срывающимся голосом, отдавая короткие команды. Видимо, по привычке за все отвечать, решил, что он главный и до приезда вызванной им же полиции должен провести свое собственное расследование. Зачем? Почему?
То ли от стресса, то ли просто оттого, что она не выспалась, Глафира смотрела на все происходящее словно со стороны. Она была одновременно здесь и не здесь, отстраненно собирая и складывая внутрь черепа информацию о происходящем. У Таси из комнаты пропала скрипка Страдивари, а у ее отца какое-то суперценное ружье. Ах да, у нее из комнаты исчезли тоже явно дорогие часы, и она сказала об этом, потому что информация могла оказаться важной. Сказала и тут же чуть не угодила в подозреваемые.
Глеб Ермолаев вцепился в нее клещами, выпытывая, почему она не заметила этого сразу. Пришлось рассказать про куриную голову, хотя накануне Глафира дала себе слово, что никому про это не скажет, чтобы избежать дополнительных насмешек. Повариха Клавдия и так ей не верила. Ермолаев же, похоже, поверил, а потом щелк-щелк и вычислил корень всех Глафириных бед. Она так и не поняла, как именно ему это удалось.
– Вы ничего не хотите нам рассказать? – спросил он у Натальи, и та вдруг заалела маковым цветом, просто вспыхнула от корней волос до шеи, словно ее поймали на чем-то совсем постыдном. Хотя так оно и было.
– Нет, не хочу, – пробормотала она, – но вы ведь все равно вынудите.
– Лучше я, чем полиция, – сообщил Ермолаев. – Наташа, вы же понимаете, произошло убийство, и нам проще разобраться с покушением на Глафиру самим, чем рассказывать полиции еще и о нем. У меня в комнате спрятана ножовка, которой вы подпиливали металл на крыше. Я думаю, что на ней остались отпечатки ваших пальцев. А еще у вас очень характерные ссадины на руке. Вы не очень умеете пользоваться ножовкой, она соскочила и попала вам по пальцам. Так?
Глафира смотрела во все глаза. Ножовка? Ссадины? Покушение?
– Я не хотела вас убивать, – устало проговорила Наталья, обращаясь к ней. – Правда. Только попугать собиралась. Мне хотелось, чтобы вы боялись и мучились от страха так, как приходится мучиться мне.
– Вы думаете, в моей жизни недостаточно мучений? – спросила Глафира. Комок в горле мешал ей говорить. И дышать мешал тоже. Никогда до этого она почему-то не думала о Валериной жене как о живом человеке, который может знать об изменах мужа и страдать из-за этого. – Поверьте, я никому бы не пожелала того, с чем живу.
– То есть я еще должна вас и пожалеть? – лицо Натальи исказила гримаса боли. – Вас, женщину, которая отняла у меня мужа.
Глафира-женщина понимала, что они с Натальей сейчас на двоих разыгрывают целый спектакль на глазах у семейства Резановых. Спектакль был пошлый и неуместный, когда в трехстах метрах от их импровизированной сцены в воде лежало тело Инессы Леонардовны. Глафира-писательница подмечала малейшие тонкости вырывающихся сейчас наружу эмоций, чтобы потом использовать их в каком-нибудь из своих романов. Именно живые эмоции придавали ее книгам достоверность.
– Давайте не будем трясти грязным бельем перед вашей родней, – попросила она. – Я – посторонний человек, а вы потом пожалеете, что они стали свидетелем вашей слабости. Пойдемте, поговорим, ну хотя бы в библиотеке. Можно?
Вопрос адресовался Ермолаеву, тот кивнул, словно Глафира Северцева больше его не интересовала. Отчего-то его показное равнодушие задело ее. В глазах этого уверенного в себе мужчины она выглядела падшей женщиной, любовницей, влезшей в чужую постель. Впрочем, и в глазах Марианны, смотрящей на нее с осуждением, она выглядела так же. И в глазах Светланы. Да и в своих собственных, если по правде говорить. Господи, зачем она целый год прожила в этой липкой паутине лжи и квазиотношений?
Наталья следовала за Глафирой, словно находилась под гипнозом. В молчании они оказались в библиотеке и прикрыли за собой дверь, отрезая звуки большого дома.
– Вы не боитесь оставаться со мной наедине? – спросила Наталья глухо.
Глафира покачала головой.
