— Сплетни, — отозвалась Катя на вопрос Лионы. И добавила:
— Но сегодня сплетням можно верить.
— Да, — подтвердила Лиона. — Лёша уже поверил. Он очень зол. Он давно хотел жить вместе с тобой.
— Раскатал губищще, тоже мне… — Катя задрала нос. — Пусть сначала научится уважать в человеке личность.
Лиона презрительно посмотрела на мои руки, торчащие из закатанных рукавов, и сказала:
— В предстоящем поединке я ставлю пятьдесят единиц на Лёшу.
— А я — на Алекса. Он сумеет за себя постоять. Знаете, какие в его времена нравы были?
Пока решали вопрос о пари, официантка поставила на наш столик два подноса: со снедью и с напитками. Я, не дожидаясь приглашения, налил из графина белой жидкости, пахнущей мятой, и, откинувшись на спинку стула, слушал, как дамы и господа делают ставки.
— Видите, какой он дикий, — говорила Катя. — Спит на диване в одежде, ходит по полу босиком, вино наливает без приглашения.
— Настоящий неандерталец, — кивала Лиона.
Я притянул Катю за плечо и прошептал ей на ухо:
— Так значит, Лёша это твой парень?
— Ну да.
— И он придёт сюда?
— Минут через десять.
— А он сильный? — спросил тогда я. — Может быть, я домой пойду?
— Сиди смирно, не дёргайся. Я тебя защитю.
Пришла Лена, виновница торжества, и Лёша, парень плотного телосложения и с совершенно лысым черепом. Его порывистые движения, неоправданно надменное выражение лица и излишне крепкое рукопожатие навели меня на безрадостные мысли.
Утешало одно: Лена встала со стаканом выпивки во главе стола и попыталась произнести длинный тост, но Лиона прервала её словами: «Можно жрать!», Даниэль поддакнул: «Надерёмся quantum satis[6]!», и веселье началось. Исчезла та напряжённость, которая всегда бывает между не самыми близкими людьми, собравшимися за одним столом, но не имеющими возможности пить и есть. Я опрокинул в себя стакан белой жидкости, похожей на вкус на мятно-шоколадный коктейль, и мысли обрели должный порядок. Пропали последние отголоски утреннего похмелья, Лёша утратил в моих глазах внушительность, и я решил, что сегодня-то отдохну хорошо. Будь что будет, и авось пронесёт.
Постепенно алкоголь помог мне вникнуть и в законы того микрокосма, в который я волею всемогущего Ананке попал.
Лёша был не слишком любимым кавалером Кати, спортсменом и будущим специалистом в сфере защиты информационных систем. Он носил чешскую фамилию Козел, что служило поводом для не слишком интеллектуальных шуток.
— «Козел», — сказал я раз в его защиту, — это марка пива была такая в моё время. Очень хорошая марка, между прочим.
Боюсь, никто из присутствующих моих добрых намерений не оценил.
— Лёша, — говорили ему одни, — ты толстый.
— Зато он ловкий, — отвечали за него другие.
— Толстый и ловкий клоун, — делали вывод третьи. А Лёша терпел.
Даниэль представлял собой опереточного интеллигента. Он разговаривал об эзотерической литературе, психологическом и философском кино и, как и я, любил вставлять в речь красивые иностранные слова и латинские фразы. Своим поведением он вызывал определённую симпатию Лионы, биолога и шлюхи с претензией на утончённость, как я её поначалу охарактеризовал.
— Что за убогий эрзац? — риторически вопрошал Даниэль, слушая рассказ Лионы о каком-то официальном мероприятии в академии. — Прямо в стиле режиссёра Дика Тельмана.
Лена большую часть времени молчала, подавая голос, лишь когда слышала название знакомого кинофильма. В этом царстве Мома, бога злословия, ей единственной из всех не перемалывали косточки: затяжное раздумье Лены было страшнее острот и каламбуров. Остальным же доставалось не на шутку — и даже Лиону подкалывали, хотя и аккуратно: она вызывала восторг как у мужской половины собрания, так и у женской. В обществе всегда были популярны своенравные, уверенные в себе, темпераментные женщины, не лезущие в карман за словом и имеющие на все проблемы бытия пусть не самую оригинальную и продуманную, но непоколебимую точку зрения. Когда таких особ начинали показывать по телевизору в качестве звёзд — певиц или актрис, — то обладающие менее твёрдым характером девушки внимательно следили за их личной жизнью и неосознанно пытались копировать их модель поведения.
