Слабое ответное заклинание увязло в моем отражающем щите, исказилось и полетело обратно, снова свалив едва поднявшегося дракона с ног. Щит мигнул и растаял в воздухе — не успевший восстановиться резерв снова опустел.
Зильгейн наклонил голову точно упертый баран, рыча и оскальзываясь, бросился вперед. Я увернулся от примитивной атаки, подставил подножку, дал клинком плашмя по спине, помогая горе-вояке зарыться лицом в песок.
— Достаточно глупостей, — каблук сапога уперся между лопаток поверженного противника. Я раздраженно поинтересовался, обращаясь ко всем. — Кто-нибудь еще хочет попытаться?
Драконы старательно отводили виноватые взгляды.
— Кольтрог, принимай командование отрядом. Ольдар, на тебе заклинание. Миорпа, — девушка позеленела и выглядела так, будто ее вот-вот стошнит, — лучше подожди нас в стороне. Зильгейн, — я секунду размышлял, подбирая наказание, махнул рукой, ограничился предупреждением, — советую больше не давать мне поводов для недовольства.
Я отступил, мысленно ругая бестолкового задиру, нашедшего для разборок самый неподходящий момент. Настроение и без того поганое испортилось окончательно.
— Что если бы на месте Сарнаты оказалась леди Иньлэрт?! — отчаянно выкрикнул в спину Зильгейн, приподнимаясь на локтях. — Вы всех нас убьете! Принесете в жертву амбициям Повелителя Запада и своей снежной феи! Обещанное вами небо — небо мертвецов! Вы… вы не эсса! Вы наше худшее проклятие!..
Я сам не понял, что на меня нашло. Вспышка гнева затмила разум, в глазах потемнело. Очнулся — пальцы стискивали рукоять меча. Тело у ног уже перестало шевелиться.
Я потерянно изучил светлую сталь в алых разводах. Хуже всего было то, что сейчас я ничего не чувствовал.
— Ольдар! — рыжий вздрогнул и понуро, с опаской приблизился. — Тебе прибавилось работы.
Я медленно вытер меч о рукав, обвел взглядом неприветливый горизонт, повторил сам для себя:
— Достаточно глупостей.
Побрел в сторону. Отдалившись на несколько саженей, уселся на песок, сгорбился, опираясь лбом о колени. Что же я творю?! Хаос возьми, что со мной творится?! Потерять самообладание из-за нелепого обвинения, не суметь вовремя остановиться — непростительная ошибка, которую я не допускал и в гораздо более юном возрасте.
Кольтрог и Ольдар за спиной сдавленно переругивались. Мышка всхлипывала. Спустя пару минут я уловил эхо создающегося плетения. Пахнуло водой.
Зашуршал песок. Я обернулся, кивком поблагодарил за протянутую флягу. Миорпа, не поднимая глаз, неуверенно спросила.
— Зильгейн прав? Вы всех нас убьете?
Качнул головой, сам не зная ответ. Если придется выбирать, спасаться самому ценой жизни спутников или погибать всем, как я поступлю? И будет смысл в таком «спасении»? Ведь именно присутствие птенцов не позволило мне сдаться до сих пор.
***
Мы снова шли всю ночь.
Вездесущие пески местами сменялись каменистыми проплешинами — такими же безжизненными, но дающими надежду на близость предгорий, обрамляющих северную границу Великой Пустыни.
К рассвету отряд наткнулся на русло иссохшей реки. Спрессованная потрескавшаяся земля на дне напоминала вымощенную плитами дорогу, ведущую из ниоткуда в никуда. Черные фигуры карликовых деревьев, тянущие к небу кривые руки-сучья, казались неистовыми послушниками, тщетно взывающими о милости к бросившему их богу. С выщербленного ветрами валуна шустро соскользнула юркая ящерка, зарылась в песок. У горизонта пронеслась над дюнами птица — где-то недалеко находился источник воды.
Вернувшаяся вера в спасение придала сил, позволила прошагать еще несколько верст, пока беспощадное солнце не заставило искать убежище. Часы в душном чаду пустынной печи длились невероятно долго и все же быстрее, чем в минувшие дни, потому что у отряда наконец-то появился реальный шанс.
