них прогрессивных элементов». Однако они не достигли поставленных целей: «Они говорили, что стремятся создать в Италии современное государство, а создали нечто ублюдочное; они стремились создать обширный и энергичный правящий слой и не смогли; они хотели включить народ в панораму государства, и это им не удалось. Следствием этой неспособности явилась скудость политической жизни от 70-х годов до XX в., элементарность и местный характер народных волнений, мизерность скептического и трусливого правящего слоя»{129}.
Это одно из самых резких суждений Грамши о либеральном итальянском государстве, можно привести и другие, когда Грамши дает положительные оценки некоторым деятелям и мероприятиям. Но Грамши четко представлял, чем должен быть парламентский режим в классическом смысле: он должен быть комбинацией силы и consenso. С этой точки зрения «джолиттианская эра» была самым лучшим и эффективным выражением и претворением в жизнь принципов либерального парламентского режима. Азор Роза пишет, что Джолитти «по существу понял, что переход от земледельческой к индустриальной основе страны был для Италии совершенно обязательным условием любого гражданского, социального и политического прогресса. Он понял также, что такой переход оказался бы невозможным без осуществления блока всех действовавших в то время «прогрессивных» политических и социальных сил, без установления прямых взаимоотношений между правительством и организованным рабочим движением (Социалистической партией), а также между предпринимательскими слоями и профессиональными организациями трудящихся. Он был свидетельством того, что существует сектор промышленной буржуазии, отныне свободный от старых центров земельных собственников, бюрократической и паразитарной буржуазии, — сектор, желающий считаться с социальной и политической реальностью страны»{130}.
Почти все итальянские историки, разумеется с разницей в оттенках, придерживаются примерно такой же точки зрения. Есть исключения, есть исследователи, отказывающие Джолитти в его редкостном политическом таланте и настаивающие в первую очередь на его «цинизме». Отрицать этот цинизм трудно, но сводить все к нему тоже неверно. В итальянской историографии есть традиционная точка зрения, согласно которой конец «джолиттианской эры» датируется 1914 г., когда произошли массовые забастовки и антиправительственные выступления, вошедшие в историю под названием «Красная неделя»; В 1978 г. молодой исследователь Адольфо Пепе в книге «Классовая борьба и индустриальный кризис в Италии» решительно оспаривает этот тезис. Он считает, что переходным надо считать не 1914, а 1913 г. Подзаголовок книги так и гласит: «Поворот 1913 года». К этому моменту Пепе относит конец одной исторической эпохи и начало другой.
Отправным пунктом в исследовании Пепе является Ливийская война. Здесь уместно вспомнить слова Транфальи о «реванше», который может стремиться взять наиболее реакционная часть групп, входящих в коалицию. Транфалья в этой связи точно писал об откровенных экспансионистских и милитаристских тенденциях. Вернемся к рассказу об итальянских националистах. Мы остановились на флорентийском съезде Националистической ассоциации 1910 г. Второй съезд произошел в Риме в декабре 1912 г. К тому времени Ливийская война была уже закончена и, как сказано выше, националисты использовали свой шанс. Однако на римском съезде выяснилось, что между различными националистическими группировками есть серьезные расхождения.
На съезде в Риме были предложены три политические резолюции, соответствующие трем направлениям. Первую предложила джунта (исполнительный комитет) Итальянской националистической ассоциации, избранная во Флоренции. Резолюция подтверждала «решительную оппозицию по отношению к Социалистической партии и на отношению к клерикальной партии». Кроме того, подтверждалось намерение «с такой же энергией и такой же свободой действий бороться против политики демократов и консерваторов, если эта политика будет пренебрегать жертвами и высшими интересами Италии». Второй проект резолюции предложил Паоло Аркари, принадлежавший к так называемому демократическому крылу движения. (В свое время Аркари вместе с Филиппо Медой входил в миланскую группу, сплотившуюся вокруг дона Альбертарио, что отчасти объясняет его взгляды.) Начав с утверждения, что целью всей деятельности националистов является пробудить в народе сознание высшего долга, Аркари в своем проекте резолюции заявлял, что политическая демократия, на которой основано современное государство, остается необходимым условием для коллективного обсуждения интересов страны и защиты этих интересов. В резолюции Аркари указывалось также, что классовые организации законны и полезны, ибо они способствуют формированию политического и национального самосознания народа, что отвечает высшим интересам государства. Национализм, согласно Аркари, должен бороться «против современных демократических партий потому, что они не способны организовать и осуществлять политическую и социальную демократию в высших интересах государства». Но наряду с этим националисты должны отмежеваться от консерваторов, «потому что те боятся воображаемых катастроф, или опускаются до недостойных соглашений, или замыкаются в убогой и эгоистической защите узких интересов патроната»{131}. Третий проект резолюции предложила группа редакторов «Идеа национале». В этой резолюции начисто отвергалась возможность каких бы то ни было соглашений. Задача итальянских националистов, говорилось в резолюции, состоит в том, чтобы находиться в решительной оппозиции ко всем «демократическим и социальным партиям», нарушающим суверенные права государства, — права, примат которых был провозглашен «всеми великими политиками от Камилло Кавура до Франческо Криспи». Эта резолюция собрала большинство голосов. Аркари и группа его единомышленников вышли из Националистической ассоциации, мотивировав это антидемократическим характером всей деятельности и пропаганды «Идеа национале». Если до римского съезда существовала некоторая неясность в идеологии национализма, то теперь она исчезла. Те, кто одержал верх в борьбе идей внутри националистического движения, хотели создать сильную и откровенно антидемократическую организацию. Они видели главного врага, разлагающего государство, не только в социализме, но и в либеральной демократии, а идея «сильного этического государства» уже тогда была важнейшим компонентом их идеологии. По существу, в тот момент их целью было взорвать режим, который исторически сложился в форме «социалистической монархии» Джолитти.
Предложенный Джолитти проект избирательной реформы был утвержден парламентом в июне 1912 г. О масштабах реформы дают представление некоторые основные данные. Отныне право голоса имели все без исключения мужчины, достигшие 30 лет. А те, кто прошел военную службу, могли голосовать уже в 21 год. Были отменены ценз грамотности и имущественный ценз. Следовательно, к урнам впервые должны были прийти крестьяне, преимущественно из центральных и южных районов страны.
Избирательная реформа была важнейшим достижением «либеральной эры» и большой личной заслугой Джолитти. Он, несомненно, осуществлял линию, отвечавшую его либеральной доктрине и его личным убеждениям, что, впрочем, не мешало ему быть совершенно неразборчивым в средствах. В периоды, когда парламентское большинство было ему обеспечено, Джолитти ловко манипулировал этим большинством. В принципе он относился к роли парламента с должным уважением, но практически отлично играл на человеческих слабостях и пристрастиях депутатов, на весьма мелких интересах. Он знал толк не только в «вещах», но и в «вещицах», поскольку, чего мы никогда не забываем «не был наивным».
Лично Джолитти был человеком неподкупным, но самым беззастенчивым образом прибегал к коррупции. Он
