— О воины! — заявил крепкий белыш, ростом повыше прочих, кривоногий, с редкой бородой. — Я — Тарбаган-мэргэн, вождь белышей. Кто ваш вождь?
— Вот он, — Кирдык благоразумно указал на графа Бана.
Тот кивнул и спросил:
— Что здесь случилось? Кирдык перевел его вопрос.
— Злое колдовство обрушилось на наше племя.
— Но кто сотворил с вами такое?
— Заезжий шаман из страны длинноносых, принятый у наших костров.
Ауди к этому моменту закончил бороться с чужим наваждением и отдувался, опираясь на топор. Шланг, убедившись, что ничего страшного не происходит, направил к нам своего коня.
Тарбаган-мэргэн подозвал соплеменников.
— Отпразднуем наше освобождение! Режьте баранов в честь наших гостей! Будет пир! Кумыса не жалеть, и... где кобылицы? Где все кони?
— Может, разбежались, — дипломатично предположил Ласкавый.
— О, нет! Злобный шаман украл их! Шелудивый варан!
— Сын змеи и собаки! — подхватили вразнобой белыши. —Долгоносик недорезанный!
Кое-кто, не забывая о проклятьях, поплелись исполнять распоряжения вождя. «Поплелись» — не потому, что распоряжение вызывало у них недовольство, а просто с устатку. Хорошо, хоть здесь не было гражданских междоусобиц и массовых чисток. Впрочем, для гражданских усобиц нужны граждане...
Другие представители нашего отряда удовольствовались бы ожиданием пира, но не граф Бан (и я, но об этом после).
— Бан-хан хочет знать, каким образом шаман сотворил это с вами? — продолжал переводить Кирдык.
— Он пришел со стороны Оркостана... — начал было Тарбаган, но Кирдык перебил его.
— Пришел?
— Сказал, что загнал коня.
— И вы после этого его приняли? — возмутился орк. — Убивать таких надо!
— Ну, все же гость... Гость священен. Так что мы, наверное, только немножечко ограбили бы его и продали в рабство. Уркам... или урхам. Но ты прав — надо было его убить. Потому что он обманул нас. Сказал, что будет нам счастье. Всем сразу.
— И даром? — усомнилась я.
— Он сказал, что нам его принесет птица счастья завтрашнего дня. И даже показал эту птицу. Она была не живая, а золотая. Но он немножко поколдовал над ней, и мы получили то, что он обещал.
— А что он обещал?
— Вечный бой, который нам только снится. Жизнь-то у нас скучная. Овец пасем, коней пасем, никто к нам не заходит, изредка только в набег сходим — тьфу! А он нам таких врагов наобещал... как это... верто... верта...
— Вертячих? — предположил Кирдык.
— Нет...
— Вертухаев? — внес свою лепту Ласкавый.
— Нет... слово какое-то не наше... и не поволчанское... виртуальных, вот!
— Это наверняка от перворимского слова virtus, то есть доблесть, — сказал граф, когда Кирдык перевел слова вождя. — Колдун предложил храбрым степнякам самых доблестных врагов, каких можно представить. Воистину, это страшный соблазн!
— И мы увидели мангасов и убыров, шулмусов и кунмусов с дюжинами голов и пастями до неба, каждая из которых могла проглотить отару овец вместе с пастухами; келе и шурале с клыками как сабли... А еще илбэчей и оройхонов!
— Это еще что? — содрогнулся Кирдык.
— Не знаю, но что-то очень страшное. И мы рубили их саблями, сносили их мерзкие головы, разносили их на части и убивали без счета, косили их, как траву в степи. Но сколь бы мы не убивали чудовищ, их не убывало. На месте сраженных возникали новые, еще страшнее, еще свирепее и быстрее прочих, и не было у нас сил оторваться от этого бесполезного занятия! Мы так и махали бы саблями, пока не упали бы замертво, если б вы нас не разбудили. Теперь белыши не будут мечтать о подвигах. Нет уж! Теперь нам будет сниться только покой.
— Хватит болтать, мужики! — вмешалась я. — Мы поняли, как поступили с воинами, а куда колдун подевал остальных? Или ты не знаешь?
— Еще бы не знать? — мрачно ухмыльнулся Тарбаган-мэргэн. — Он еще раньше их заколдовал, чтоб под ногами не путались. Пойдем... покажу, если они еще здесь.
Он заковылял к ближайшей юрте. Я спешилась и двинулась за ним. Остальные путешественники — тоже.
Заглянув в юрту, вождь отбросил полог.
— Здесь! Куда они денутся!
Юрта была полна народу. Здесь были старики и старухи, женщины средних лет, юные девушки и малые дети. Все они сидели на кошме и пялились в одну точку. Когда мои глаза привыкли к полутьме, я увидела, что на возвышении перед ними стоит лист из книжки-раскладушки восточной работы, скорее всего, чифаньской, в стиле «весенний дворец», изображающий, как молодой повеса проникает в покои развратницы лукавой (а может, дуры, им обманутой, я тонкостей чифаньских художеств не ведаю).
