Холмса». Но те три-четыре дня, мои последние дни в Европе накануне отъезда в Голливуд, произвели на меня глубокое впечатление.
Надевает ботинки, пальто, берет с собой шляпу.
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
Лондон — это вам не Берлин и даже не Париж. В Лондоне я вдруг почувствовал себя… скажем так, в безопасности. Может, все дело в их островной ментальности, кто знает? Эти странные люди с их странной манерой произносить слова, с их странными неписаными правилами поведения и странно устроенным обществом… Я чувствовал, что могу на них положиться. Они не совершат никакой глупости. Не бросят тебя в трудную минуту. В Париже у меня такого ощущения не возникало.
Он выходит из комнаты и начинает спускаться по лестнице на первый этаж. Одолевает множество лестничных пролетов. И чем ниже он спускается, тем приличнее и наряднее выглядит пансион.
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
На их языке я ни слова не знал и практически ни с кем не разговаривал в то первое посещение. Купил несколько романов с намерением прочесть, пересекая океан, и с мыслью, что пора бы, наверное, заняться английским. Во многих отношениях в Лондоне я чувствовал себя более чужаком, чем когда-либо в Америке.
И все же мне казалось, что если Британия устоит, тогда и у Европы появится шанс на спасение, и…
УЛИЦА В КЕНСИНГТОНЕ, ЛОНДОН. ДЕНЬ.
Из пансиона БИЛЛИ выходит на Квинс-гейт. Перед тем как сойти с крыльца, надевает шляпу. С головным уборам что-то не так. БИЛЛИ снимает шляпу, выворачивает наизнанку — в подкладке какая-то выпуклость. БИЛЛИ поддевает пальцем подкладку и вытаскивает пачку банкнот — сотни франков. А также записку:
«Береги себя. Некогда твоя Г.»
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
…и тогда жизнь во всем мире наладится.
Кладет деньги в карман пальто, опять надевает шляпу и утирает глаза.
Далее идут кадры, снятые общим планом: от пансиона БИЛЛИ направляется к Гайд-парку. Затем исчезает из кадра. Камера задерживается недолго на пансионе, крепком старом здании в георгианском стиле, его шесть высоких этажей устремлены в ярко-голубое небо, вечное и бесстрастное.
УЛИЦА В КЕНСИНГТОНЕ, ЛОНДОН. ДЕНЬ.
ТИТР: «ОДИННАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ».
БИЛЛИ стоит на той же самой улице напротив пансиона. Точнее, напротив того места, где находился пансион. Ныне здесь лишь огромная куча щебня. Все здания вокруг разрушены полностью либо частично. Мальчишки резвятся на этой импровизированной игровой площадке, взбираются на горки из битого кирпича, на балки и ригели, торчащие из стен, будто сломанные кости.
БИЛЛИ (себе под нос)
Бог мой… Что тут произошло?
БИЛЛИ теперь выглядит иначе. Юношескую лихость он утратил, на смену ей явился более изысканный формат горделивой самодостаточности. БИЛЛИ похож на человека, достигшего — либо почти достигшего — определенных высот в своей профессии. На нем добротная дорогая одежда (за исключением шляпы, на первый взгляд неотличимой от той, что он носил десять лет назад). Портсигар, из которого БИЛЛИ вынимает сигарету, вроде бы тоже недешев — чистое серебро? Очень может быть.
Он ошеломленно смотрит на уничтоженный бомбежками пансион, затем двигается дальше.
ХОЛЛ ОТЕЛЯ «КОННОТ» В МЕЙФЭРЕ, ЛОНДОН. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР.
Часа два спустя БИЛЛИ входит в отель «Коннот», он явно устал, ноги его еле держат. КОНСЬЕРЖ кивает ему.
КОНСЬЕРЖ
Добрый вечер, полковник Уайлдер.
БИЛЛИ
Добрый вечер.
НОМЕР В ОТЕЛЕ. НОЧЬ.
БИЛЛИ лежит на кровати и курит, уставившись в потолок.
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
Все верно, вы не ослышались. Полковник Уайлдер, армия Соединенных Штатов, а полностью мое звание звучит так: полковник Билли Уайлдер, директор секции кинематографии, театра и муз. творчества в подразделении психологических методов военных действий при Главном командовании союзных сил. Замучаешься, пока выговоришь. Наверное, стоит объяснить, как я сподобился такой должности.
К тому времени я обретался в Голливуде лет десять с лишним. Сперва сочинял сценарии, потом, осатанев от режиссеров, искажавших мои замыслы, взялся снимать сам. На моем счету было четыре картины. Третья, «Двойная страховка», получилась довольно хорошей и в прокате показала себя с лучшей стороны. Потом мы с Брэккетом — так звали парня, с которым мы на пару писали сценарии, Чарлз Брэккет, симпатичный человек, хотя и республиканец — решили экранизировать роман, назывался он «Потерянный уик-энд». Роман был отнюдь не развлекательный, главный персонаж запутался в своих отношениях с алкоголем. Словом, не совсем то (или совсем не то), что обожает публика. Отсняв картину, мы устроили несколько предварительных просмотров, и все они были провальными. Зрители не знали, как к этому относиться. На экране им никогда ничего подобного не показывали, а кое-кто даже принимал «Уик-энд» за комедию, и в зале раздавался смех. Студия грозилась вообще не выпускать картину в прокат. А моей карьере, и без того краткой, грозил бесславный конец. Сейчас идею экранизировать ту книгу я считаю одной из худших в моей профессиональной жизни.
Из Голливуда казалось, что война — это где-то очень далеко. Естественно, я следил за новостями и был в курсе происходящего. Настолько в курсе, что убрался из Европы одним из первых, и это было правильным решением. Кое-кто упрекал меня в пессимизме. Что ж, отвечал я этим людям некоторое время спустя, в итоге пессимисты осели в Беверли-Хиллз на виллах с бассейном и садом, а оптимисты осели в концлагерях. О да, свою шкуру я спас. Но как насчет моих родственников? На протяжении нескольких лет мысли
