– Ты все-таки подстриглась.
– И не только, – ответила за Гульнару Милана. – Гуля, покажи папе.
Судорожно вздохнув, Гульнара тряхнула головой, рассыпая в темных волосах яркие сиреневые искры.
Марат молчал. Потом протянул руку, пропустил волосы дочери сквозь пальцы – темные и сиреневые пряди.
– Папа, ну красиво же… – жалобно выдохнула Гульнара.
– Красиво, – со вздохом согласился Марат. – Но я тебя прошу, Гуля. Давай больше никаких экспериментов хотя бы в течение года. Твой отец уже не молод, и ему нужно время, чтобы привыкнуть к таким… нововведениям.
Громко взвизгнув, Гульнара коротко и крепко обняла Милану, а потом повисла на шее у отца. Марат одной рукой обнимал дочь за спину, другой гладил по голове. И поверх макушки Гульнары смотрел на Милану. А медленно и легкой улыбкой коротко кивнул.
– Такими темпами я смогу уговорить отца на тату, – раздался голос Рустама.
– А вот на это – категорическое нет, – мгновенно отреагировал Марат.
– Да, отец, – смиренно наклонил голову Рус. А потом слегка повернул лицо, покосился на Милану – и подмигнул ей.
***
Антона Балашова Марат заметил сразу, как только вышел из здания офиса, хотя тот стоял в стороне. Наверное, Марат просто ждал, что они рано или поздно встретятся. И в последнее время стойкое ощущение, что скорее «рано», и оно вот-вот наступит. Марат кивнул своему помощнику, отпуская, а сам направился к Балашову.
– Надо поговорить, – вместо приветствия сказал Балашов.
– Не здесь, – ответил Марат. Он не хотел, чтобы Антона Борисовича видели Артур или Милана. Нет, не надо, пока Марат не выяснил намерения Балашова-старшего.
– Не здесь, – согласился Балашов.
Двое серьезных людей не могут говорить на свои серьезные темы на улице.
– Встречаемся в вашем любимом месте.
Балашов кивнул.
Неподалеку, через квартал, находился ирландский паб, в котором раньше Антон Балашов любил обедать и встречаться с деловыми партнёрами. Марат тоже пару раз бывал в нем.
И они разошлись по своим машинам, чтобы встретиться через десять минут уже за столиком ресторана.
– Здесь по-прежнему приличный выбор виски, – Антон Балашов с небрежным видом крутил в руках винную карту.
– Я буду зеленый чай.
– И в самом деле, – Балашов резко отложил винную карту. – Не виски же мы пить приехали. – И резко озвучил свой заказ официанту: – Кофе по-ирландски.
Официант ушел, и они остались за столиком вдвоем. За окном, возле которого они сидели, внезапно пошел снег. Первый снег в этом году.
– Итак, ты все же влез в семью и добрался до моих денег. Поздравляю.
Марат совсем не удивился тому, что сказал Антон Борисович. Его беспокоило другое. Кто и сколько их: тех людей в агрохолдинге «Балашовский», которые снабжают Балашова-старшего информацией? Зачистка прошла, но, похоже, какие-то хвосты еще остались.
– Если вы о том, что через месяц Милана станет моей женой – то ее финансовые интересы будут защищены брачным контрактом.
– Какое благородство, – после паузы медленно произнес Антон Балашов. – Где оно было, когда ты десять лет назад совращал молоденькую девочку?
Марату стоило большого труда не вздрогнуть, ничем себя не выдать. Но Антон Балашов бил прицельно.
– Молчишь? Нечего сказать? Правда глаза колет? У тебя же есть дочь. Ей сейчас четырнадцать, верно? Представь, что я совратил твою дочь. Я, взрослый мужик – и твоя юная девочка. Представил? Как оно? Нравится?
Марат заставил себя мысленно и медленно досчитать до десяти. Такого никогда не случится. Не может случиться с его Гульнарой. Антон Балашов просто пытается уколоть его как можно больнее.
– Этого никогда не будет – это раз. И два – Милана была совершеннолетней.
– Хорошо. Я подожду четыре года. Или ты теперь скажешь, что разница в возрасте была не такой?! Что, это принципиально: сколько лет разницы – десять, двадцать или тридцать?! Когда речь идет о юной девушке?! Когда речь идет о твоей дочери!
