— Голова болит?
Раненый секунду подумал.
— Нет.
— Идти можешь?
— Конечно, — дракон встрепенулся, напомнив сторожевого пса, выражая готовность к немедленным действиям.
Я встал. После секундных размышлений принялся распутывать ремешки. Короткий разговор подал мне неплохую идею. Наручи полетели в песок. Браслет-накопитель — надо же! пригодился! — рассыпался на осколки, словно был сделан из необожженной глины, а не металла.
«Птенцы» недоуменно наблюдали за моими манипуляциями.
— Снимайте броню, чего ждете?!
Я волок груду железа десятки верст в одну сторону и не испытывал желания тащить ее обратно. Доспех превратился в бесполезный, опасный груз, мешающий выжить. Выжить…
Я досадливо цыкнул, мгновенно взял себя в руки, не позволяя унынию и растерянности одержать верх. Вчера победа казалась если не предрешенной, то вполне достижимой, завтрашний день сулил безрадостные перспективы. Такое падение способно ошеломить любого!
Но кто? Кто мог подумать, что Харатэль удастся сладить с душой пустыни?! Не просто обрушить на нас мощь колоссального, но все-таки конечного резерва — пусть она Альтэсса, но одновременно и человек с его слабостями, ошибками и ограниченностью. Южная Повелительница обернула против нас гнев самого мира! Силу, перед которой следует бежать, потому как устоять невозможно.
Я с ненавистью и вызовом взглянул в белое жестокое око солнца, хрипло каркнул-скомандовал.
— Стройся!
— Выполнять распоряжение эссы! — Зильгейн наконец-то вспомнил о своих обязанностях.
В движения драконов, подчинившихся приказу, возвращалась уверенность. Привычка — вещь сильная… коварная, внушающая ложное спокойствие. Оборванный, растрепанный, перепачканный в пыли отряд по-прежнему безоговорочно уповал на всесильность командира, не допускал и мысли, что мы можем не выбраться из ловушки. И мы… выберемся.
Как далеко до предгорий? Я обернулся вокруг оси, любуясь на желто-коричневые барханы, закрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям.
Пустыня хранила насмешливое молчание, ее забавляли копошащиеся среди дюн букашки. В этом враждебном ехидстве мне чудилось что-то совсем человеческое, точно безжизненные пески впитали часть души Южной Альтэссы. Харатэль еще не наигралась?
— Сколько у нас воды?
— Почти полная фляга, — вздернул горбатый нос Фиоррат.
— Две, — отчитались Кольтрог и Зильгейн.
— Одна, — Миорпа ковырнула сапогом песок, неохотно призналась. — Вторая пустая.
— Ничего. Я даже флягу потеряла — сорвало ветром, — покаянно развела руками Сарната.
— И у меня пусто, — Ольдар. — Так пусто, как только в центре Великой Пустыни бывает.
Глупая шутка вызвала снисходительные вздохи.
— Две, — Шельворб. Неожиданно для растяпы.
Не так плохо, как думал. И гораздо хуже, чем надеялся. Без воды человек протянет на солнцепеке сорок восемь часов, после чего наступит смерть. Дракон из верховной семьи продержится немного дольше — за счет выносливости и магии. Впрочем, на магию я не рассчитывал: борьба с песчаными демонами истощила резерв до дна, потребуется неделя, чтобы сила вернулась.
Хаос побери этих огненных жриц! Неужто им действительно нравится загорать посреди Великой Пустыни?!
Восемь… девять — я потрогал флягу, притороченную к поясу, убеждаясь, что она на месте. Про себя поблагодарил Кадмию за заботу. Девять литров на восьмерых. Три, в лучшем случае, пять дней — потом жара быстро и верно выпьет из тела все соки. За это время мы должны найти источник воды.
— Кольтрог, Шельворб, отдайте запасные фляги Ольдару и Сарнате, — я отвернулся от солнца, спиной чувствуя его тяжелый обжигающий взгляд. — Вперед! У нас есть пара часов, прежде чем придется строить укрытие. И в ваших же интересах пройти как можно дальше.
***
— Постарайтесь уснуть, — хрипло посоветовал я: слова колючками обдирали пересохшее горло. Добавил для упорно борющегося с зевотой Зильгейна. — Я сам подежурю.