– Нет, не боюсь. Вы же сами сказали, что хотели только меня напугать.
– Да. Той ночью я видела, как вы вышли из дома и пошли в сторону бани. Все спали, я поднялась на крышу. Думала, найду там какой-нибудь кирпич, чтобы сбросить его вниз. Но там ничего не было. Весь строительный мусор давно убран. Я вдруг поняла, какую глупость делаю, и пошла вниз, но на чердаке увидела коробку с инструментами и там ножовку. Я вернулась на крышу, и отпилила этот проклятый чугунный шар, поранив руки. И, когда вы с этой девочкой, Таей, вернулись, просто сбросила его вниз. Даже не прицеливаясь.
– Если бы я не нагнулась, чтобы вытряхнуть камешек из туфли, то мы вполне могли с вами тут сейчас не разговаривать.
– Я это поняла и очень испугалась того, что чуть не натворила. Я понимала, что меня могут заметить, но мне повезло спуститься вниз и присоединиться к вам всем, не выдав себя.
– У вас чертовски хорошее самообладание. Скверная шутка с запертой дверью и подброшенная куриная голова – тоже ваших рук дело?
Наталья кивнула.
– Да, я действительно испугалась, поэтому использовала способы, навредить которыми невозможно. Только напугать.
– Признаться, вам это удалось, – мрачно сообщила Глафира. – Если добавить ко всему происходящему постоянные рассказы про привидение, которыми потчует нас ваша племянница, то я реально начала гуглить признаки наличия в доме призраков. Скажите, а до того, как искать на чердаке ножовку, вы туда поднимались?
– Нет, зачем?
– Странно, просто я совершенно точно слышала шаги над головой раньше. Более того, еще до того, как вы приехали.
– Это я объяснить не могу. И вообще. Если вы ждете, что я извинюсь, то сразу предупреждаю, что делать этого не буду.
– Да ничего я не жду, – с досадой сказала Глафира. – Вы сразу поняли, кто я?
– Так и вы тоже. Никогда не забуду, какое у вас было потрясенное лицо, когда я в пятницу появилась в гостиной на ужине.
– Если вы думаете, что извиняться буду я, то тоже не дождетесь.
– Переживу, – махнула рукой Наталья. – Полагаю, вы ждете, пока мой муж уйдет от меня к вам?
– Нет, не жду. – Глафира покачала головой. – Возможно, вы не поверите, но я никогда не надеялась на то, что Валера разведется. Я приняла правила игры, когда начала встречаться с женатым человеком, и не собиралась создавать ему проблемы. Любой человек имеет право быть счастливым, если от этого никому не больно. Так я считала.
– Так не бывает, чтобы никому не было больно, – с досадой сказала Наталья. – Вроде вы достаточно взрослая, чтобы это понимать. Не восемнадцатилетняя дуреха типа нашей Елки. И что, вас устраивает результат?
– Нет, не устраивает. Потому что мне все равно больно. И вам тоже. Хорошо только Валере, потому что у него привычный семейный уклад, с одной стороны, и яркие впечатления – с другой. Его любят сразу две женщины, наверное, это приятно.
– Он в тебя действительно влюблен, – печально проговорила Наталья, переходя вдруг на «ты». – Я достаточно хорошо его знаю, чтобы это понимать. Если бы это была какая-то ничего не значащая интрижка, я бы так с ума не сходила.
Глафира смотрела на нее во все глаза. Такого откровения она не ожидала.
– Но ты не понимаешь, что будет дальше. Ты ведь не первая и не последняя. И Валера когда-то любил меня точно так же. До мурашек. Я ощущала себя желанной, нужной, любимой. И знала, что он не смотрит так ни на одну другую женщину. Уверена была в нем на сто процентов. Он же всегда был такой, что на него женщины заглядывались, но их мечты были настолько напрасны, что мы над ними вместе смеялись. А потом появилась ты.
– Это случайно получилось, – Глафира не собиралась оправдываться, но почему-то выходило именно так. – Я не замужем, не потому что мне никто не предлагал руку и сердце. Просто я никогда не любила по-настоящему, а создавать семью без любви считала неправильным. Мне хотелось, чтобы голова кружилась, как бывает, если смотришь в бездну. И вот она меня настигла, эта бездна. И я смотрю в его глаза и вижу, как отражаюсь в них, и это самое
