топтался Саша. На капоте лежал огромный букет моих любимых золотисто-кремовых роз. «Холодно же, — вдруг подумала я, — цветы замерзнут, даже дня не простоят потом. Жалко».
И стала одеваться, ведомая скорее иррациональной жалостью к розам, чем желанием поговорить с мужем. Тем более что сейчас, на относительно свежую голову, меня догнало дичайшим чувством вины за вчерашний поцелуй. Еще херовей было от того, что целоваться с Ником мне очень понравилось. А это значит, что все Сашины обвинения имели под собой основания, и от этого мне было еще больше не по себе.
— Вот за что, а? — с силой сказала Лена, глядя на мои торопливые сборы. — За что тебе такое счастье? Ты ж даже не ценишь его совсем. Да я бы на твоем месте…
Но не договорила и замолчала, резко отвернувшись и подозрительно шмыгая носом.
Я ничего не ответила и спустилась вниз.
Если бы Саша падал на колени, клялся в любви и делал еще что-то показушное и невыносимо пошлое, я бы, наверное, даже не сомневалась в своем решении уйти. Но он стоял, молчал, а вчерашняя щетина на его всегда гладковыбритом лице красноречиво говорила о том, что не мне одной вчера было плохо. Вот только Саша, в отличие от меня, ни с кем вчера вечером не целовался.
От этой мысли мне стало так погано, что я даже сделала первый шаг, только чтобы не мучиться от диких угрызений совести.
— Привет.
— Привет, Лер, — он поднял на меня уставшие покрасневшие глаза, — я думал, ты не спустишься и придется тебя уговаривать.
— Мне стало жалко, что цветы замерзнут, — объяснила я зачем-то.
— В этом вся ты, — горько усмехнулся муж, — цветы тебе жалко, а меня нет.
— Если бы ты голой попой лежал на ледяном капоте, я бы и тебя пожалела, — невозмутимо парировала я и забрала тяжелый букет.
Он фыркнул, и я посмотрела на него. Четыре года. Четыре, мать вашу, года. Два года мы встречались, потом еще два года жили в браке. Это не чужой мне человек, вообще не чужой, иначе бы у меня внутри так не болело.
— Лер, — Саша подошел ко мне близко-близко, — прости. Я… верю, что у тебя с ним ничего не было. Прости, что обидел. Я не хотел. Правда.
Та часть меня, что превратилась в лед после града его оскорбительных слов, вряд ли смогла бы растаять после одного «извини». Но чувство вины, которое грызло эту ледяную стену с другой стороны, явно ускоряло процесс.
— Поехали домой, — попросил он, так и не дождавшись моего ответа, — это всего лишь ссора, одно маленькое недопонимание. И из-за этого ты хочешь сломать все хорошее, что у нас было?
Ох, не зря муж планирует в политику, язык у него подвешен что надо. Но против своей воли я действительно вспомнила наше хорошее. И его было немало. То, как страстно мы трахались поначалу, когда даже до кровати не успевали дойти, то, как он всегда забирал меня после игр, даже если сам уставал, то, как неловко и трогательно таскал мне в постель бульон и сухари, когда я траванулась чем-то и лежала пластом…
— Я люблю тебя, — добавил он осторожно. Я едва не ответила на автомате «И я тебя», но вдруг некстати вспомнила о том, как мне вчера признавался в любви Ник. И как я швырнула ему обратно это признание, сказав, что не могу ответить тем же. В груди закололо, и слова застряли в горле, так и не став сказанными.
— Хорошо, Саш, поехали домой, — вздохнула я. Может, действительно, слухи о смерти нашего брака сильно преувеличены и стоит попробовать еще раз? Как минимум, спокойно поговорить и обсудить все без лишних эмоций.
К сестре за вещами мы поднялись вдвоем. Лена встретила Сашу сияющей улыбкой, совсем не похожей на ту злую гримасу, с которой она меня будила.
— Милые бранятся, только тешатся? — кокетливо спросила она, и что-то в ее тоне заставило меня забеспокоиться. Какое-то второе дно было у этой фразы, ну или у меня просто развивается паранойя.
— Именно так, — криво улыбнулся Саша.
Я забрала практически не распакованную сумку, отдала ее мужу, скомканно поблагодарила сестру за гостеприимство и пошла вместе с Сашей обратно к машине.
В дороге у меня завибрировал телефон, стоявший на беззвучном режиме. Как только я увидела на дисплее имя звонившего, сразу же нажала на отбой и сунула мобильник в сумку. Что я могу сейчас сказать Нику? Да еще и при Саше, от которого не укрылось, как торопливо я сбросила звонок.
Господи, как все сложно и запутанно. И зачем я вообще вчера написала Нику? Не удержалась, идиотка, захотела его поддержки, его тепла… Эгоистка херова. Это несправедливо, что косячу я, а больно в результате ему.
У Саши тоже пиликнул телефон каким-то входящим сообщением, он быстро глянул на него и изменился в лице.
— Что такое? — я не успела увидеть, что пришло, потому что он уже убрал мобильник.
— Ничего, — сухо ответил муж, — это по работе…
И замолчал.
Я ничего не могла понять. Только что Саша едва ни в слезах уговаривал меня вернуться и был как никогда нежен, а тут вдруг замкнулся и сидит с каменным лицом.
Что такого серьезного могло произойти на работе? Взорвали ресторан? Нашли наркотики в кальянной?
— Да что случилось-то? — не выдержала я.
— Доедем — расскажу, — коротко бросил он мне. И до самого дома больше не сказал ни слова.
А когда приехали, взял мою сумку и пошел к подъезду, не оглядываясь, пока я пыхтела сзади со своим букетом. Странно. Очень странно. Предчувствия у меня были нехорошие.
И интуиция меня не обманула.
Едва за нами закрылась дверь квартиры, муж швырнул мою сумку в стену, вырвал у меня из рук букет, отшвырнул и его тоже, а меня схватил за горло и прижал к стене.
— Что это, блядь? Я тебя спрашиваю, сука, что это блядь такое?
Я захрипела и даже не сразу поняла, почему он мне тычет своим телефоном в лицо. Потом взгляд немного сфокусировался, и я