Воздух дрожал расплавленным маревом, выедая глаза. Раскаленные пески обжигали даже сквозь толстую ткань одежды. Навес из растянутых над головой плащей давал куцую тень, почти не спасал от низвергающихся с зенита потоков огня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Драконы, лежащие вповалку, ворочались, устраиваясь удобнее, мученически жмурились, кусали потрескавшиеся губы, мечтая о глотке воды — двух разрешенных оказалось недостаточно. Шельворб впал в болезненное забытье, его тяжелое неровное дыхание перемежалось тихими стонами. «Птенец» в последний час совсем сдал, ковылял в хвосте колонны, отстав даже от едва волочащей ноги Сарнаты, а девушка никогда не отличалась физической выносливостью. Похоже, ранение серьезнее, чем виделось поначалу: следовало найти лекаря и быстро.
Черная тень скользнула по барханам, стремительно унеслась прочь. Я осторожно выглянул. В слепящей белизне кружили стервятники. Соглядатаи Южного Храма? Или просто почуяли поживу?
— Эсса… мы выберемся? — черные раскосые глаза подползшего «аристократа» со страхом смотрели вверх. На обгоревших щеках пылали лихорадочные пятна.
— Фиоррат! — одернул подчиненного командир отряда, тот проигнорировал оклик.
— Эсса, мы действительно сумеем выбраться?
Я оглянулся. Остальные, прекратив притворяться спящими, внимательно прислушивались к разговору. Мне не понравились первые следы отчаяния, проявившиеся на юных лицах — робкие, сомневающиеся, пока только подбирающие ключики к чужим душам. Драконы начинали осознавать глубину той ямы, в которую мы угодили.
Хаос! Сейчас я охотнее согласился бы на недавнюю слепую веру Миорпы — вера в чужое могущество способна творить чудеса. А мне очень не хватало чуда.
— Да. Мы выберемся.
***
Ночь принесла свежесть, а с ней облегчение… и разговоры. Взбодрившиеся птенцы ускорили шаг, даже тревоживший меня все сильнее Шельворб «ожил», догнал товарищей.
Я краем уха прислушивался к звучащей за спиной легкомысленной болтовне, ощущая себя неожиданно лишним.
— Эй, Миорпа, когда вернемся, пойдем на свидание? — Кольтрог нагло лыбился — за такими ухмылками парни обычно скрывают неуверенность перед нравящимися им девушками. — Миооорпа?
— Зря рассчитываешь, — уничижительно заметил аристократ. — Запамятовал? Наша мышка без ума от…
— Фиоррат! — возмущенно оборвала та, вызвав у товарищей взрыв здорового смеха.
Я обернулся. Даже в сгустившихся сумерках смуглые щеки Миорпы ярко алели. Минут пять за спиной царила перешептывающаяся, сдавлено хихикающая тишина.
— Эх! Сарната, а Сарнааата, а ты прогуляться не хочешь? — похоже, усиливающийся холод лишь разжигал любовный пыл Кольтрога.
— Давно по шее не получал? Могу устроить, — вмешался Зильгейн, ненавязчиво оттесняя товарища от девушки.
— Не бурчи, командир. Вы же просто друзья или нет?
Два голоса — уверенное сопрано и угрюмый бас — слились в один.
— Друзья!
— Нет.
— Когда вы, наконец, разберетесь! — в голосе Фиоррата проклюнулась настоящая злость. — Неужели, кроме выяснения отношений, ни о чем думать не способны?
На этот раз тишина звенела от напряжения.
— А о чем думать? Чтобы ноги передвигать, думать не требуется! — нарочито весело заметил Ольдар. — Чтобы языками чесать — тоже!
— Оно и видно.
— Если постоянно хмуриться, на лице образуются морщины!
— Если постоянно смеяться — тоже!
— Пошутили и хватит! Угомонились!— одернул бойцов Зильгейн. — Не стыдно перед…
Конец фразы опять упал до неразборчивого шепота.
— Да я что?! — Ольдар голос понижать не собирался. — Я вообще-то хотел предложить песню спеть! Чтобы шагать бодрее, так сказать. Эсса, вы же не против?
Я качнул головой: чем бы «птенцы» не развлекались, не теряют присутствие духа, и хорошо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Вот, эсса не против! Шельворб, давай нашу любимую!
Лохмач вытащил из заплечного мешка длинную дощечку с натянутыми струнами, повесил на шею, затренькал бесхитростную мелодию. Рыжий весельчак прокашлялся и загнусавил.