Стремительно, по обыкновению, обрушившаяся темнота принесла холод и выпавшую на камнях росу, которую я посчитал добрым знаком. Чуть позже нам удалось отыскать и воду: запутавшийся в фантомах рассудок до последнего отказывался верить ауре родной стихии под ногами, и только влажный песок на дне вырытой ямы развеял последние сомнения. Наполнить фляги до краев было делом нескольких привычных заклинаний.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Последующие две недели мы ковыляли вдоль русла, пережидая жару в исчезающей тени обрывистых берегов, добывая живительную влагу из слабых подземных ключей, а пару раз из мутных, отражающих белое небо луж на поверхности. Барханы все чаще разбавлялись камнем, появилась чахлая растительность — серые пятна лишайника, колючие шары перекати-поля, временами на склонах желтела низкорослая акация и селитрянка, а однажды отряду повезло наткнуться на рощу засыхающих финиковых пальм.
Вместе с растительностью пришла жизнь: змеи, по большей части ядовитые; ящерицы и черепахи, составившие основу нашего рациона; юркие выползающие из нор с наступлением сумерек тушканчики, охотящиеся на них феньки и беркуты. Иногда в небе кружили стервятники, рождая злобное удовлетворение от мысли, что падальщики не получат поживы.
Единственное встретившееся на пути селение, выглядящее брошенным, мы обогнули по широкой дуге, боясь наблюдателей. Не хотелось лишний раз испытывать терпение переменчивого Шанса, в кои-то веки решившего проявить благосклонность. В целом же наше затянувшееся путешествие оказалось хоть и изнуряющим, но однообразным, без неприятных сюрпризов, а потому скучным, как выздоровление после долгой тяжелой болезни. Видимо, пустыня решила, что мы сполна заплатили по счетам, и неохотно разжала жадные когти.
Птенцы неуловимо изменились. Первые сутки я дремал вполглаза, опасаясь какой-нибудь глупости вроде бунта с их стороны, но время шло, и с прожитыми днями приходило понимание и смирение. К задире Кольтрогу вернулась бравада, Ольдар неловко шутил, осмелевшая Миорпа все чаще жалась ко мне со своим легкомысленным щебетанием. А потом как резко гаснет свет, когда кто-то накидывает на лампу плотное покрывало или задувает свечу, так резко смолкали, осекаясь на полуслове разговоры, сходили на нет байки, тухли, погружаясь в себя, взгляды. Долгие выматывающие переходы не способствовали праздной болтовне, да и не они были главной причиной. Потери — далеко не первые, но впервые настолько ошеломляющие — навсегда вытравили шрамы в душах молодых драконов. Я не верил, что они сумеют простить меня. Принять законность и необходимость моих действий — да, но избавиться от ноющей иглы обиды в сердце — вряд ли.
Утром пятнадцатого дня мы увидели горы. Пески ложились верстами под сапоги, расплывчатые холмы, поначалу сливающиеся с дюнами, с каждым часом росли ввысь, ползли вширь, еще далекие склоны изрезали каверны, облепили заросли чахлого кустарника. В небе над грядой рассыпалась стая птиц.
Мы все-таки добрались до края Великой Пустыни!
========== Глава одиннадцатая. Корона Юга. Часть третья ==========
— Стерегут, сволочи! — прошипел сквозь зубы Кольтрог, с ненавистью изучая раскинувшийся в долине лагерь. — Ловят тех, кому повезло вырваться из южной душегубки.
— Идем, — я тронул вояку за плечо, отполз от края обрыва.
В небольшом углублении, скрытом колючими кустами, дремали, склонив головы друг к другу, весельчак и мышка. Разбуженные нашим появлением сони виновато потупились, но я махнул рукой, в этот раз прощая опасную беспечность. Вымотанные долгим переходом, обгоревшие до черноты, изъеденные пылью — птенцы превратились в бледные тени самих себя. Ольдар, Миорпа и Кольтрог — мне удалось вывести лишь троих. Прочих навсегда поглотило песчаное море: не найти ни следов, ни могил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Много позже от Повелителя Запада я узнаю, что убийственную бурю, горнило Великой Пустыни и засады на тропах Волногорья пережили четыре сотни драконов. Четыре сотни против пятидесяти, пришедших со мной к Южному Храму! Гнев Альтэссы Харатэль воистину ужасал.
— Что будем делать, эсса? — в вопросе Кольтрога прозвучала привычная практичность.
