смогла разглядеть фотографию, которую он мне показывал. Там нечеткая и размазанная, но вполне узнаваемая я целовалась с Ником в рассеянном свете фонарей.
И в мире был только один человек, который мог прислать Саше эту фотографию.
— Я, значит, распинаюсь перед ней, прощения прошу, как дебил. С цветами приперся, а ты у меня за спиной… с ним… — муж швырнул свой телефон куда-то в сторону и второй рукой больно ухватил меня за плечо. — Шлюха!
— Отпусти, — прохрипела я.
Саша так сильно сжимал мое горло, что я на полном серьезе испугалась, что он меня сейчас задушит.
Перед глазами уже мелькали какие-то черные точки, и, когда он наконец разжал пальцы, я мешком сползла по стенке, судорожно хватая ртом воздух.
— А я поверил тебе, — Саша с ненавистью смотрел на меня, кашляющую и валяющуюся у него в ногах, — вот, значит, почему ты трахаться со мной последнее время не хотела. Он тебя ебал, да? Нравилось тебе?
— Ты… не понял… все не так, — собственный голос не слушался меня, выдавая какое-то жалкое сипение, и каждое слово словно наждаком царапало по связкам.
— Нееет, милая, второй раз я на это не куплюсь, — оскалился Саша, — идем!
И дернул меня, словно тряпичную куклу, в сторону спальни. Я сначала не понимала, что происходит, но когда он толкнул меня на кровать, вдруг догадалась — забилась, задергалась.
— С ума сошел… не хочу… Саш… не надо.
— Ты. Моя. Жена, — сказал он резко, ударяя каждым словом, как хлыстом. — И ты будешь делать то, что должна делать жена. Мне плевать, хочешь ты этого или нет.
И стал расстегивать ремень брюк.
Когда я раньше читала про жертв изнасилования, я не могла понять, почему они не кричали, не звали на помощь, не откусили этому мудаку яйца, в конце концов. А теперь я сама лежала, словно бабочка, наколотая на иглу, и не могла пошевелиться.
Буквально не могла. Меня не держали, меня не били, но от ужаса того, что сейчас произойдет, мое тело отключилось и застыло, перестав мне подчиняться. Я словно вылетела из себя и теперь откуда-то сверху наблюдала за тем, как Саша грубо стягивает с меня джинсы, трусы, как раздвигает мне ноги и наваливается на меня всем телом. Как он вдруг тянется к верхнему ящику, где мы хранили презервативы, которыми раньше пользовались.
— Мало ли, какую заразу ты на себя понацепляла, — холодно сказал он, надевая резинку, и от этого ледяного тона во мне плеснула кипящая ненависть и обожгла внутренности, словно кислотой.
Он снова прижал меня к кровати, с силой раздвигая ноги.
Я не знала, сколько это длилось. Я не понимала, больно мне или нет. Так было раньше, в детстве, когда отец доставал ремень — и я никогда не думала, что это снова со мной повторится. В месте, который я называла домом. С человеком, от которого я никогда не ждала плохого. Который говорил, что любит меня.
Когда все закончилось и он слез с меня, я даже не смогла испытать облегчение.
Сжалась в клубок и застыла на кровати. Мозг не понимал, как такое могло случиться здесь — в месте, где всегда было надежно. Это же наша кровать! Вот моя подушка, а там — с той стороны, стоит на тумбочке моя кружка со Шреком. Меня не могли здесь изнасиловать! Просто не могли!
— Может хоть это тебя научит, раз ты по-нормальному не понимаешь, — Саша сосредоточенно стягивал с члена использованный презерватив. И это вдруг привело меня в чувство.
Я встала, морщась от саднящего ощущения между ног, и быстро натянула одежду.
Ее хотелось сжечь, а не надевать на себя снова, но я не могла представить, что сейчас спокойно пройду мимо Саши к гардеробной и буду искать в шкафу чистые вещи. Нет. Не смогу.
Он выжидающе смотрел на меня, будто совершенно не смущаясь от того, что стоит передо мной без трусов. Ждал, что же я ему скажу.
А я ведь скажу. Даже если он меня убьет после этого.
— Я целовалась вчера с Ником, это правда, — хрипло проговорила я, чувствуя, как ноют искусанные губы, — и мне очень жаль…
— Жаль, что изменила? — саркастично ухмыльнулся Саша.
— И мне очень жаль, — упрямо повторила я, — что я так и не решилась с ним переспать. Вот о чем я думала, пока ты меня тут насиловал.
Бам!
От хлесткого удара по щеке у меня дернулась в сторону голова, и я едва не упала.
— Сука!
И ударил еще раз.
— Была бы ты мужиком, — с ненавистью проговорил Саша, — с каким удовольствием я бы тебя сейчас избил. Никто так надо мной не издевался, как ты.
Никто меня так не унижал! Какого рожна тебе было надо? Я ведь любил тебя. У тебя все было, все, что хочешь! Да любая другая баба молилась бы на меня!
У меня в голове гудело, словно кто-то ударил по пустой железной бочке.
Я молча стянула с пальца кольцо и разжала пальцы — дешевым киношным жестом. Золотой ободок с тремя крошечными бриллиантами звонко ударился об пол и укатился куда-то под кровать.
— Если уйдешь сейчас, — выплюнул он зло, — обратно не приму. Третьего шанса не будет.
— Дай Бог, — пробормотала я еле слышно.
Я вышла в коридор, собрала обратно в сумку высыпавшиеся от удара об стену вещи, проверила паспорт, телефон и кошелек, обулась и ушла.
«Он меня изнасиловал и ударил. Я заявлю на него в полицию. Вот прямо сейчас и поеду».
От этой мысли мне стало спокойнее и понятнее, как дальше жить. Я аккуратно дошла до остановки, села на автобус и вышла на Туполева. Прошла двести метров, завернула за угол и вошла в отделение полиции.
— Мне надо написать заявление на мужа, — сказала я на входе. И меня отвели в какой-то маленький кабинет, где сидело два мужика в форме. Взрослых, уставших мужика.
— Что такое, дамочка? — спросил меня один.
— Я хочу написать заявление, — твердо сказала я, — меня избил