Лиону по телевизору не показывали, но самыми влюблёнными глазами на неё смотрел не я, не Даниэль и не Лёша, а Екатерина Иосифовна Сайдлер.
Лиона была единственным человеком, не сказавшим мне ни слова.
— Почему ты со мной не разговариваешь? — спросил я её через час после начала банкета. — Стесняешься?
— Пф! — ответила Лиона.
— А вот я тебя стесняюсь.
— Я заметила. Ты пьёшь, как водосточная труба. Или как сильно закомплексованный человек, если точнее.
— Да, плохо, — согласился я, глядя Лионе в левый глаз и допивая пятый стаканчик. — Чёртовы комплексы ввергают меня в ничтожество. А у тебя не будет сигаретки?
Лиона дала мне тонкую дамскую сигарету, пахнущую вишней.
— Ты же не куришь! — вскинулась Катя, обладавшая феноменальной памятью касаемо моего досье.
— Я курю, когда напьюсь, — сказал я. — Когда я напиваюсь, то всегда начинаю вести нездоровый образ жизни.
— Так ты уже напился? За сорок минут?
— Я могу выпить ещё хоть бочку!
Вмешалась Лена и спросила, не станет ли мне «э-э плохо». Я сказал, что хуже мне уже не станет, а значит, будет только лучше, и добавил, что знал парня, который залпом выпил бутылку спирта, и всего через три дня был как новый, потому что он ррррусский. А что ррррусскому хорошо, то нерусскому — смерть. Я был в компании единственным претендентом на звание ррррусского, и все охотно посмеялись.
***
— Мне кажется, или музыка стала громче? — спросил я, пробираясь через туман, сгущающийся в голове.
— Тебе кажется, — сказала Лиона.
— А-а-а-а!!! Давайте плясать!!! — завопили на том конце зала.
Седьмой стакан.
Полумесяцы на потолке погасли, музыка загрохотала.
Между потолком клуба и нашими головами висело абсолютно прозрачное стекло — настоящий невидимый танцпол. Посетители «Rattles Hell» повскакивали с насиженных мест и повалили туда, прямо в воздух. Танцевать начинали по дороге, на невидимых стеклянных лестницах и между столов, не поднявшись ещё никуда. Лёша сгрёб в охапку Катю, Даниэль ангажировал Лену, и мы с рыжей Лионой остались один на одни.
— Дьявол, ненавижу сидеть внизу, когда другие топают над головой, — посетовала та. — А ты правда из прошлого?
— Да.
— Ну-ка, дай сюда руку.
Я покорно исполнил требование, и Лиона, поднеся ладонь к глазам и мило сощурившись, начала вглядываться в линию жизни.
— Ты умеешь гадать?
— Всю жизнь только этим и занимаюсь.
— Ну и как там дела?
— Так я тебе и рассказала!
Я отнял у Лионы ладонь.
— Я увидела всё, что хотела, — сказала та. Я попытался схватить её руку и поцеловать, но промахнулся и попал пальцами в мороженое. Лиона засмеялась.
— Устойчивый к алкоголю русский! Ха-ха!.. И Катя со своими еврейскими комплексами!.. Вот так компания!
— Слушай, Лиона, а не бывает такого комплекса, из-за которого человек вечно ищет комплексы в других людях?
— Бывает — комплекс превосходства. Но я выше этого.
Мне понравилась самоироничность Лионы. Я переспросил у неё, столь же иронично:
— Выше? Тогда зачем же ты насмехаешься надо мной вместе со всеми?
— Это в порядке вещей, — утешила та. — Закон природы. Я точно могу сказать, что у животных всё обстоит похожим образом. Знаешь, кто такие бегемотики? — Это звери такие — до войны они водились в тёплых странах. Так вот, когда два бегемотика не могли поделить женщину, они подходили к ней и начинали какать. А у бегемотиков, у них были такие маленькие хвостики. И вот, какая, они начинали хвостиками очень быстро крутить и разбрызгивали во все стороны своё, извините, говно. И тому из бегемотиков, который лучше говно разбрызгивал, прекрасная дама вручала руку и сердце. А в качестве выражения особой приязни, она и сама могла обосрать суженого с ног до головы. Видишь? — всё как у людишек.
Рассказ про бегемотиков вызвал у меня катарсис.
— Ты не любишь людей? — спросил я у Лионы серьёзно.
— А за что их любить?
— О боже, неужели у вас это до сих пор модно?
— «У вас» — это у кого?
