Когда мы с Диджеем ездили по лондонским улицам, он то и дело показывал мне какое-нибудь место и говорил, как вот здесь они «глумились» – «глумиться» в данном контексте значило «издеваться над оппонентами», безнаказанно находиться на «их территории». А как-то он поведал мне о происхождении своих шрамов. Но хотя потом я слышал, как его же друзья называли его «зверем» – одним из его «погонял» было категоричное «Псих» – среди тех, на которые говорил Диджей, футбольное насилие отнюдь не было доминирующим. Нет, его мир был более сложным.
Диджей был не таким, как другие суппортеры «Вест Хэма». Для начала, он был евреем – и хотя говорил с восточно-лондонским акцентом, мне показалось, что он специально его культивирует. Он учился в довольно престижной школе, закончил пять классов А-уровня (уровень этот дает право поступления в университет). Он знал французский. Он много читал, в основном не художественную литературу, а социологические работы о полиции, преступности, проблемах крупного мегаполиса. Позже я узнал – из достоверного источника – что его родители, хотя изначально они были пролетарского происхождения, весьма неплохо устроились в этой жизни: у его отца была своя мебельная фабрика в Ист-Энде. А его брат работал в инвестиционной компании в Нью-Йорке. Впоследствии у меня был шанс убедиться, что сам Диджей денег вообще не считает, но хотя среди суппортеров его часто звали «Мешок с деньгами», деньги эти были его, а не отца. Мне пришло в голову, что Диджеем в его поступках движет своего рода бунт – бунт против своего происхождения.
Диджей был неординарной личностью, и мой инстинкт журналиста подсказывал мне, что время, потраченное на общение с Диджеем, не будет потрачено зря. Но были и другие причины.
Я начал работу над этой книгой потому, что хотел понять, отчего английская молодежь крушит все и вся по субботам, и хотя изначально я ничего не знал ни о футболе, ни о тех, кто на него ходит, я считал, что это не так уж и плохо. Я верил, что поскольку я не связан атрибутами этой культуры – историей, традициями, да даже привычкой смотреть по субботам футбол – мне будет легче составить беспристрастное мнение. Меня не интересовало, что такое хорошо и что такое плохо, и я никого об этом не спрашивал. Я хотел всего-навсего как можно ближе подобраться к футбольному насилию и таким образом понять, почему оно существует.
Но то, что я увидел, меня удивило; больше того, поскольку я приобрел знания, которых раньше не имел, я этому порадовался, и это меня тоже удивило. Я не ожидал, что насилие может доставлять удовольствие. Если раньше я мог считать насилие возбуждающим любопытство явлением – примерно так, как может вызывать любопытство дорожное происшествие – то, что насилие может быть приятным, я никогда даже не подозревал. Но это было не просто насилие. Это было не произвольно взятое насилие, не просто драка в субботу вечером, и не просто драка в пабе – это было футбольное насилие, а это очень важно: это насилие, в котором участвует большое число людей.
И в этом, если хотите, и кроется ответ на пятикопеечный вопрос: почему молодежь устраивает беспорядки каждую субботу? Они ведут себя так потому же, почему другое поколение слишком много пило, курило траву, принимало галлюциногены и устраивало сексуальные революции. Насилие – это их ответ обществу, а адреналин – их наркотик, и оттого, что он вырабатывается самим организмом, он, наверное, еще сильнее других, производимых химическим путем.
Я это понял, я в этом убедился; но этого было недостаточно. Почему именно такой тип антиобщественного поведения? Я не отделял следствие – его привлекательность – от причин, которые вовлекают людей в насилие; я не хотел расценивать его как символ этого поколения, как его рок-н-ролл. В конце концов, существует же много форм поведения, особенно связанных с насилием – но не с организованным, не с массовыми беспорядками. Это было необычно. И, если опустить многие факторы, которые приводят к тому, что группа людей объединяется в толпу, а потом и в агрессивную толпу, почти всегда можно выделить ведущую причину, обычно политического или экономического свойства, пусть даже причина эта поверхностна или надуманна – неравенство, например, несправедливость, социальные лишения – но даже несмотря на это, я не мог отделаться от нелепого вывода, к которому пришел: что у этого насилия вообще нет причин. Наоборот, есть «антипричины»: экономическое благополучие, все преимущества свободного рынка, и вообще национальная политика, позволяющая этим людям чувствовать себя вполне комфортно и уверенно.
Я просто не мог в это поверить.
