Раввин вдруг воскликнул:
— Как, они не знают еврейских обычаев?!
— Я же сказал, они гойки, ничего не знают, и они в горе. Надо сказать им про похороны.
Раввин стал быстро — быстро дергать бороду:
— Ай, ай… Но я не могу говорить с гойками, мне нельзя по нашим законам. Вы и поговорите. Похороны надо делать завтра. Ай, ай, какое горе!.. Кто бы мог подумать? Вот сейчас был жив и вот сейчас умер… Поговорите с женщинами, скажите, что похороним за счет синагоги.
Яша подошел к женщинам и заговорил:
— Он сказал, что похороны надо устраивать завтра.
Маруся вздрогнула, посмотрела на него мутными глазами, полными слез:
— Почему завтра? Я хочу побыть с моим Мишей подольше, двадцать пять лет прожили душа в душу… В России всех три дня дома держат, а вы говорите завтра.
— Так в России три дня держат, а по еврейским законам надо завтра, до шабата.
— Какого еще шабата? — недовольно вступила в разговор Роза.
— До субботы, в субботу евреям нельзя ничего делать, надо только молиться.
— Господи, опять молиться?..
— И на кладбище должны быть только мужчины, надо набрать десять мужчин.
— Как так, почему только мужчины? — поразилась Маруся. — А мы с дочерью?
— Послушайте, по еврейским законам на кладбище должны быть только мужчины. Зато вам это ничего не будет стоить, синагога возьмет на себя все расходы. Послушайте, он же еврей, и его надо хоронить на еврейском кладбище по еврейским обрядам.
Раввин все время молчал и прислушивался, но неожиданно вступил в разговор:
— А на смешанном кладбище с вас запросят столько! Вы даже не представляете.
Роза тяжко вздохнула:
— Мама, наверное, надо соглашаться. Выхода нет, где мы столько денег возьмем?
У Маруси на лице застыло отчаяние:
— Ах, мне теперь уже все равно, моя жизнь кончилась с моим Мишенькой.
Яша принялся ее утешать:
— Ой, что вы! Ваша жизнь еще будет красивой. В Израиле все люди живут счастливо.
Раввин оттащил Яшу в сторону и тихо спросил:
— Послушайте, а ему обрезание делали? В России было много необрезанных евреев.
— Не знаю, точно нельзя сказать: он из Саранска.
— Но мы должны точно знать, мы не можем хоронить необрезанных. Ой, что будет, если мы похороним еврея без обрезания, ой что будет!..
— А как нам узнать?
— Да — да, как узнать?.. Послушайте, я вам скажу — вы спросите у жены.
— Я?..
— А кто же еще? Не мне же разговаривать с гойкой. Вы, вы идите!
Яша смущенно стал подступать к Марусе, тронул ее за плечо:
— Могу я задать вам вопрос по секрету?
Она припала лицом к руке покойника:
— Какой еще секрет? Нет моего Мишеньки дорогого, а вы тут…
Яша сказал еще более робко:
— Конечно, я понимаю, его нет, но есть очень важный вопрос. Отойдемте в сторонку. Видите ли, чтобы быть похороненным на еврейском кладбище, надо обязательно…
Она занервничала:
— Что надо? Вы же сказали, что синагога все расходы возьмет на себя.
— Конечно, конечно, расходы синагога возьмет… Но надо знать, делали ли ему обрезание.
— Обрезание? — Маруся уставилась на него непонимающим взглядом.
— Ой, вы не нервничайте, это по закону раввината.
Маруся схватилась за голову:
— Человек умер, лежит в этой же комнате, еще теплый, а вы меня спрашиваете такие глупости!.. Как вам не стыдно?!
— Так вы же не понимаете, это важно.
— Чего ему от нас нужно, вашему раввинату?
— Так ему только нужно знать, делали вашему мужу обрезание или нет?
Маруся тяжело вздохнула:
— Ах, боже мой! Да ничего я об этом не знаю, он мне не говорил никогда.
— Вы не знаете? Он не говорил?
— Никогда у нас об этом не было разговора.
Яша беспомощно оглянулся на раввина, пролепетал:
— У вас не было разговора? А вы, вы сами…
— Что я сама?
Яша замялся, опустил глаза:
— А вы сами что, не видели?
— Молодой человек, что за вопросы вы задаете пожилой женщине? Стыдитесь! — Рыдая, она отошла от него и снова встала возле тела.
Раввин потянул Яшу за рукав:
— Что она сказала?
— Она сказала, что не знает.
— Так — так, так… не знает. Послушайте, как это она не знает?
— Говорит, что он ей не рассказывал.
— Не рассказывал? Ой, ой, ой… Послушайте, а она сама, она что, не видела?
— Ребе, она говорит, что это неприличный вопрос.
— Ай, ай, ай… двадцать пять лет прожили, и она не видела? Но нам надо знать. Иначе мы не можем его хоронить на еврейском кладбище.
— А как нам узнать?
— Да, да… как нам узнать? Послушайте, а вы сами посмотрите.
— Я? Ребе, ну почему я?
— Ну вы же доктор. Вот и посмотрите.
— Но я же психиатр. И как я могу это сделать?
— Как? Я вам скажу: спустите с него штаны и посмотрите.
— Но эти женщины, они же рядом.
— А иначе мы не можем его хоронить. Знаете, вы устройте так, чтобы женщины вышли, и потом мы вместе посмотрим.
— Они не захотят уйти. Как их увести? На сколько?
— Ну, надо брюки спустить и обратно натянуть за пять минут. Ушлите их на пять минут.
— Я придумал! Я скажу, что мы должны прочитать над покойником особую мужскую молитву.
Раввин в восторге обнял Яшу:
— Ах, голова! Настоящая еврейская копф! Как придумал — молитву прочитать!
— Я скажу, что на пять минут. — И Яша направился к женщинам. — Я очень извиняюсь, но наш раввин хочет прочитать над вашим мужем особую мужскую молитву.
— Пускай читает, нам все равно, — ответила Роза безразлично.
— Так вы же не понимаете, это такая мужская молитва, особая, женщины не могут присутствовать. Всего пять минут, я очень извиняюсь.
Маруся опять застонала:
— Господи, да что же это такое? В последние часы я не могу посидеть возле мужа.
Все-таки Роза увела ее.
20. Обрезание
Яша закрыл дверь и на цыпочках подошел к телу Миши, осторожно расстегнул брюки и стал стаскивать с тела.
Раввин спросил:
— Послушайте, что вы там возитесь, вы уже достали?
— Ребе, я ищу, я ищу… Ага, есть, поймал что-то.
— Так — так, поймал. А что поймал?
— Я что-то не пойму… — ответил Яша недоуменно.
— Чего вы не понимаете? А я вам скажу: вы его подвигайте: туда — сюда, туда — сюда.
— Как подвигать?
— Я же вам говорю: туда — сюда, туда — сюда, — и раввин показал движением руки.
Яша брезгливо отодвинулся от тела:
— Но… он же мертвый… Вы возьмете грех на себя?
Раввин в нетерпении зашипел на него:
— Ай, ай, грех… я беру грех на себя. Дайте я сам сделаю! — Он оттолкнул Яшу, начал манипулировать и вдруг вскрикнул: — Ой, послушайте, дела плохи!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
