Генька разлил первак по гранёным стаканам:
— Как девичья слеза, Николаич! А?!
— Отдегустировать надо, — Борис Николаевич поспешно чокнулся с хозяевами гостеприимной избы и опрокинул крепчайший первак в рот. — Эх, хороша, зараза!
У Татьяны перехватило дух. Она сделала пару глотков и отставила стакан, с удивлением наблюдая, как мелкими глоточками впитывает свою порцию Арина Родионовна. Борис Николаевич крякнул и, закусив солёным огурчиком, спросил со знанием дела:
— Из чего гоним-то?
— Эта из картошки, — кивнул Генька на куб. — А летом из помидорной да картофельной ботвы гнали.
— Ну? Из ботвы? — не поверил Борис Николаевич.
— Новейшая технология! — авторитетно заверил Генька. — Собственное изобретение.
— Вам бы на Западе, Гений Иванович, цены не было, — сказала Татьяна. — И жили бы миллионером: на собственной вилле с бассейном.
— А зачем мне бассейн? — удивился Генька. — Я и плавать-то не умею. Да мне чего? Мне и тут хорошо.
— Гений Иванович, — улучив момент, когда Арина Родионовна пошла менять наполненную кружку с драгоценной жидкостью, приступила к делу Татьяна. — Как ваши дела относительно… — она покосилась на хлопочущую рядом старушку.
— Родионовна в курсе, — ощерился Генька.
— И насколько глубоко она в курсе? — поинтересовалась Татьяна.
— Я ей сказал, что работаю в космической отрасли и очень засекречен, — зашептал на ухо Татьяне Генька, дохнув таким перегаром, что та непроизвольно отшатнулась.
— Ну-у, действительно, Гений ты наш Безмозглый, — вспомнил о своей миссии и Борис Николаевич, — как твои… вернее, наши дела, понимаешь?
— Отлично! — сказал Генька и показал большой палец.
— То есть? — попросила подробностей Татьяна.
— То есть замечательно. С Родионовной, вон, подружился. Мировая старуха, я вам доложу! Такие сказки мне рассказывает!
— Да и ты, я смотрю, тоже ей сказки плетёшь, — пошутил Борис Николаевич.
— Тц! — приложил палец к губам Генька. — Она ж ко мне как к сыну.
— SОНЬКА-то как? — нетерпеливо спросила Татьяна. — Вы её починили?
— Молоток! — тряхнул хмельной башкой Генька. — Я тут, правда, один из блоков изъял… — кивнул он в сторону куба. — Да она, зараза, теперь ни бражки, ни самогонки жрать не желает. Я пробовал — ни хрена! Её благородию теперь только этого… кислого вина подавай!
— Шампанского, — подсказала Татьяна.
— Ну! Она у меня «интиллиго» заделалась. Одно слово — баба!
— Так мы ж привезли, Генька! — сказал Борис Николаевич. — Как ты просил, четыре ящика.
Генька пьяно раскачивался за столом, обхватив пятернёй стакан с перваком.
— А не поеду я никуда! — вдруг заявил он. — Чего мне? Мне и здесь хорошо. Лето да сентябрь на рыбалку ходил. Такие лещи здесь, Борис Николаич, я вам доложу! — оживился Генька. — Во! — он вытянул вперёд руку со стаканом, расплескав самогон, а другой показал по локоть. И вдруг затянул:
А в Подмосковье ловятся лещи,Водятся грибы, ягоды, цветы.Лучше места даже не ищи —Только время зря потратишь ты!
— О! Поняли? «Лучше места даже не ищи», — и Генька, допив остатки из своего стакана, смачно захрустел огурцом.
У Татьяны упало сердце. Борис Николаевич тяжело исподлобья смотрел на Геньку. «Это плохой признак», — непроизвольно отметила Татьяна, стрельнув глазом на отца.
И действительно, Борис Николаевич вдруг поднялся из-за стола, едва не смахнув с него всю посуду — огромный, как медведь, и схватил щуплого Геньку в охапку.
— Да ты… ты… понимаешь, что ты натворил, гад… Да я тебя… Башку оторву…
— Папа, успокойся, я тебя очень прошу! — насторожилась Татьяна, зная нрав отца.
— Отрывайте, — вдруг покорно согласился Генька, болтаясь тряпочкой в руках Ёлкина. — Я себе другую соображу. Ещё лучше прежней будет, — и пьяно заржал.
— Папа, оставь его, — попросила Татьяна. — Ты же видишь, он пьяный. Пусть протрезвеет, тогда и поговорим.
— Не протрезвеет он тут! — рявкнул Борис Николаевич, швырнув Геньку обратно на место.
К столу подплыла Арина Родионовна, неся полную кружку зелья.
— Ну вот, гости дорогие, — ласково пропела она. — Отведайте свеженькую.
— Спасибо, мы не будем, — сказала Татьяна и сурово посмотрела на отца.