Вот почему Диджей и вошел в мою жизнь. В его лице я нашел ходячее противоречие. У Диджея было так много всего – образование, ум, знание мира, деньги, предприимчивость, богатые и всегда готовые помочь родители. Даже если бы он не занимался футбольным насилием, все равно бы он было весьма примечательной личностью. Провидение наградило его столькими достоинствами, что ему пришлось бы потрудиться, чтобы не добиться в жизни успеха. Отправной точкой моей теории был обычное для либералов заблуждение, что на «бунт против общества» – а я считал, что уничтожение собственности, принадлежащей обществу, и причинение вреда членам общества должно быть определено именно как «бунт против общества» – идут люди, лишенные доступа к его благам. Но в случае с Диджеем это было неверно. И потому я считал, что Диджей может открыть мне глаза.
Я испугался, что знаю слишком мало, даже хотя на тот момент уже четыре года общался с этими людьми. Моя тревога шла бок о бок с убеждением, что видел я далеко не все, и все чаще меня стали посещать мысли о необходимости дальнейших исследований. Если я буду ограничивать себя только теми вещами, свидетелем которых я был, полной картины я не получу.
Я подписался на рассылку новостей некоего агентства. Легче всего, казалось мне, отслеживать новости из залов суда, а именно такая информация содержалась в этих новостях. Подборка высылалась по факсу; в ней содержались судебные отчеты, как всегда немного приукрашенные журналистами в интересах тех изданий, на которые они работали. Первый прочитанный мною отчет был как две капли воды похож на все прочие. В нем рассказывалось о некоем Джоне Джонстоне.
Джон Джонстон находился среди большой группы суппортеров «Миллуолла», которая после матча с «Кристал Пэласом» села на поезд до Чаринг Кросс. Поездка занимает максимум десять минут, но Джонстон за это время успел натворить дел. Согласно отчету, Джонстон подошел к мирно читавшему газету пассажиру, вырвал ее у него из рук и ударил кулаком по лицу. Его попытался утихомирить контролер, тогда досталось и контролеру.
Весть о происшествии достигла машиниста, тот сообщил по рации полицейским, так что когда поезд прибыл на Чаринг Кросс, Джонстона и его друзей – всего их было шестеро – ждали. Задержали их, однако, ненадолго, так что вскоре они снова могли строить планы на вечер.
Планы эти отнюдь не были грандиозными. Если быть точным, Джонстон с друзьями не отошли от вокзала, где их вечер начался, дальше чем на триста ярдов. Первую остановку они сделали в Мак-Дональдсе, что на Стрэнде. Не прошло и нескольких мгновений, после того как они туда зашли, как Джонстон выхватил нож и напал на скинхеда, спокойно жевавшего гамбургер. Когда попытку вмешаться сделал друг скинхеда, еще один скинхед, друг Джонстона ударил его в глаз.
Дальше они отправились на Трафальгарскую площадь, сделав по пути остановку в пабе «Адмирал Нельсон» на Нортумберленд-авеню, где вступили в стычку с секьюрити, взимавшим плату за вход. Достигнув наконец Трафальгарской площади, Джонстон со товарищи набросились на человека с татуировкой паука на лбу. Паук на лбу показался им чересчур вызывающим, и они избили этого человека.
Потом они снова пошли на Чаринг Кросс, где Гэри Гривз, приятель Джонстона, ударил в лицо молодого парня – случайного прохожего, шедшего по своим делам – и сбил его с ног. После этого Гривз стал избивать его ногами, и остальные присоединились Водитель автобуса, припаркованного поблизости, и его жена – они ждали пассажиров ближайшего поезда – видели все это и решили остановить избиение. И у них получилось – лежащего на асфальте парня избивать перестали, зато начали избивать их самих, и избили довольно сильно.
Не знаю, сколько Джонстон и его друзья оставались на Чаринг Кросс. Следующее их появление произошло уже в метро. Станция метро «Чаринг Кросс» весьма крупная, здесь пересекаются три линии, и сходятся рядом три станции – «Трафальгар Сквер», «Чаринг Кросс» и «Имбанкмент». В переходе на «Имбанкмент» им встретился Терри Бернс. Тот тоже был с друзьями, в панике они бросились искать спасения в метро, спасения от драки в пабе в Ковент Гарден. Из того же отчета явствует, что тем вечером Вест-Энд был не самым приятным местом для посещения. Вряд ли драку в Ковент Гарден устроила та группа фанов «Миллуолла», с которой изначально ехали Джонстон и его приятели – тем вечером в Вест-Энде было много футбольных супппортеров.
