Николай Петрович и вправду еще немного походил, поблукал по сиреневым зарослям и аллейкам, сладостно потомился душой и телом, так и не сумев смирить легкое весеннее кружение головы. Но вот он облюбовал себе укромное местечко под широко и вольно раскинувшим ветви дубом. Сняв мешок, Николай Петрович расположился у самого его ствола на мягкой садовой траве, еще не набравшей летней силы и жесткости. Сидеть было покойно и удобно, особенно если прислониться спиной к стволу столетнего дуба. Николай Петрович и прислонился, и начал даже помаленьку задремывать, теряя перед собой очертания и деревьев, и людей, которые точно так же, как и он минуту тому назад, кружили по сиреневым террасам и аллеям, любовались и никак не могли налюбоваться райской их красотой.
Пробудил, не дал Николаю Петровичу окончательно провалиться в сон заигравший где-то неподалеку оркестр. Николай Петрович вскинул голову и действительно увидел чуть в стороне от себя, под таким же раскидистым дубом и этот оркестр, и десятка полтора фронтовиков при орденах и медалях, у которых тут и было назначено место встречи. Николаю Петровичу захотелось подойти к ним, присоединиться к их торжеству и празднику, послушать, как оркестр играет военные нестареющие песни, вальсы и марши, а потом и выпить с ребятами, среди которых вполне даже может отыскаться кто-либо из его однополчан, по рюмочке водки, по сто фронтовых наркомовских граммов. Укрепляя в себе это решение, Николай Петрович стал подниматься, стал придумывать первые слова, которые скажет ребятам, чтоб получилось по-хорошему, по-фронтовому, и когда уже почти поднялся, то вдруг прямо перед собой увидел храм Святой Софии, всеми своими куполами нависающий над садом и над ним, Николаем Петровичем, заблудившимся в этом райском саду. Запоздалая обида кольнула его в самое сердце: как же это так он, очарованный Киево-Печерской лаврой, ее церквами и пещерами, забыл, что ему непременно надо помолиться еще и в соборе Святой Софии, иначе его паломничество будет неполным и несовершенным. Оставляя на потом свое братание с фронтовиками, Николай Петрович решил немедленно идти туда. Он сделал первый, как ему показалось, очень твердый шаг и, занеся вперед посошок, собрался было сделать второй, но в эту секунду что-то опять нестерпимо больно кольнуло его в сердце, закружило голову, и Николай Петрович начал падать на землю лицом к восходу, к собору Святой Софии. Но прежде чем упасть, он воочью увидел, как прямо на него идет от самого высокого и золотоглавого купола Софии, весь в белых одеждах, мальчик, отрок, озаряя все вокруг радужным неземным сиянием. А высоко над ним летит, и не успевает лететь, белокрылый Ангел, так беспечно оставивший Николая Петровича у порога Киево-Печерской лавры.
Николай Петрович, собираясь с последними силами, осенил себя крестным знамением и тихо прошептал беспечному Ангелу:
– Не спеши! Не надо…
