— Ты по-прежнему считаешь меня чудовищем.
— А ты и есть чудовище, — вздохнул Хохол, обнимая ее, — но я каждый раз думаю — а что бы я делал без тебя?
— Жил бы. Возможно, даже хорошо.
— Глупости не говори — хорошо…
— Ты к Касперу когда поедешь? — спросила она неожиданно, и Хохол вздрогнул — всегда пропускал такие вот удары, расслабившись, и это злило.
— Ну вот что ты за человек, а? Я с тобой за любовь, за жизнь — а ты?
— Жень, сейчас ничего более важного, чем дела, не существует. Я все знаю о твоей любви, тут слов не нужно, ты мне доказал не раз и поводов сомневаться не давал.
Он только головой покачал — для нее никогда не существовало ничего важнее дел, а уж его словам о любви вообще было отведено место во втором десятке.
— Завтра поеду, если ничего более важного не случится.
— Мне почему-то кажется, что тебе самому не стоит к нему соваться, — вдруг сказала Марина, — может, пусть Мирза это решит?
— Да зачем Мирзу под это подписывать? Я сам.
— Женя, от твоего «я сам» могут появиться проблемы. Смотри, а если Каспер действительно решил Бесу помочь? Он же сразу ему выложит, что ты в городе. А раз в городе ты…
— Можно подумать, Бес не в курсе. Да он узнал в тот самый день, когда ты ногу с трапа на летное поле поставила, — фыркнул Хохол, отбирая у нее сигарету. — Тут к бабке не ходи. И мое появление у Каспера ничего не изменит уже.
— Слушай, а зачем вообще к нему ехать? Если Леон вычислит его людей, на фиг нам сам Каспер? Пусть пока живет и плохо спит ночами.
Хохол аккуратно поставил ее на пол, залпом допил то, что осталось в кружке, и сказал:
— Идем-ка спать. Завтра с утра и решим, куда кому ехать.
Но в постели Марина все равно вернулась к разговору, и Женьке ничего не оставалось, как слушать. Поджав под себя ноги и, кажется, не замечая, что с правого плеча сползла бретелька рубашки, Марина расписывала ему завтрашний день, однако Женька был твердо убежден — он поедет. Поедет просто для того, чтобы посмотреть в глаза человеку, посмевшему помогать тому, кто собирался убрать его жену. Хохол не выносил неблагодарности в людях, это ему всегда было непонятно и противно, и Каспер, переступивший через эту черту, перестал для него существовать. Но хотелось просто понять — почему. Чем таким насолила ему уже давно официально мертвая Наковальня, что он решил союзничать с Бесом и помогать тому давить Ворона.
— Ты меня не слушаешь совсем, — возмущенно сказала Марина, заметив, что глядящий в потолок Хохол совершенно отсутствует в разговоре.
— Не слушаю. Потому что не собираюсь делать так, как говоришь ты. Хочешь орать — ори, но тихо, ночь на дворе, люди спят, — спокойно ответил он, поворачиваясь на бок и закрывая глаза. Однако сквозь неплотно прикрытые ресницы он увидел обескураженное выражение на лице Коваль и с трудом подавил смех — до того это было забавное зрелище.
Глава 30
Урал. Леон
Разве кто-нибудь может представить, как искусно обманывают люди собственное сердце?
Юкио Мисима, писатель
Высадив Хохла у дома, Леон направился к себе, стараясь успеть до начала приступа, приближение которого отчетливо ощущал. Повезло — попал в «зеленую волну» и долетел до своей улицы за считаные минуты, успел даже раздеться, прежде чем упал на кровать с гудящей головой и помутневшим от боли взглядом. Промежутки между приступами становились все короче, видимо, сказывалась жара, и Леон начал беспокоиться. Если так пойдет дальше, ему придется отказаться от работы у Ворона хотя бы на время, и не факт, что потом его возьмут обратно.
Когда боль стала менее резкой, Леон с трудом поднялся и добрел до аптечки, вынул шприц, сделал укол и снова лег. Спустя час он почувствовал себя немного лучше и смог принять полусидячее положение — так было легче дышать, да и кондиционер все-таки хорошо охлаждал накалившуюся за день комнату. Мысли путались, но Леон, сжав зубы, старался сосредоточиться — необходимо было понять, кто еще из его людей мог быть засланным казачком от Беса. Перебирая в памяти имена и лица охранников, он пришел к выводу, что, кроме погибшего по неопытности «охотников» убийцы водителя, все остальные оказывались вне подозрений. Но ведь вряд ли Бес остановился на одном…
И почему-то вдруг всплыл разговор с Маратом о юристе Владимире, о его внезапном интересе к Леону и вообще о довольно странном поведении. Суриков не нравился Леону, и он даже себе не мог объяснить причину — парень как парень, нареканий по работе нет, а вот что-то не так в нем и все тут. «Надо потрясти его хорошенько, — подумал Леон, закрывая глаза, — вдруг чего дельное скажет».
