смог ее прочитать. Он боялся и не любил ее, так он сам говорит. Однажды он принес ее в дом твоей бабушки, но ее не было дома, и он отдал ее сыну. И снова ушел.
– Почему?
– Что?
– Почему он ушел? Они поссорились с бабушкой?
– Я не знаю. Но он объяснил нам, что не мог жить спокойно и наслаждаться семейным счастьем, зная, что вся его жизнь, весь его мир заключен в книгу. Он пытался найти ответы и в итоге попал к нам.
– К кому – к вам? Кто вы?
– Прости, я не могу тебе сказать. Пока не могу, правда.
В этом не было ничего нового и неожиданного. Мия постаралась сделать вид, что не обижается, что все понимает. Но ей захотелось уйти, побыть одной или поговорить с бабушкой.
Она шла домой и думала обо всем, что на нее свалилось. Она поняла гораздо больше, чем надеялась Крошка Си, и даже чем та хотела. Все-таки теперь у нее была Тимьянова пустошь и пещера дракона, была Марга, тюрьма в Кошачьей Лапке и ливневая неделя. Была кошка-гора и ее молоко. Был тулукт. И была старуха. Мия даже не сомневалась, что, загляни она сейчас в свою книгу, увидит ее слова: «Будешь теперь латать дыры!» Какие дыры? И как их латать? Но пугало не это. Пугало, что «всю жизнь».
Мия пообещала Крошке Си поговорить с бабушкой, но не знала, как начать разговор. Для Крошки Си бабушка Гаррэт была просто заданием, работой, для Мии – живым любимым человеком, а еще – историей ее семьи, в которой, как оказалось, много тайн.
Сдержанное обещание
Весь вечер Мия думала и подбирала слова. Она будто пыталась ухватить нить, выскальзывающую из ее руки.
«Почему бабушкина жизнь стала книгой? Почему моя жизнь становится книгой? Зачем? Кто делает все это?» Она ворочалась с боку на бок по ночам, а утром вставала разбитой и уставшей.
Наместник решил устроить из закрытия приюта целое представление. Он даже хотел пригласить императора, но Катрина его отговорила. Ветреным апрельским днем двадцать семь детей выстроились на центральной площади Рионелы. И хотя оркестр играл веселые марши, вокруг шумела нарядная толпа, пахло вкусной выпечкой, летали бумажные разноцветные шары и змеи, грохотали хлопушки, то и дело произносились торжественные речи, смысл которых ускользал даже от говоривших, эти двадцать семь были растеряны и подавлены. Холодный ветер с реки трепал их волосы и ветхую одежду, и Мии было не по себе. Она хотела выйти из толпы официальных лиц, куда их с бабушкой поставили перед началом церемонии, и встать вместе с Крошкой Си и Эльмаром. Бабушка тоже нервничала. Накануне она попыталась притвориться больной, чтобы не ходить на это мероприятие, но Катрина пообещала, что зарежет ее.
– А если меня узнают?
– Не обольщайся, – хмыкнула Катрина. – Никто не остается прежним сорок лет спустя.
– Сорок пять.
– Тем более.
И вот они стоят все вместе, рядом с наместником. Катринин муж, седой и серьезный, держит за руки нарядных Гету и Тиру. Они в одинаковых пальто и шляпах, и у них одинаково покраснели носы, они похожи, как сестры, и кажется, никто не будет сомневаться, что это родные внучки господина и госпожи Рэнкот.
Вдруг бабушка повернулась к Катрине и сказала тихо:
– Отплываем завтра на рассвете. Ты точно решила остаться?
– Даже не сомневайся.
Бабушка вздохнула.
– Наверное, это наша последняя встреча.
– Я не буду скучать, – фыркнула Катрина и вытерла слезу со щеки.
– И я тебя люблю.
Забили барабаны, наместник сделал знак, и солдаты подошли к приютским. Каждому вручили объемный сверток. Катрина шепнула, что наместник подарил воспитанникам приюта по теплому одеялу.
– Это очень кстати, – серьезно сказала бабушка. – На воде еще холодно.
– На воде? – чуть не подпрыгнула Мия.
– Я же обещала тебе лодку, птичка. Самую лучшую лодку в мире. Весь этот месяц я мастерила ее. Я стараюсь выполнять свои обещания.
– И мы поплывем на ней по реке? До самой Алекты?
– Да, именно так. Не только на ней, конечно. У нас будет еще одна лодка и три надежных плота, но твоя пойдет впереди.
Мия тут же представила, как они поплывут на ее лодке, и Эльмар будет тут же, наверное, ему доверят вести их флотилию, ведь он единственный, кроме бабушки, кто разбирается в лодках и течениях.
– А почему на рассвете?
– Таково условие наместника. Он боится, что жители его прекрасного города узнают, как отсюда выбраться, и скоро в Рионеле не останется ни одного человека, – хмыкнула бабушка.
– Зря ты так, – обиделась Катрина. – Рионела хороший город. И многие на самом деле любят его. Я, например.
– Просто ты не видела других городов.
Наконец торжественная часть закончилась, начались танцы. Воспитанники приюта, отплывающие на рассвете, бродили по площади неприкаянные, каждый прижимал к груди сверток с одеялом. Мия подошла наконец к Эльмару.
– Уф! Наконец всё позади, да?
Эльмар выглядел рассеянным. Его темные длинные брови хмурились, а светлые глаза смотрели на все отрешенно, будто он был за тысячу миль отсюда. Но он услышал Мию и взял ее за руку.
– Мия… давай сходим на берег реки. Никто же нас сейчас не хватится?
– Давай.
Река пахла свежей водой, только что оттаявшей, освободившейся ото льда. Мия не могла оторвать взгляд от другого берега, серого, притихшего, будто знающего, почему она так пристально вглядывается в его очертания.
А потом Мия увидела лодки. Их было две, они были уже спущены на воду, одна большая, на шесть мест, и одна маленькая, двухместная. Мия сразу поняла, какую лодку бабушка сделала для нее, она узнала ее: остроносую, легкую, но надежную. Мия погладила ее бок, вдохнула запах смолы. Какое счастье, когда у тебя есть такая бабушка, бабушка, которая может подарить тебе лучшую лодку в мире! Эльмар тоже смотрел на лодки. И вдруг сказал:
– Рионела чтит старый закон, по которому у осужденного есть право на последнее желание. Желанием моего отца было увидеть меня. Я уже неделю томился в приюте, не зная ничего о его участи. Меня повели в тюрьму. Стражник глумился надо мной всю дорогу, называл камнеедом и бесовым отродьем, и сказал, что завтра отца повесят. Я и хотел увидеть отца, и боялся этой встречи. Я хотел жить, но это было неправильно! Правильно было бы казнить меня вместе с ним, ведь я взрослый, и я такой же контрабандист, как и он! Но они засунули меня в этот гнилой приют, а его… – Эльмар замолчал.
Мия смотрела на него во все глаза. Она хотела сказать, что все закончилось, все позади. Да, его отца уже не вернуть, но
