Внизу, во дворе крепости, ремесленники подогнали целый обоз сменного вооружения. Чтобы не допускать критического износа подвижных механизмов, я требовал более частой смены арсенала, да и стрелы мои снайперы расходовали очень быстро. Двое молодых ребят, лет по пятнадцать, в легких кожаных доспехах стаскивали со стен крючья и стрелы, обломившиеся наконечники копий и камни, пущенные из катапульт. Война войной, а забывать о порядке в собственном дворе нельзя. Еще день-два – и драгоценное железо втопчут в рыхлый снег, ищи его потом, а так ребятня с гордостью скажет, что, как и все, на равных участвовали в битве. И ведь будут правы, черт возьми! У меня даже белошвейка сейчас участвует в обороне города! Каждый при деле, и потому им всем некогда бояться! Они видят, что у нас все получается! Что враг бессилен против пусть уже немного потрепанных, но все еще крепких стен Змеегорки. И дух их крепнет, а сердца пылают праведным гневом за убитых и сожженных в Рязани людей.
В укрепленной части гостиного двора расположился госпиталь, прямо под навесом. Замкнутые помещения вредны для раненых. Требуется свежий воздух, и только когда все раны обработаны и забинтованы, покалеченного бойца можно утаскивать в теплое место. Некоторых раненых пришлось осмотреть самому. Уровень моих медицинских знаний куда более высок, чем чей бы то ни было здесь, но и они помогали справиться не со всеми видами ранений.
– Почему они еще не отступили? – спросил Александр, догнав меня как раз возле ворот во внутреннюю крепость. – Их потери огромны! Это бессмысленно и глупо! Твой разведчик говорил, что даже при небольших потерях во время осады они сразу отступают и проходят мимо, разграбляя все вокруг!
– Вокруг больше нечего грабить. Им нужна эта крепость, князь! Они знают, что ее невозможно сжечь. Это тебе не деревянная Рязань, или Онуз, что только подпали – вмиг займется. Им нужны мои припасы, технологии и богатства, которые я так опрометчиво, по мнению некоторых, демонстрировал тут перед каждой восточной рожей, что только появлялась на рынке города.
Им нужен я! Как заложник, как вынужденный союзник и носитель великой силы, о которой они имеют очень смутное, надо сказать, представление. Вот потому-то штурм пока не прекратится! Они использовали еще не все возможности. Меньше чем за неделю полегло всего-то тысяч пять, может, чуть больше! Это значительные потери, но не критические. По всей видимости, они знают, сколько у меня войск в распоряжении.
– И они не отступят?! – спросил молодой князь, не отставая от меня ни на шаг.
– Нет, пока не отступят. Они снизят напор осады, но не отступят. Эти черти способны выжидать. Встать у дальнего леса за рекой большим лагерем и так меня зажать, что я и пискнуть не посмею. Скорей всего, после завтрашней атаки они так и сделают. Почти уверен в этом.
– Как ты можешь знать заранее, что они сделают, а чего делать не станут? Ты ведаешь грядущее? Или…
– Если они так не поступят, то потеряют всю армию.
– Но… – возразил было Александр и тут же заткнулся, давая мне высказаться.
– Завтра, они понесут огромные потери. Двигаться дальше с таким потрепанным войском очень рискованно. Оставлять в тылу не взятую крепость с неизведанным врагом – просто самоубийство! Они встанут большим станом и будут ждать подкрепления, чтобы идти дальше или продолжить осаду. Вот, собственно, и все! Остальные сценарии маловероятны.
Они прошли не одну тысячу километров. Закаленные в боях, стойкие к непогоде и трудностям тяжелых дорог. Сколько народов полегло под напором этой жестокой армады, сколько крепостей пало. Но крепости – это не только стены, не только рвы и валы укреплений. Они решили, что, как и прежде, подойдут к городу и сомнут сопротивление рьяных князьков, которые, как рязанский самодур Юрий, выпрут навстречу с горсткой вассалов. Не тут-то было, братцы! У меня есть огневая мощь, у меня куча коварных приемов и военных хитростей, чего и быть не могло у всех прочих твердынь, что были взяты больше числом, чем умением. Не может такая разношерстная армия быть умелой.