Среди ночи вдруг раздался телефонный звонок, и Леон спросонок даже не сразу понял, с кем разговаривает. Женский голос в трубке казался смутно знакомым, но все еще болевшая голова отказывалась соображать нормально, и узнать звонившую сразу он не смог.
— …помоги мне! — захлебывалась женщина. — Я прошу тебя — помоги мне, я тут одна совсем и не знаю, что делать!
И только теперь Леон с удивлением узнал Лизу. Бросив взгляд на часы, он увидел, что стрелки показывают половину четвертого — не самое лучшее время для телефонных разговоров. Но у девушки явная истерика, значит, что-то случилось.
— Стоп, погоди! — перебил он, стараясь оборвать поток бессвязных фраз. — По порядку рассказывай, что у тебя стряслось?
— Леня… Ленечка, пропал Дмитрий Викторович…
— Кто?! — Леон мгновенно пришел в себя, и, кажется, даже головная боль отступила.
— Ну, генерал… понимаешь? — прорыдала Лиза. — Его нет с самого утра, телефон молчит, дома его не было — все осталось так, как было, когда я утром ухо… — и она осеклась.
— Ну, договаривай, — мрачно предложил Леон, уже понявший, что она сейчас скажет, — когда ты уходила утром, да?
Лиза умолкла на секунду, но потом почти враждебно выкрикнула:
— Да! Ну, да, да! Когда я уходила от него утром! А что?! Имею право, я взрослый человек, да и он не мальчик!
— Если ты будешь орать на меня, я вешаю трубку, — стараясь сдерживать рвущуюся из груди злость, проговорил он.
Лиза снова умолкла, и на этот раз пауза тянулась нестерпимо долго, или так показалось мучимому неведомо откуда взявшейся ревностью и головной болью Леону.
— Леня, прости… — сказала она наконец. — Я не должна была звонить тебе, но больше мне не к кому обратиться. А в полицию… ну, это же сразу шум, скандал… мало ли что с ним…
— А если его убили? — зло спросил Леон, испытывая странное желание причинить Лизе боль. — Или похитили? Тогда не будет скандала?
— Не говори так… я понимаю, что должна была тебе сразу сказать, чтобы… ну, не знаю… помоги мне, пожалуйста, я тебя очень прошу… ради Миши…
— А вот это было зря. Мишку не приплетай сюда. — В голове стучали молотки, виски выворачивало от боли, а в затылок, казалось, вбили раскаленный гвоздь.
— Тогда помоги мне ради меня, — тихо попросила Лиза, — ты ведь можешь, я знаю…
Леон тяжело вздохнул. Еще бы ему не знать, что с генералом все в порядке и даже лучше — нежится небось в постели рядом с Виолой после любовных игрищ и в ус не дует, а на Лизу ему плевать. Жив-здоров, это главное. Но говорить об этом девчонке посреди ночи, да еще когда она в таком состоянии, явно не стоит — черт ее разберет, еще натворит чего-нибудь. И Леон не нашел ничего лучше, чем сказать:
— Хорошо. Ты ложись, а я подумаю, чем помочь.
— Можно, я приеду к тебе? — неожиданно спросила она, и Леон растерялся:
— Зачем?
— Мне страшно одной…
И у него не осталось выбора.
Голова болела, и никакие таблетки и последовавший за ними еще один укол ситуации не исправили. Леон сидел на краю кровати и сжимал руками виски, словно боялся, что голова развалится на куски, стоит ему убрать руки. Лиза позвонила в дверь через сорок минут, Леон с трудом добрался до прихожей и открыл. Испуганная гостья напоминала воробья, попавшего под дождь, — какая-то совсем уж маленькая, взъерошенная и несчастная.
— Леня, прости меня, — снова начала она прямо с порога, но Леон, измученный головной болью, был не в состоянии выслушивать ее извинения.
— Ложись в спальне, там… чистое белье… только застели сама… не смог… — процедил он сквозь зубы и, повернувшись, хотел уйти в большую комнату на диван, но Лиза схватила его за локоть:
— Нет. Ты же болен, господи, какая я дура… идем… — Она как-то ловко пролезла ему под руку, обхватила за талию и повела в спальню. — Вот так… — помогая ему лечь, бормотала Лиза, — ложись скорее… ты же бледный весь, мокрый… какая я идиотка…
Леон не мог ни сопротивляться, ни говорить — приступ оказался сильным, и присутствие Лизы в квартире было как нельзя кстати. Она увеличила мощность кондиционера, укрыла Леона простыней, сделала еще один укол и, сходив в ванную, уложила ему на лоб ледяное мокрое полотенце. Стало легче, и Леон уснул, а когда открыл глаза, увидел, что Лиза спит рядом с ним, крепко обхватив рукой за талию. От волос девушки шел какой-то незнакомый, но приятный аромат, и он осторожно принюхался — какие-то сладковатые духи. Она крепко держала его за талию, как будто боялась, что Леон вырвется и уйдет, и ему почему-то стало смешно и одновременно очень приятно. Аккуратно, одним пальцем он коснулся прохладного обнаженного плеча, погладил, едва прикасаясь, и вдруг услышал, как Лиза сказала совершенно ясным голосом, словно и не спала:
