На следующее утро Валентин Борисович, улучив момент, когда жаждущий опохмелки Генька отправился колоть дрова для печи, провёл с Ариной Родионовной душещипательную беседу о загубленном русском таланте, утонувшем на дне стакана, о незавершённых научных исследованиях, которые могли бы пойти на благо всему народу, и о засекреченности Генькиной работы, которой интересуются большие люди.
Арина Родионовна оказалась старушкой на редкость сметливой и понимающей. Она только вздыхала тяжко, лукаво и загадочно поглядывая на своего нового постояльца.
— Арина Родионовна! — наконец взмолился Юнашев. — Христом-Богом прошу: верните Гения Ивановича к работе! Он только вас слушает. Вы оказываете на него влияние. К тому же… — Валентин Борисович понизил голос, — … говорят, вы когда-то занимались знахарством. Привороты-отвороты там всякие, заговоры… Сказки да песни ловко поёте… Экстрасенс, одним словом.
— Ох, уж и это разнюхал, милок, — всплеснула руками Арина Родионовна. — Дак когда это было-то? Давным-давно, да быльём поросло. Я уж сколь времён не занимаюсь этим, — и Арина Родионовна лукавее прежнего взглянула на Валентина Борисовича.
— Арина Родионовна, умоляю! — опытный царедворец Юнашев бухнулся на колени перед старушкой. — У нас из-за него три института простаивают, людям зарплату не платят, им детей кормить нечем, — плёл, не слишком заботясь о логике вещей, глава администрации.
— Раз он у вас башкан такой, что ж вы его в таком случае сюда ко мне, да в погреб определили? — сощурилась Арина Родионовна. — Хоромы бы ему выделили.
— Власти нас притесняют, Арина Родионовна, — слёзно жаловался Юнашев. — Выселили из прежнего помещения прямо на улицу, под дождь.
— А может, вы противузаконное чего творите-то? — не унималась проницательная старушка.
— Что вы, Арина Родионовна, драгоценная вы наша! Напротив, самое что ни на есть законное. Только засекреченное. Потому и отыскали именно вас с вашим погребком. Вы же знаете, что Гений Иванович работает в космической отрасли, говоря фигурально, через тернии — к звёздам!
— Видать, шибко вас припекло, коли такие люди ко мне зачастили, — вздохнула Арина Родионовна.
— Очень припекло, Арина Родионовна! Во! — резанул пальцем по горлу Юнашев.
— Ох, милок, не одного гения я на путь вывела… — снова вздохнула старушка, и Валентин Борисович понял, что лёд тронулся.
— Помогите, Арина Родионовна! — уже совсем миролюбиво попросил глава администрации. — Очень вас просим. Верните его к SОНЬКЕ.
— К кому-кому? — оторопела Арина Родионовна.
— Да машина эта его, что в погребе вашем стоит, SОНЬКОЙ зовётся. Он её так в честь умершей жены назвал.
— Вот то-то, что помершей, — догадалась о чём-то Арина Родионовна. — С тоски по ней, видать, и пьёт он. Ладно. Вы мне и подали разумную мыслю: раз машину евонную «Софьей» зовут, то и буду я его на возврат к ней, то есть, как будто к помершей жене Софье, заговаривать. Так уж и быть, помогу вам.
— Арина Родионовна! — приложил руки к сердцу Юнашев.
— Только, чур: я с ним с глазу на глаз работать должна. Ты гуляй пока, мил человек.
— Понял.
И Арина Родионовна взялась за дело.
Валентин Борисович тем временем изучал местный ландшафт и флору с фауной: бродил по осеннему лесу, наведывался на рыбалку с генькиными удочками и обнаружил, что в Подмосковье действительно ловятся лещи, водятся грибы, а ягодам и цветам просто отошёл срок. В жаркую избу Арины Родионовны он возвращался под вечер, наливал себе стопарик из эмалированной кружки, уплетал за милую душу картошку в «мундире» с солёными огурцами да грибками, и с превеликим удовольствием заваливался спать на старинный сундук с кованными углами.
Ещё Валентин Борисович обнаружил неподалёку большую свалку. Несколько раз он выходил на неё. На свалке копошились какие-то люди, летали стаи воронья, даже подъезжали зачем-то «легковушки» и грузовики к стоящим там вагончикам и конуркам, — одним словом, кипела своя жизнь. Юнашев долго заинтересованно наблюдал за этим кипением, но уж больно нехорошим духом несло оттуда. И Валентин Борисович, брезгливо морщась, снова сворачивал в лес. А совершенно напрасно, как мы узнаем из дальнейшего, потому что не будь он таким брезгливым, да заинтересуйся побольше, увидел бы Валентин Борисович на этой свалке много любопытного и важного для себя.
