своей профессиональной деятельности, безнравственны также в политической жизни». И далее: «Не является доказательством силы проявлять упрямое презрение к общественному мнению, когда оно обвиняет какого-либо человека в бестактных поступках Нельзя противостоять осуждению, вынесенному всей страной, оскорбленной в своих нравственных чувствах. В палате начнутся скандалы и шум, это повредит достоинству парламента и принесет вред всем. Будет поднят моральный вопрос. Можем ли мы, кто вместе с Кавалотти во имя морального вопроса начал борьбу против Криспи и его подонков, допустить, чтобы этот вопрос вновь возник в другом аспекте? Было бы опасным для демократии допустить, чтобы разные Ферри выступали отныне как единственные защитники морали в Италии. Вы, наверное, прочли статью Турати в «Критике» («Критика сочиале». —
Ц. К.): он тоже объявляет вам бой»{141}.
В телеграмме на имя короля от 9 ноября 1903 г. Джолитти сообщает, что «министр финансов Розано этой ночью застрелился из револьвера». В архиве хранится предсмертная записка Розано, в своих воспоминаниях Джолитти тоже воспроизводит ее. Розано утверждает, что он ни в чем не виноват, держался пока мог, но больше не в силах: «Сдаюсь и умираю с твоим именем в сердце, полный благодарности и глубокой привязанности к тебе». В постскриптуме к записке Розано пишет: «Передашь ли ты от меня привет всем коллегам?…» Но в мемуарах Джолитти опускает вопросительный знак и меняется смысл, получается «Передай привет…». Джолитти будто хочет снять даже тень сомнений насчет Розано. Он пишет, что его друг Розано был абсолютно порядочным, но легко ранимым человеком, что самоубийство произвело потрясающее впечатление в парламенте и в стране, что многие называли это убийством. Мы, конечно, сейчас не можем с уверенностью судить об этой истории. Представляется только вероятным, что смерть Розано усилила пессимизм Джолитти. Это 9 ноября 1903 г. Кароччи датирует начало одиночества Джолитти 1904 г. Психологически рисунок кажется верным.
Когда-то Джолитти прислушивался к мнению коллег и товарищей, реагировал на получаемые сигналы, проявлял гибкость и чуткость. В период «социалистической монархии» многое изменилось, изменился стиль Джолитти. Конечно, он понимал ценность дружбы, но власть отделяла его от других. Он всегда умел находить превосходных исполнителей, «техников», он предоставлял министерские посты компетентным и опытным специалистам, по все они работали под его непосредственным руководством. В какой-то мере иначе сложились отношения с «просвещенным консерватором» ди Сан Джулиано, но тот сам был яркой личностью, со своими взглядами и амбициями. И вообще исключения лишь подтверждают правило. Когда-то сотрудники были друзьями, теперь они стали прежде всего подчиненными. Позднее, в 1921 г., анализируя «эру Джолитти», историк-либерал Луиджи Сальваторелли писал, что вся «система Джолитти» была основана на личности и на деятельности одного человека. С его уходом с политической сцены система неминуемо должна была распасться.
Период «социалистической монархии» кончился 10 марта 1914 г., когда Джолитти и его правительство ушли в отставку. Изменилось время, возможности джолиттианской системы оказались исчерпанными. Антонио Грамши, анализируя причины создавшегося положения, называет два, по его мнению, главных фактора. Первый фактор — «утверждение в социалистической партии «непримиримых» во главе с Муссолини и их кокетничанье с меридионалистами». Второй фактор — «введение всеобщего голосования, которое неслыханно увеличило парламентскую базу Юга и сделало трудной индивидуальную коррупцию»{142}.
После избрания парламента нового созыва произошли некоторые перемены, которые способствовали уходу Джолитти с политической авансцены. Подготавливая текст речи, которую король произнес 27 ноября 1913 г. при открытии парламента нового созыва, Джолитти, чтобы немного смягчить атмосферу, включил в этот текст такой пассаж: «В Италии особо важны взаимоотношения между церковью и государством, мудро определенные нашими законами на основе самой большой религиозной свободы, которая, однако, никогда не должна приводить к вмешательству церкви в функции государства, поскольку государство, являющееся единственным представителем всего сообщества своих граждан, не может допустить никакого ограничения своего суверенитета»{143}.
Еще до открытия сессии, сразу после опубликования интервью графа Джентилони, о котором мы уже говорили, некоторые либеральные газеты поместили списки депутатов, избранных с помощью голосов католиков. Однако 150 из 228 значившихся в списках лиц прислали опровержения. Поскольку «Оссерваторе романо» 9 ноября назвал заявления Джентилони «неуместными», он в полемику с авторами опровержений не вступил. Когда же после королевской речи в парламенте начались прения по вопросам общей политики, положение создалось острое. Впервые избранный депутат социалист Франко Раймондо произнес речь, в которой привел точные данные о различных злоупотреблениях, которые происходили во многих избирательных округах на Юге: нажиме властей, соглашениях с католиками в поддержку правительственных кандидатов. Раймондо заявил, что эти соглашения представляют большую опасность для свободы, так как клерикалы рано или поздно потребуют обещанной компенсации. Тут его перебил Джолитти, воскликнувший: «Им долго придется ждать этой компенсации!» — и добавивший, что те, кто заключил соглашения с католиками, «не настоящие либералы». (Напомним, что никаких формальных соглашений не было, формально правительство было ни при чем.)
Интересную речь произнес Артуро Лабриола, который заявил, что отныне больше нет «джолиттианской ситуации» и, следовательно, Джолитти может уйти. Проанализировав новую обстановку в парламенте, Лабриола отметил наличие трех главных сил: националистической группы, «независимых, или реформистских меридионалистов», и революционного социализма. «Десять лет тому назад, — сказал Лабриола, — всем казалось, что Вы, достопочтенный Джолитти, заложили основу вечного министерства. Личные милости, политический компромисс, соглашения между партиями, большая снисходительность в суждениях о разных административных делах, симпатия социалистов — казалось, все это, достопочтенный Джолитти, дало вашему правительству несокрушимую базу». Затем Лабриола перечислил объективные факторы, способствовавшие успеху правления Джолитти, в частности благоприятную экономическую конъюнктуру. Но сейчас все выглядит иначе, экономическая конъюнктура изменилась: выросла безработица, в промышленности — застой, налицо кризис, который из страны перешел в парламент.
Большинство, идеальное джолиттианское большинство, уже умерло». Затем Лабриола заявил, что национализм является новой большой силой, и добавил: «Национализм и империализм являются двумя различными понятиями, но оба эти феномена связаны с новыми потребностями капитализма»{144}. (В предыдущей книге мы много говорили об эволюции взглядов Артуро Лабриолы, о его «параболе», которая закономерно привела его к поддержке вступления Италии в первую мировую войну. Напомним также, что фашизма Артуро Лабриола не в 1926 г. он эмигрировал, за границей выступал в антифашистской прессе.)
В ответ выступил впервые избранный депутат Луиджи Федерцони, представитель крайне правой группы. Он провел грань между понятиями «национализм» и «империализм». Он определил национализм как преимущественно идеалистическую доктрину, как «маленький авангард» либеральной партии, который надеется, что сможет непосредственно выражать чаяния и чувства народа. Соннино резко критиковал правительство справа, а потом заявил, что будет голосовать за доверие, но не столько за доверие к Джолитти, сколько «за доверие к Ливийской войне
