Когда Гарри вернулся домой, он почувствовал себя голодным, и предложил жене (дети уже спали) пойти куда-нибудь перекусить. Она согласилась, несмотря на тот факт, что его майка была насквозь пропитана кровью. И они отправились в находившийся неподалеку ресторан, есть жареную курицу.
И вот они уселись за столиком, муж и жена, чинные, добропорядочные налогоплательщики, рядом с окном, на виду у прохожих. Они как раз заканчивали ужин, когда ресторан окружила полиция. Те, наверное, решили, что Гарри – террорист. Полицейские перекрыли улицу, очистили ее от машин и зевак. Гарри арестовали.
Потом Том предлагал мне помочь встретиться с Гарри, и я действительно был бы не прочь когда-нибудь его увидеть. Но в тот раз с меня было довольно. Я даже не спросил про четвертый случай. Мне это уже было неинтересно. У меня возникло ощущение, что я опять перебираю свои газетные вырезки – снова и снова, все то же ничем не мотивированное насилие – и я почувствовал себя как-то нехорошо. Зато я больше не тревожился, что чего-то не знаю.
Суд над Диджеем наконец назначили – на 13 апреля 1989 года; проходил он на острове Родос, в маленькой комнате, окна которой выходили на побережье. «Группа поддержки» состояла из родственников, друзей, адвокатов; в общей сложности она насчитывала десять человек и делилась на две части.
В первую «команду» входили люди обеспеченные, имеющие определенный вес; возглавляла ее мать Диджея. По соображениям этики я буду ее называть миссис Диджей. Это была крупная женщина, чем-то похожая на итальянку, она слишком много и слишком громко говорила, в то время как слушать, по ее же собственным словам, не умела. Ее восхищение сыном было безгранично, а так как сын был к тому же и любимчиком отца, то она свято верила, что и остальные должны испытывать по отношению к Диджею те же чувства, хотя компания Диджея ей все-таки не нравилась. Высказалась на эту тему она так. «Двери моего дома открыты для всех», – сказала она, – «абсолютно для всех. А для кого они закрыты, мой сын знает сам. Лондон», – она повысила голос, – «очень большой город. В нем живет много людей. Общаться с каждым из них нет необходимости».
Мартин Рош, товарищ Диджея по несчастью, относился как раз к последней категории.
«Команда» миссис Диджей остановилась в грандотеле «Астир», в котором, судя по количеству экземпляров «Дейли Мэйл», оставшихся лежать на столах в ресторане после завтрака, селились преимущественно приехавшие отдыхать англичане. За завтраком я сидел рядом с миссис Диджей. Она тут же показала мне на сидевших по соседству: «Вот эта семья из Манчестера. А эта – из Ливерпуля». Это ясно, сказала она, по их произношению. Но и без него было бы понятно, сказала она, что они – с севера. И ей нет необходимости объяснять мне, что за люди там живут. Могу ли себе представить, что у многих из этих людей туалет находится в саду их собственного дома, а этот отель они считают шикарным только потому, что в нем есть ватерклозеты? Поэтому же, добавила она, они всегда едят в этом ресторане: они считают, что здесь хорошо готовят. Если бы, сказала она, и извинилась: отель подбирался в спешке. Она заверила меня, что отлично видит, что я – абсолютно из другого теста, что по мне сразу видно: я – человек, знающий толк в путешествиях.
Следующими по важности членами ее «команды» были старший брат Диджея и его жена-американка, которых, также по соображениям этики, я буду называть как «Диджей-старший» и «невестка Диджея». Диджей-старший и невестка Диджея были неразделимы: когда бы я на них не смотрел, они все время держались за руки. Причем делали они это автоматически, как будто держались за, например, ручку чемодана. Позже я решил, что «автоматически» – не то слово: это было их своего рода отличительным значком, униформой, показывало, что они вместе: команда внутри команды.
Диджей-старший отличался от младшего так сильно, как только могут отличаться братья: в то время как Диджей был высок и широкоплеч, Диджей-старший был невысок, худощав и вообще похож на Пола Саймона в молодости. В то время как Диджей говорил с явным восточно-лондонским акцентом, Диджей-старший говорил так, как говорят в Бруклине или Бостоне. И в то время как профессиональная деятельность Диджея была, мягко говоря, «не вполне легальной», занятия Диджея-старшего были легальней некуда: он занимал хороший пост в небольшой фирме, специализирующейся в международной торговле. Диджей-старший всячески пытался дать мне понять, что он достиг в жизни успеха.