Тот отвёл взгляд.
— А я так люблю выпить, грешница, — пела ладная старушка. — А вы, я извиняюсь, кто ж Геньке будете?
— Научные руководители, — ответила Татьяна.
— У-у, то-то я смотрю, строгие, больно. Вы его не шибко журите-то: он мужик башковитый.
— Сами знаем, — буркнул Борис Николаевич. — Да толку от его башки не много.
— Что ж вы не пьёте, голуби мои? — снова обратилась к гостям Арина Родионовна.
— Завязали, — строго сказала Татьяна и со значением посмотрела на отца.
Борис Николаевич, виновато глянув на дочь, сказал, будто просительно:
— Ну разве одну рюмочку только, — и тут же опрокинул содержимое двухсотграммовой «рюмочки» в рот.
— Пап, выйди-ка на минутку, пожалуйста, — мигнула Татьяна отцу, подождав, пока тот закусит. — Разговор есть.
Борис Николаевич нехотя поднялся, с сожалением осмотрев стол, и вышел в сени.
— Папа, что делать будем? — Татьяна постаралась направить интерес отца в другую сторону. — Оставлять шампанское здесь опасно.
— Он шампанское-то не пьёт, — успокоил её Борис Николаевич.
— Сам не пьёт, да пропить может. Где мы ещё столько достанем? Да и с ним самим что-то делать надо.
— Да-а… — Борис Николаевич почесал в затылке. — Может, это… я Ваську, телохранителя своего, перевербую? А чё? Зашлём его сюда, пусть Гения нашего обрабатывает.
— А что мы ему скажем? Выдадим тайну? Это опасно: можно вообще лишиться всего.
— Это верно. А ты что предлагаешь?
Татьяна соображала, просчитывая ходы. Недаром она математик.
— Во-первых, нужно срочно выводить его из запоя. Для этого приставить к нему кого-нибудь из наших, из посвящённых. Лучше всего — Валю Юнашева. Бросить на это мероприятие все наши силы и денежные средства — это во-вторых. От этого Геньки зависит теперь всё: и наши судьбы и судьба России.
— Ну ты голова, понимаешь, — восхитился дочерью Ёлкин, еще раз пожалев, что Танюха не мужик. — Да я и сам так думал, — маленько схитрил он.
Спустились в погребок. Больше половины его занимала SОНЬКА, в одном месте раскуроченная и зияющая пустотой.
— «Один из блоков он изъял», — передразнил Геньку Борис Николаевич, кивнув на пустое место в машине. — Её бы не пропил. Это наш последний шанс, понимаешь.
— Понимаю, — вздохнула Татьяна.
В погребок перетащили коробки с шампанским и, как могли, спрятали, накрыв сверху соломой и пустыми мешками из-под картошки.
На прощание вернулись в избу. Но прощаться было не с кем: Генька обвёл вошедших мутным взглядом и рухнул головой между мисками с картошкой и огурцами. Арина Родионовна суетилась возле аппарата.
— Эх… — сказали одновременно Борис Николаевич и Татьяна.
Махнув рукой, они укатили в город.
Выпьем с горя. Где же кружка?
На следующий день Татьяна выудила Валентина Юнашева из редакции заводской многотиражки — единственное место, куда журналист Юнашев смог устроиться, — отозвала в сторонку и выпалила с ходу:
— Валя, Отечество в опасности!
И рассказала суть дела.
— Понял! — сказал Юнашев.
Он с удовольствием уволился из газеты, где ему приходилось писать, подыхая от скуки, репортажи из горячих цехов, и поселился у Арины Родионовны.
— А-а, ещё один научный руководитель явился! — встретил его Генька со стаканом в руке в жарко натопленной избе с теми же декорациями и теми же действующими лицами. — Тоже обрабатывать меня будешь?
— Гений Иванович, — начал Валентин Борисович, ещё не решив, какую стратегию и тактику применить к своему подопечному, — вам известно о том, что вышел указ Зюзюкина об уголовной ответственности за самогоноварение?
— А ты что же, сдать меня собираешься?
— Разумеется, нет. Я приехал предупредить.
— Ну тогда садись. Родионовна! Давай нам свеженькую для дорогого гостя!
Арина Родионовна тут же поднесла к столу полную кружку, из печи достала котелок с картошкой, а из сеней принесла солёных огурчиков с грибочками. И сама села к столу.
Когда Генька потянулся разливать по второму стакану, Юнашев прикрыл свой ладонью:
— Я через один.
За вечер попойки Валентин Борисович понял следующее. Что Арина Родионовна пользуется у Гения Ивановича неизменным уважением, и только её он и слушает («Видать, без матери рос», — отметил Юнашев). К нему же, бывшему главе администрации президента, относится с недоверием и даже насмешкой. Что не только SОНЬКА с норовом, но и сам её создатель мужик упёртый. И ещё он понял, что — увы! — представители власти давно потеряли в народе всякое почитание.