— У хитрого убыр-кеше была в сумке такая... — вождь пощелкал пальцами, пытаясь подобрать слово, поскольку в лексиконе белышей термин «книга» явно отсутствовал. — Он разорвал ее на куски, разложил по юртам и сказал: «Эти картинки оживут, и покажут тем, кто смотрит, все, что они хотят. Детям — сказки, женщинам — игры в „тучку и дождик“, старикам — много всякой еды. И они будут сидеть и смотреть, и не станут мешать вам своей болтовней». Так и случилось.
Я прошлась по стоянке. Во всех юртах было то же самое. Хозяева пялились на картинки, как будто те были живыми, не обращая внимания на духоту, тесноту и холод. Очаги и жаровни давно остыли. Но, похоже, когда в них еще горел огонь, именно они из-за недосмотра стали причиной пожаров. А зрители, вместо того, чтобы тушить огонь, просто перебегали в соседние юрты.
Тарбаган-мэргэн толкал и пинал зачарованных, но тщетно. Они продолжали таращиться на картинки.
— Тьфу на них! — ругался вождь. — Гости приехали, а эти дуры дрыхнут с открытыми глазами! Неужели нам самим готовить еду?
— Это мы сейчас исправим... — Ауди снова взялся за топор.
— Нет, конунг! — я схватила его за руку. — Здесь колдовство было другое, и прежний способ лечения не годится.
— А что делать? — спросил граф Бан.
— Сейчас придумаю... Где Шланг?
— Вот он, за юртой сховался, — Ласкавый выволок миннезингера на всеобщее обозрение.
— Так. Шланг, бери лютню и пой!
— Ты что, пи-пи-пи, с ума спятила? Я же не могу петь, в этом и состоит мое проклятие!
Не свой репертуар! Что угодно! Хоть «Мону Ванну», хоть «Крыску мою», хоть детскую считалку. Лишь бы погромче и с чувством.
— Не буду, — с достоинством отвечал Шланг. — Это надругательство над высоким искусством, над моими принципами!
— Не снимем колдовство — тебе самому устроят надругательство в лучшем виде. И вообще, они же ни слова не поймут!
Последний довод оказался для Шланга решающим. Он взял лютню, ударил по струнам, не без эффекта сыграл классический зачин и хриплым тенором грянул:
Ты ему, а он тебе,Принцип сей хорош.Только редко в жизниТы его найдешь.Трудно в этом миреБез обмана жить.Если хочешь выжить,То умей хитрить!
Только в сказках люди любят правду,Только в сказках подлость ждет разгром.А на деле слишком часто платятЗлом за добро!
Медленно, с трудом, еле-еле те, кто сидели в юрте, зашевелились, заморгали. Кое-кто из них повернул голову в сторону Шланга. Воспользовавшись этим, я, держа наготове кинжал-кастет, заорала:
— Добрые женщины! Почтенные старцы! Храбрые отроки! Только у нас! Только сейчас! Проездом из Второримской губернии в Камбалу — прославленный на всю Ойойкумену миннезингер Шланг! Единственный концерт! Оставайтесь с нами!
Шланг продолжал, переведя дух:
Исполняй обеты,Будь добрым и молисьНо на свете этомНа беса не нарвись!Добродетель любишь?Так не проиграй!Разбирайся в людях,Если хочешь в рай!
Предок лгалВсевышнему когда-то.Ложь — обыкновенные слова.И ни ты, ни я не виноваты —Жизнь такова!
Нет для правды права,Побеждает ложь!Не ищи ты правды,Где ее найдешь?
Теперь все повернулись к Шлангу и, ошеломленно хлопая глазами, воззрились на него. Я побежала к следующей юрте, чтоб откинуть полог. Шланг, умница, закончив песню, тут же затянул другую. Старики, женщины и дети, позабыв о картинках, потянулись за ним.
На эту жизньНам наплевать.Ведь двум смертям на свете не бывать!И чтоб с пути не сбиться,С тоски не удавиться,С утра до ночи будем танцевать! —
распевал миннезингер.
— Оставайтесь с нами! — кричала я.
Избавление от заклятья затянулось до ночи. Шланг не халтурил, перебирая все, что приходило ему на память — от сочинений трубадуров минувших веков до детских песенок. И когда стемнело, засыпая, я слышала его голос. Самого Шланга не было видно — он был окружен благодарными слушателями.
И тогда навернякаМы задавим песняка.И хугларо заиграют на виолах.Пусть доходов ни черта,Но зато наши текстаУчат в школах, учат в школах,Учат в школах!
Не успела я увериться, что от компании, которой я обзавелась по выезде из Червоной Руты, есть польза, как мне пришлось в этом усомниться.
