него в толпе перед выходом. Но даже теперь, вспоминая об этом, вся холодею.
После нервного срыва, лет в двадцать пять, со мной несколько раз приключался сонный паралич. Самый острый эпизод, честно говоря, был жуток до одурения. Представьте себе высокую темную фигуру без лица, медленно идущую к вам. Представьте, что не в состоянии ни убежать, ни пошевелиться, ни даже закричать…
Но я выжила. Точно так же, как выжила сегодня в снегу. Эта мысль наполнила меня странным ликованием, я с трудом подавила истерический смех. Возможно, это было просто остаточное влияние вьюги. Я осмотрелась по сторонам, не переживает ли кто-нибудь из окружающих что-то подобное.
Миккель стоял в двери, обводя взглядом комнату.
– Где Адам? – спросил он.
– Пошел проверить собак, – ответил кто-то.
Миккель явно встревожился.
– Один?
– Ага.
– Упрямый придурок, – пробормотал Миккель, разворачиваясь к выходу.
– Я с тобой, – предложил какой-то крепкий широкоплечий парень.
– И я, – вызвался еще кто-то.
Они втроем снова исчезли за дверью. Пара ребят помладше явно вздохнула с облегчением, что их с собой никто не позвал.
Я открыла рюкзак и вытащила мамину записную книжку. И снова мой взгляд уткнулся в рецепт кичри. Аккуратный почерк и завитушки на полях действовали как-то успокаивающе. Благодаря Уме у меня было все необходимое, кроме гхи, которое можно сделать из масла.
На кухне было холодно и промозгло, но от переносного нагревателя и включенной плиты скоро стало теплее. Дребезжание оконных стекол потонуло в скворчании масла на сковородке, кухню наполнил приятный молочный запах. Окна запотели, скрывая наружный мрак. Процедив растопленное масло для гхи, я налила пару ложек в скороварку и бросила туда специи. От пряного и сладковатого сочетания кардамона, перца, гвоздики и имбиря веяло чем-то уютным и странно знакомым. Я добавила тмина, потом мунг дал и рис и обжаривала смесь, пока от крупы не пошел ореховый запах. Потом я положила нарезанную цветную капусту, морковку, посыпала турмериком и залила водой. Теперь оставалось томить кичри на маленьком огне до готовности. В рецепте рекомендовалось подавать его с жаренной ломтиками картошкой и райтой – соусом из йогурта, помидоров и мелко нарубленного лука. Я приготовила их, пока доделывалось кичри.
Вдыхая ароматный пар, я поймала себя на том, что моя настороженность по отношению к записной книжке пропала сама собой. Воспоминания, накатывавшие на меня в Индии, словно бы остались на другом конце света, далеко-далеко от этой тесной кухоньки посреди Арктики. Там и тогда я была девушкой Райана. Сердце у меня пронзило острой саднящей болью – точно от свежеоткрывшейся раны.
Мелкие буковки на странице начали расплываться. Я вытерла глаза и постаралась сосредоточиться на рецепте.
«Добавить три столовых ложки гхи. Отнести наверх Майе», – гласила последняя строчка.
Я перечитала ее несколько раз. Для меня. Мама готовила это для меня.
Как велел рецепт, я щедро сдобрила кичри масляной жидкостью. А потом обмакнула туда ломтик картошки и откусила кусочек.
Я лежу на кровати. Простынка неприятно царапает кожу. Голова болит, меня бросает то в жар, то в холод. Я начинаю плакать. И тут открывается дверь. В комнату входит мама с дымящейся миской в руках. Садится рядом со мной, кладет мне на лоб прохладную руку.
– Бедная моя детка. Давай-ка, приподнимись.
Она помогает мне сесть. Кладет мне в рот ложку кичри. Масляная, густая каша смягчает боль в горле, унимает резь в животе. Но куда действеннее утешает и помогает мне то, что мама сидит рядом, поглаживая меня по голове.
Даже сейчас, среди грязных кастрюль и сковородок, когда в окна кухни ломятся снег и тьма, я чувствую тепло и уют.
Выходит, папа был прав. Да, у мамы случались темные дни, но она любила меня и заботилась обо мне. Так заботилась, что я сумела ощутить это через двадцать лет после ее смерти, за тысячи миль от Индии. Я прижала записную книжку к сердцу. Я касаюсь того, чего когда-то касалась она. Ума права. Это куда интимнее, куда вещественнее любой фотографии. И это принадлежит мне.
25
Адам затянул последний из сложной серии узлов и выпрямился.
– Вот так делаются веревочные носилки. Эй, меня хоть кто-нибудь слушает?
Пара самых вежливых членов группы согнали с лиц скуку и закивали. Но остальные так и болтали друг с другом, а два-три человека, кажется, просто заснули.
– Разбейтесь по трое и попробуйте сами. Помните, по крайней мере одному из вас придется опробовать ваши носилки на прочность, – велел Миккель. Он сидел в кресле и вязал свитер с замысловатым узором.
Туристы разбились на группы. Со своего места на диване я слышала, как они ворчат:
– …я-то думал, мы будем куда-то выезжать…
– …метель, чтоб ее…
– …как тут воняет…
Снег валил без передышки уже два дня. Парням приходилось откапывать домики вечером, чтобы лечь спать, а с утра вылезать в окно. Чтобы не делать то же самое, я обе ночи провела на диване в главном домике. Стены тут были толще, чем у меня, и не пропускали шум ветра. А заодно утром я успевала в душ первой. Единственный минус состоял в том, что Миккель пускал внутрь своего любимого пса, Фрости Уильямса, старого подслеповатого хаски с тенденцией отравлять воздух залпами едкого зловония, обращающими всех присутствующих в позорное бегство.
Адам тяжело опустился на диван рядом со мной.
– Нытики, – пробормотал он.
– Метель кого угодно с ума сведет, только и всего, – сказала я ободряюще.
– Спасибо за помощь, – бросил Адам Миккелю.
– Ты и сам превосходно справляешься, – отозвался тот, не отрывая глаз от вязания.
Раздался глухой стук, а следом взрыв ругательств. Кто-то свалился с носилок. Адам вздохнул и с усилием поднялся с дивана.
– Да у вас тут дырок больше, чем в швейцарском сыре, – сказал он, разглядывая носилки.
Через пару секунд воздух наполнился очередной порцией вони.
– Боже…
– Хоть ножом режь…
Пара человек ринулись к двери.
– Эй, а снег-то заметно утих! – завопил один из них.
– Это значит, что нам сегодня удастся выбраться наружу?
Миккель закашлялся. Под глазами у него пролегли черные круги.
– Возможно. Посмотрим, как пойдет.
Через час ветер прекратился и снег тоже перестал, но гвалт в общей комнате достиг поистине лихорадочного накала. Когда Миккель велел всем приготовиться к поездке на собачьих упряжках, новости были встречены оглушительными воплями восторга. Все с топотом выскочили за дверь, а он повернулся ко мне:
– Сделаешь чего-нибудь на ужин? Желательно, не чечевицу.
Вчера я попыталась приготовить дал по маминому рецепту. Но каким-то образом клапан скороварки заклинило, в результате чего вода из-под чечевицы под напором рванула