Команду дополнял Александрос Ликарузос, самый многообещающий адвокат Греции, недавно принимавший участие в процессе по обвинению во взяточничестве высших должностных лиц государства. Ликарузос был высок, усат и, можно сказать, «примечателен»: первоклассный адвокат, женат на актрисе, в свободное время пишет стихи и читает Патрика Лью Фермера; в общем, видная фигура с хорошим положением в обществе. С ним был помощник, оба они прилетели из Афин в начале недели.
Вторую «команду» возглавляла Мишель. Мишель была возлюбленной Диджея – умная и красивая блондинка, еще не потерявшая дар ждать от жизни приятных неожиданностей. Она приехала с отцом, того звали Джим. Джим приехал просто потому, что не мог остаться дома, когда решается столь важный вопрос, как судьба избранника любимой дочери. Джим был плотно сбитым и на вид уверенным в себе мужчиной. У него были крупные руки с толстыми пальцами; большую часть времени он сидел и молча смотрел на них. Рядом с ним сидел Роберт.
Роберт был тем самым человеком, которого арестовали в Германии во время чемпионата Европы: это из-за него мы с Диджеем не смогли тогда встретиться. Роберт сам только что вышел из тюрьмы – он отсидел в Германии девять месяцев на хлебе и воде, а спал там по четырнадцать часов в сутки, так как больше все равно делать было нечего. Посадили его за то, что он якобы крушил полицейскую машину, чего, по его словам, он не делал, к в этом я склонен ему поверить. Когда его арестовали, он был практически без сознания: только что они попали в засаду, устроенную немецкими суппортерами, вооруженными арматурой, клюшками для гольфа, ножами и ракетницами, и его так сильно ударили в грудь, что он уже решил, что не выживет. И вырубился. Когда Роберт рассказывал подобные вещи, мне сразу хотелось его защитить: если судить по виду, он вряд ли способен устоять на ногах после обыкновенной пощечины. Хотя ему было уже за двадцать, внешне он вполне мог бы сойти за четырнадцатилетнего. Он был хрупким, маленьким и удивительно беззащитным на вид. Здесь, в Греции, особенно в компании с родственниками Диджея, он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Не будучи уверенным, как ему следует себя держать, он взял за правило не спускать глаз с отца Мишель и делать то же самое, что и он. Если тот расслаблял узел галстука, Роберт ослаблял тоже; если Джим присаживался, Роберт делал то же самое; если Джим принимал решение выпить пива, Роберт тоже заказывал себе кружку. В конце моего пребывания там Роберт достиг такой степени совершенства, что мог заканчивать предложения, начатые Джимом.
В этих двух «командах» были две жизни Диджея.
Была и третья команда – «группа поддержки» Мартина Роша. В нее входила жена – хрупкая, воздушная женщина, похожая на Сисси Шпачек, если ту посадить на диету; она была настоящим экспертом по вымогательству – воровала чеки, набирала на них товары, потом меняла товары на деньги; ее восемнадцатимесячный ребенок; и бабушка Мартина. У самого Роша были песочного цвета волосы и внешность поп-звезды, которую несколько портили бесцветные глаза и шрам от удара ножом на щеке – эту отметку оставили ему на память фаны «Арсенала». Шрам был подозрителен; об этом не преминул упомянуть судья. Плюс Рош, как удалось установить следствию, и так уже имел пять судимостей. Следствию, однако, не удалось установить, что Мартин Рош на самом деле не был Мартином Рошем: паспорт, как и деньги, тоже был липовым. Он был пущен в дело как раз потому, что там стояло всего пять отметок о судимости. Но я запомнил его фамилию, потому что слышал о нем еще в Лондоне, равно как слышал и о его прозвище: среди фанов его звали «Резатель».
У Мартина Роша не было ни адвоката из Афин, ни одетой в элегантные костюмы и галстуки «группы поддержки», ни самого костюма с галстуком. Но он был в лучшем положении, чем третий обвиняемый, Эндрю Кросс, тот самый, что навел полицейских на Роша и Диджея. К Эндрю Кросуу вообще никто не приехал, и каждый вечер ему приходилось стирать свою рубашку, потому что переодеться ему было не во что. Его мать мало что не приехала, она даже отказалась дать ему в долг сотню фунтов, и вообще сказала, что будет самым счастливым человеком на земле, если ее сын никогда больше не вернется в Англию.
Суд длился два дня. Утром первого дня едва не подрались Мартин с Диджеем: Мартин назвал Диджея «мудаком», Диджей Мартина – «ублюдком». Днем обмен ударами все-таки состоялся, после чего Диджей остался с разбитой губой и испорченным костюмом от Valentino. К вечеру они сидели уже в разных клетках, а не одной, как раньше. На следующий день, во время перекрестного допроса Эндрю Кросса, я заметил синяки на его шее. Кто-то пытался его задушить.
