в глазах всех цивилизованных стран».
Но Турати не ограничился категорическим осуждением войны. Он говорил о внутреннем положении в партии и, хотя отстаивал правоту своего течения, как единственно преданного социалистическим принципам, был беспощаден и к правым и к «левым». Речь полна горечи, и может быть еще и потому, что в душе он начал сомневаться в правильности политики, упорно проводимой целое десятилетие. Самое главное, что произошло на съезде в Модене, — это четкое размежевание между «реформистами» и «революционерами». И все же был достигнут своего рода компромисс. Турати не хотел раскола и после съезда старался свести к минимуму значение разногласий с «революционерами». «Аванти!» резко усилила антивоенную пропаганду. «Соффитта» вела бескомпромиссную линию против любой формы сотрудничества с правительством и, кроме того, сомневалась в искренности левых реформистов. Для сомнений были некоторые основания, но слово «неискренность» неточное. Субъективно Филиппо Турати не мог быть неискренним. Другое дело, что ему очень хотелось поверить Джолитти, который делал социалистам всяческие авансы, заявляя, что Ливийская война «лишь горестный эпизод», что будет продолжаться демократическая политика. Партия перешла в оппозицию к правительству, но, видимо, Турати считал, что времена могут измениться и сотрудничество с Джолитти вновь станет возможным.
Интересно проанализировать позицию тех, кто в этот момент был вне партии. Сальвемини, как мы знаем, осудил войну и поэтому порвал с «Воче». Но после съезда в Модене он горько упрекал партию за то, что та вела «великолепную, но почти платоническую» кампанию против войны. Но все-таки раз уже дело дошло до войны, поражение в ней было бы катастрофой для всех итальянцев, и прежде всего для трудящихся. Так думали многие меридионалисты. Они осуждали как саму войну, так и ее идеологические обоснования. Но они также надеялись, что война выведет страну из застоя, мобилизует массы, заставит действовать и, быть может, поможет разрешить проблему Юга. Этот образ мыслей был распространен уже в 1911 г., а через несколько лет ляжет в основу так называемого демократического интервенционизма. Артуро Лабриола, как и многие его единомышленники, откровенно и горячо поддерживал Ливийскую войну. Он, как и Сальвемини, находился в это время вне партии, но считал себя революционером. Мотивы, по которым «интеллектуальное крыло революционного синдикализма» было за войну, сводились к тому, что война будет «великолепной школой воспитания в массах боевого духа», а впоследствии этот боевой дух поможет осуществить революцию.
14 марта 1912 г. анархист, каменщик по профессии Антонио Д’Альба совершил покушение на жизнь короля и королевы, когда они отправлялись на богослужение в память убитого короля Умберто I. Покушение не удалось. В это время заседал парламент, депутаты прервали заседание и решили отправиться в Квиринал, чтобы поздравить короля с избавлением от опасности. Три депутата-социалиста: Биссолати, Бономи и Кабрини — пошли вместе с коллегами, и Бономи объяснил это как «жест человеческой солидарности и свойственной романским народам любезности». Партия возмутилась. Тревес писал в «Аванти!», что эти трое «уподобились дурацким куртизанкам». Буржуазная же пресса, как и после убийства Умберто I, хотя не так яростно, обвиняла социалистов в их «доле моральной ответственности».
История с Квприпалом стала главным пунктом обвинения против правых реформистов на XIII съезде партии, состоявшемся в Реджо-Эмилии в июле 1912 г. Правда, и до этого революционные фракции извлекли из нее немалый политический капитал. Одна за другой местные партийные организации заявляли, что отходят от «реформистов» и присоединяются к «революционерам». Между съездом в Модене и съездом в Реджо-Эмилии внутрипартийная борьба продолжала обостряться. Парламентская фракция раскололась, между руководством партии и парламентариями возникло множество разногласий. ВКТ, вначале довольно вяло осудившая войну, стала настойчиво требовать ее прекращения. В эти месяцы вопрос об идеологической линии Социалистической партии встал с исключительной остротой. Война, в которую страна была втянута без предварительных дебатов и одобрения парламента, показала всю ограниченность парламентской демократии. А следовательно, какой смысл в поддержке правительства, на чем в течение 10 лет основывалась тактика социалистов? Перед съездом в Реджо-Эмилин «непримиримые революционеры» были полны решимости завоевать руководство и направить партию по новому пути, покончив с политикой блоков и избавившись от правых реформистов.
Съезд открылся 7 июля 1912 г.; партия могла праздновать свое 20-летие, но атмосфера была явно неподходящей. Ладзари лишь бегло упомянул о памятной дате. Данные о членстве в партии и распространении партийной печати оказались неутешительными. Политический доклад, доклады о работе парламентской группы и об «Аванти!» — все подверглось резчайшей критике. «Наступление «революционеров», развивавшееся параллельно с развитием прогрессивного паралича руководства и парламентской группы, парализованных разногласиями между правыми и левыми реформистами, достигло момента наибольшей напряженности и эффективности накануне съезда в Реджо-Эмплии, не оставляя больше места для сомнений о том, какими будут результаты съезда. В самом деле, съезд лишь официально подтвердил неизбежность давно назревших перемен, а именно разрыва с правыми реформистами»{119}.
Самую резкую речь против реформистов на съезде произнес Муссолини, входивший в фракцию революционных групп. Он выступил по вопросу о работе парламентской фракции. Точное замечание сделал Манакорда: в своей речи Муссолини не ограничился критикой недостатков в работе партии, он обрушился «на всю демократическую сущность реформизма» и осудил ее «во имя концепции социализма как доктрины силы, антидемократической доктрины»{120}. Говоря о «парламентском кретинизме», Муссолини прокламировал себя самого как истинного представителя марксистской мысли. Между тем о научном социализме он имел лишь самое приблизительное представление. Однако Муссолини, ловко используя сложившееся положение, заготовил несколько эффектных демагогических афоризмов и внес проект резолюции, гласивший: «Конгресс, убедившись, что доклад парламентской группы был жалким и склеротическим, констатирует и осуждает политическую инертность этой группы». После чего Муссолини потребовал исключения из партии Кабрини, Бономи и Биссолати за то, что они ходили в Квиринал.
К моменту съезда в Реджо-Эмилии исключение правых реформистов из партии фактически было предрешено. Вопрос тщательно обсуждался на разных уровнях; известно, с какой болью относились к этому Турати и Кулишова. Был и проект Модильяни, также предусматривавший исключение, но сформулированный мягче. Наконец, третий проект представили левые реформисты. Биссолати и другие осуждались, но не предлагалось их исключить. Большинство, однако, проголосовало за резолюцию Муссолини, и он был избран в руководство ИСП.
Съезд вызвал интерес и отклики в международном социалистическом движении. В «Правде» от 15 июля 1912 г. была опубликована статья В. И. Ленина «Съезд итальянских социалистов», в которой, в частности, говорилось: «Внутренняя борьба в итальянской социалистической партии приняла особенно острые формы в последние годы. Сначала было два основных направления: революционеры и реформисты… Эти два основные направления, существующие в том или ином виде во всех социалистических партиях, выделили в Италии еще два крайних направления, которые совсем уходили прочь от