Марат на несколько мгновений прикрыл глаза. В словах Антона Балашова была правда. И с этой правдой Марату жить. Но прошлое должно остаться в прошлом. И не отравлять будущее.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Чего вы хотите, Антон Борисович? – им принесли заказ, и продолжил Марат после ухода официанта. – Извинений? Покаяния? Не дождетесь. Не надо передо мной изображать отца, для которого нет ничего важнее блага детей. Я достаточно хорошо знаю, как вы поступили с Артуром. А что касается Миланы… Если и виноват я перед кем – то перед ней. Но раз она решила все же оказать мне доверие и стать моей женой – тогда вопрос для всех остальных закрыт. А между собой мы сами разберемся и договоримся. Вот так.
Антон Борисович откинулся в кресле. Сделал маленький глоток кофе, побарабанил пальцами по столу. Хмыкнул.
– Как у тебя гладко все выходит. Безгрешный Марат.
– Не безгрешный. За свои поступки готов нести ответственность. Так поступает мужчина. А вы готовы нести ответственность за свои поступки, дорогой тесть?
Антон Балашов поперхнулся кофе, закашлялся. Похоже, аттестация его «тестем» Антону не слишком понравилась, но Марату было, в общем-то, все равно. Худой мир лучше доброй войны. Все так. Это отец Миланы. И дед – уж какой есть! – их будущих детей. Но любить прямо сейчас этого сидящего напротив, молодящегося и кривящего губы человека Марат не обязан.
– Если пока нечего сказать, я продолжу. Я точно знаю, что это вы стояли за той подставой с теневой сделкой по зерну. Я знаю, как и через кого вы действовали. Я сделаю все, чтобы такие попытки у вас больше не удавались.
– Ну-ну… – пробормотал Балашов, вытирая лицо от кофе. – Попробуй…
– Я не попробую, я сделаю. У вас нет шансов против нас. Вы – один, ваши наемные шавки не в счет. У нас – команда. Артур, я, Милана, Светлана, Юрий, Захар. Но дело даже не в этом. Подумайте вот о чем, Антон Борисович. Вы тут только что так пламенно говорили о благе своей дочери. Но ведь у вас есть еще одна дочь. Она совсем кроха, ей несколько месяцев. А вам сейчас сколько? Пятьдесят восемь? Когда ей исполнится восемнадцать, вам будет… семьдесят шесть. Вы уверены, что доживете? А если доживете – ну, должны, вообще-то, вы же следите за своим здоровьем – то уверены, что будете в состоянии помогать и поддерживать ее в самом начале жизненного пути? А когда ей будет двадцать? Двадцать пять? Ее жизнь будет только набирать обороты. А ваша – уходить в закат. Кто будет с ней тогда? Вы так уверены в своей новой супруге?
– Что ты хочешь этим сказать? – резко спросил Балашов. – К чему этот мелодраматизм?
– Прекратите эту войну. И у вашей дочери сохранится семья. Те, кто будут с ней, когда вы с ней быть уже не сможете. Проявите мудрость и дальновидность, как это делал ваш отец.
Антон Борисович помолчал. Молчал он долго.
– А у тебя есть полномочия делать такие предложения? – наконец, хрипло спросил он.
– Если бы не было – я бы их не делал. Я не претендую на деньги агрохолдинга «Балашовский», но Милана и Артур – моя семья.
Балашов снова молчал. Снова долго. Заговорил резко и коротко.
– Хорошо. Руки пожимать не будем, ограничимся словами.
А потом он так же резко встал и пошел к выходу.
– Топор войны зарыт? – все же негромко окликнул его вслед Марат. Балашов замер. А потом, так же, не оборачиваясь, резко тряхнул рукой, словно сбрасывая на землю что-то тяжелое. И снова быстро пошел к выходу.
***
– Милана Антоновна! – секретарша Артура влетела в кабинет без стука, заставив Милану вздрогнуть и оторваться от рассматривания того, что она держала в руках. – Милана Антоновна!!!
– Так. Не ори и говори внятно.
– Там… там… у Артура Антоновича в кабинете…
– Что. Там.
Но сердце заныло. Что могло у Артура случиться? Папаша заявился?! Милана встала, обогнула стол и тряхнула секретаршу Артура за плечи.
– Ну?!
Она судорожно выдохнула
– Там Артур Антонович и Марат Хасанович. И у них… кажется… скандал… Они орут друг на друга так, что оглохнуть можно.