В методы воздействия старушки на российских гениев Валентин Борисович не вмешивался и даже не заговаривал больше с ней на эту тему. Но возвращаясь каждый раз из своих вояжей в избу, отмечал он, что всё менее жарче полыхает печь, всё медленнее капает из краника заветная жидкость в эмалированную кружку, и всё реже Арина Родионовна меняет кружки под краником. И всё чаще отрывает Генька свою хмельную голову от стола и всё дальше отодвигает от себя недопитый стакан.
Молча перемигнувшись с Ариной Родионовной, Валентин Борисович укладывался на свой сундук. И то ли оттого, что гулял он весь день по свежему воздуху, то ли от принятой на ужин чарочки, а может, просто оттого, что сундук был самого что ни на есть девятнадцатого века, кованый да резной, застеленный домоткаными дерюгами да полотном, почивал Валентин Борисович на редкость хорошо, и сны ему не снились.
В один из вечеров Валентин Борисович увидел, что Генька сидит и плачет. Слёзы капают на недоеденный забытый огурец, а стакан от Геньки совсем далеко стоит. Вдруг как хряпнет он кулаком по столу, аж «мундир» на картошке полопался, заскрежетал зубами, выскочил из-за стола и ушёл, саданув дверью. Валентин Борисович перемигнулся с Ариной Родионовной и завалился спать спокойнее прежнего.
А глубокой ночью проснулся он от страшного грохота и скрежета, приподнялся на сундуке — и сердце его радостно забилось: разбирал Генька конструкцию, вытаскивал куб из печи, выливал содержимое. Потом потащил в погреб изъятый блок.
И услышал Валентин Борисович, как завозилась да закашлялась на печи Родионовна и зашептала, славя Всевышнего:
— Сла-те, Господи! Сла-те, сла-те, сла-те.
Валентин Борисович тоже сигнально кашлянул пару раз и блаженно растянулся на коротковатом сундуке: ну, Бог даст, выберутся они из этой ситуации.
Можно звонить шефу: с заданием он справился, процесс пошёл.
Великое примирение
Отправив Юнашева на задание, Борис Николаевич стал нетерпеливо ждать от него добрых вестей. А вестей он ждал только добрых, потому что иных не перенёс бы.
Он продолжал заниматься своими делами, то есть отбивал удары ракеткой о двери комнаты (когда Глебушка отправлялся с кем-нибудь на прогулку), сам любил гулять с внучком и ходил на рыбалку с Софкой. Но главное — произошло его Великое Примирение с Михаилом Сергеевичем Гробачёвым. Это случилось так.
Борису Николаевичу нужно было пройти в ванную комнату. В узком коридоре как раз в эту минуту Михаил Сергеевич и Харита Игнатьевна «зацепились» друг с другом языками (мадам, грешным делом, любила полюбезничать с обаятельным экс-президентом). К тому же, из-за всех этих коммунистических постановлений у её дочери Ларисы случились большие неприятности, и с помощью Михаила Сергеевича мадам рассчитывала их устранить. Борис Николаевич сделал было попытку протиснуться между беседующими, но подумал, что с его медвежьей комплекцией это вряд ли удастся.
— Харибда Игнатьевна, — обратился он к Харите Игнатьевне, — как бы… это… не зашибить вас, понимаешь.
— Борис Николаевич! — наиграно всплеснув руками, сделала испуганное лицо мадам. — Да за что ж вы меня так?! Неужто я так страшна как древнегреческое чудовище?!
Ёлкин понял, что маленько опростоволосился, но самолюбиво промолчал.
— У нас Борис Николаевич всегда пытался проплыть между Сциллой и Харибдой — демократами и коммунистами, — с нескрываемой иронией объяснил ситуацию Гробачёв. — При этом не рассердить ни ту, ни другую, и самому остаться невредимым.
— Ах-ха-ха-ха-ха! — кокетливо расхохоталась Харита Игнатьевна.
— Правда, у него это не всегда получалось, — продолжал острить Михаил Сергеевич, чувствуя явный успех у своей собеседницы. — А чаще всего вообще не получалось: то Сцилла в гневе, то Харибда пасть разевает. Сейчас вообще произошла полная катастрофа: сожрала наша Харибда Бориса Николаевича со всеми его потрохами.
— Ах-ха-ха-ха-ха! — закатывалась мадам, стреляя глазами одновременно по двум окружившим её экс-государственным мужам.
— Михаил Сергеевич! — рыкнул Ёлкин. — Я бы попросил вас попридержать свой язык! — и уже мягче добавил: — Тем более в присутствии дамы.
— Господа! Или, по новым коммунистическим правилам — товарищи! — обратилась к экс-президентам мадам, лукаво посмотрев на обоих. — А у меня идея… — и Харита Игнатьевна вдруг поманила пальчиком обоих мужчин к себе в комнату.
