил Дэвис. Он перевел на меня свой спокойный взгляд. – Я вас призываю в свидетели, сэр; вы свидетель того, как он мне угрожает. И вы покажете это на суде. И что его повесят, это верно, если я отправлюсь за борт. О, я хорошо знаю его прошлое. Он не посмеет выступить на суде с таким прошлым. Его много раз обвиняли в убийстве и жестоком обращении с людьми в плавании. И на те суммы, которые он или его владельцы внесли в виде штрафов, добрый человек мог бы всю жизнь прожить на покое, пользуясь одними процентами.
– Заткни глотку или я вырву ее, – заревел мистер Пайк, бросаясь к нему и подняв сжатые кулаки.
Дэвис невольно отшатнулся. Плоть его была немощна, но дух бодр. Он быстро взял себя в руки и снова зажег спичку.
– Вам меня не запугать, сэр, – усмехнулся он под угрозой нависшего над ним удара, – я смерти не боюсь. Когда-нибудь умереть придется, и это не так уже трудно, когда против этого нельзя ничего сделать. О’Сюлливан так легко умер, что просто поразительно. Кроме того, я умирать не собираюсь. Я закончу плавание и предъявлю иск к владельцам «Эльсиноры», когда мы приедем в Сиэтл. Я знаю законы и свои права. И у меня есть свидетели.
Право, я боролся между восхищением перед смелостью этого несчастного матроса и сочувствием мистеру Пайку, оскорбляемому больным человеком, которого он не мог позволить себе ударить.
Тем не менее он бросился к Дэвису с рассчитанной яростью, обеими суковатыми руками схватил его между основанием шеи и плечами и добрую минуту тряс его ужасно и сильно. Удивительно, как не свернулась у того шея.
– Призываю вас в свидетели, сэр, – задыхаясь проговорил Дэвис, как только его выпустили.
Он давился, кашлял, ощупывал свою шею и криво поводил ею, показывая, что она повреждена.
– Через несколько минут появятся синяки, – прошептал он с довольным видом, как только отдышался.
Это было слишком даже для мистера Пайка. Он повернулся и вышел из каюты, бессвязно ворча про себя проклятия. Когда я уходил минуту спустя, Дэвис снова набивал трубку и говорил мистеру Меллеру, что он вызовет его в качестве свидетеля.