Это сборная солянка из сотен родовых ополчений. Да, вооруженные, да, сноровистые, но такой войны они еще не видели. Не могу знать, насколько они сейчас перепуганы, разобщены и унижены. Их потери значительны, но отступать в такой ситуации для них действительно невозможно. Позади сожженная дотла Рязань, впереди сам по себе неплохо укрепленный Пронск, Бел-город, Коломна. Стоит им только сорваться с места, как я тут же брошусь в погоню и буду добивать покалеченных и слабых. Стану отщипывать по кусочку, по лоскуту, и все пойдет прахом. Повальное дезертирство, неподчинение, самоуправство и спесь одуревших от позора воевод и полководцев. С такими сомнительными трофеями в свое логово лучше не возвращаться. Уже завтра к полудню их положение станет незавидным, безвыходным, отчаянным. Вся многотысячная армия не стоит ломаного гроша, когда она не способна двигаться и кормить себя. Скоро февраль, следом март. На оттепели надеяться не приходится, да и что проку, если даже потеплеет, ведь пока поспеют гонцы до северного крыла орды или до южного, пройдет немало времени. А что потом? Пойдут еще большим числом на меня сквозь месиво раскисших дорог и болотную хлябь? Потянут вверх по реке чахлые суденышки? Это не купцы и не колонисты, это завоеватели. Застряв в одном месте, они рискуют остаться в нем навсегда. В который раз убеждаюсь, что поступил правильно, превратив город в драгоценный алмаз. Богатый, оснащенный, вооруженный. Притягивающий жадные взоры. С продовольственными складами, с бараками и дворами, конюшнями и скотниками. Эти стены станут для ордынцев надежным убежищем, форпостом, который будет словно перевалочная база на пути к дальнейшим завоеваниям. Так что никуда они не денутся! Будут класть тысячи своих воинов у этих стен, лишь бы получить желаемое. Купцы, что ходили ко мне по Волге и Оке, наплели ордынским ханам, что моя крепость как есть – золотая чаша. Вот и позарились, басурманы, на чужой каравай. Что ж, подставляйте ладошки, я вам отсыплю от щедрот коварьских!
– Бабы на базаре говорят, что враг твой, батюшка, лют да лих, мертвецами потчуется, да скверну сеет. Бесово колено, неужто верно? – спросила Ярославна, садясь на низкую скамейку справа от меня. В ее руках была игла и моток ниток. Заботливая жена собиралась поправить мне драный рукав да ворот на рубахе, что я сорвал, снимая с себя кольчугу. Димка залез прямо на стол и теперь стягивал ко мне ближе все миски да тарелки, что стояли в середине. Сынишка ловко орудовал ножом, нарезая для меня хлеб и куски мяса.
– Лихи татары, что и говорить, да только псу под хвост их лихость да удаль! У стен четверть войска положили, а никак не смекнут, убогие, что плохо дело – с Коварем силой мериться! С добром идешь – золото возьмешь, с войной придешь – костьми ляжешь! Учись, Димка! Будь честен и смел! Не делай того, за что потом стыдно станет. Не перед людьми нам всем ответ держать, а перед Богом. Ты свои доспехи, что я тебе делал, начистил, небось?
– Начистил, и помазал, и с дедом Еремеем изнова наворонил.
– Вот и молодец! Сейчас отужинаем, а к вечеру с Игорешкой вместе собирайтесь, да оденьтесь как на бранное поле. Оружие не позабудьте в спешке-то. Сам приду, проверю.
– Ой! Да что ты! Артур! Рано им еще! Малы они!
– Не прячь под подол, Ярославна! Никто их в кровавую бойню не поведет! На стены со мной встанут. Коль сдюжат, так и до рассвета в бою стоять будут. Зря, что ни день, с оружием упражнялись?!
– Малы еще! – чуть ли ни взмолилась Ярославна, но, заметив мою улыбку и хитрый прищур глаз, тут же сообразила, что ничего страшного с детьми произойти не сможет. Уж кого-кого, а детей своих я уберечь сумею. Коль приглашаю с собой на стены, то, стало быть, в самый безопасный момент. Но мальчишкам все равно, им главное попасть на передовую; увидеть собственными глазами события, разворачивающиеся за глухой городской стеной.
Торопиться не было смысла. У Ярославны было достаточно времени, чтобы подлатать мою рваную одежду, собрать мальчишек в ночной дозор и даже положить им с собой припасов – мяса да пряников, чтоб не заскучали.
Вышедшая в ночь на охоту стая волков во главе с оборотнем пройдет далеким лесом, за рекой. Нападут с тылов и будут резать в темноте. Это зрелище станет далеким, и потому тихим. Со стен, возможно, будут слышны отголоски той чудовищной паники, что закованная в броню волчья стая устроит в стане противника, так что торопиться некуда. Не помогут ни псы-волкодавы, ни сноровка. Уж таких чудищ я позволил откормить на болоте, что самому порой страшно. С рассветом крепость даст финальный залп. Я распорядился зарядить в установки самые дорогие ракеты, начиненные чугунными осколками, усиленными пороховыми зарядами, самые дальнобойные и проверенные.
Каждая весом в двенадцать килограммов, тяжелая осколочная ракета накрывала радиус не меньше ста метров вокруг себя. Это было оружие устрашения. Их было всего-то чуть больше сотни, но их применение в завтрашнем бою может решить исход всей оборонительной компании. Ракета с керамической, начиненной поражающими элементами головкой и деревянным корпусом должна преодолеть не меньше чем полкилометра, а то и больше. Падая в самой гуще войска, она может взорваться сразу, а может и выждать какое-то время, пока на нее не перестанут обращать внимание. Корпус ракеты почти герметичен, так что даже попадание снаряда в воду не помешает ему сработать на все сто. В поддержку тяжелых ракет пойдут также не менее дорогие ракеты, но только ближнего боя. Более мелкие, но не менее коварные снаряды, это фактически пучок стальных стрел, что должны осыпаться на врага с высоты почти в двести метров. По опыту знаю, что даже гвоздь, брошенный с десятого этажа, пробивает автомобиль. А уж чугунный дротик весом в сто граммов, пройдет насквозь любую броню, и щит, и седока с седлом.
