Начинать еще не время, и с этим ничего не поделаешь. День на удивление хорош, но это второстепенная подробность, столь же неуместная, как прохожий в будничном платье. Никому не придет в голову обращать сейчас на такое внимание. День… с ним связано множество личных событий, происшедших за лето с большинством гостей, и с невестой, и с другими людьми, которых здесь нет. Но те события и те дни не идут сейчас к делу. Ночь все же ближе для присутствующих на свадьбе: лунный сумрак словно нарочно располагает к прогулкам вдвоем или в одиночестве. И все знают, что там, в этой ночи, можно встретить сказочного добродушного гнома, который не желает зла дому, где празднуют свадьбу…
Гости не особенно часто вспоминают о невесте, ее присутствие признается само собой, невеста единственна, как этот праздник. Ее одевают в глубине дома, в самой отдаленной угловой комнате; она уже готова. В зале и в других помещениях шепчутся гости. А в самой отдаленной угловой комнате невеста смотрится в зеркало, и на ее голове фата. Она искоса взглядывает на лежащую за окном долину и видит забытый, истомленный день, печалящийся в ярком солнечном свете, и в ее мозгу в учащенном темпе и в причудливых сочетаниях мелькают давнее прошлое, нынешнее лето и сиюминутное настоящее — смешанные и соединенные в едином взгляде, подаренном ей окрестным пространством. Из залы доносится скрипка. Входит отец — за ней. Невеста делает первые шаги по направлению к зале, и в ее воображении возникает лицо жениха и звучит имя — Бруниус… Бруниус… она как будто только теперь осознает все происходящее. — Бруниус, это тот человек, который был тогда на танцевальном вечере, который ухаживал за ней, писал письма, был здесь в Иванов день, а теперь ждет где-то там, куда ведет меня отец. Бруниус — это не имя мужчины, это название чего-то отвлеченного, и вот рука отца, на которую я опираюсь, она тоже принадлежит этому отвлеченному, названному Бруниусом. Что нам с ним делать на глазах у всех этих людей, специально нарядившихся и прибывших сюда смотреть на нас? Это и есть свадьба? Зачем мне идти туда? А отец, он весь как эта вкрадчивая и неуступчивая злодейская рука. Вот уже веет воздухом залы, и там все…
По пути от гардеробной к зале Ольга вполне успела почувствовать всю таинственность и капризность силы, подчинившей себе и ее, и отца, и всех гостей. Отец вел ее, она шла, а взгляды гостей впитывали увиденное и подталкивали ее. Ничего подобного она не представляла, когда начинала привязывать к себе Бруниуса. Теперь она чувствовала, что совершенно лишена собственной воли. В то мгновение, когда отец передал ее Бруниусу, отец стал ей гадок. Бруниус был не виноват, он был совершенно ни при чем. Вступая на свадебный ковер, она еще раз вспомнила об утренних фантазиях. Они словно вылетели из ее сознания, отразились от внешнего мира и осели в мозгу знанием, что Элиас здесь, где-то за ее спиной. И в это мгновение она почувствовала себя его, Элиаса, невестой — навечно, навсегда, опьяненной от счастья и невинной — как и он. Это ощущение чуточку кружило ей голову и приподымало все время, пока шло венчание.
Пастор произносит длинную деловитую проповедь.
Как редко, в сущности, мы задумываемся о многообразии жизни и пытаемся воссоздать черты ее внешнего облика. Сокровенное ее существо нам постичь не дано, так же как бесконечность. Но в своей жизни мы сталкиваемся с непрерывной чередой событий, в чьей однообразной последовательности скрыта — надо уметь увидеть ее! — возвышенная поэтичность, сначала подавляющая, но затем дающая силу и бодрость. Она подавляет, когда мы обнаруживаем себя в бескрайних дебрях, где один закоулок сменяется другим и нет конца лабиринту. Вот стоит дом, в котором в самое лучшее время года справляют свадьбу дочери. Тут разом три обстоятельства, три закоулка — дом, дочь и свадьба. Дом старинный, Бог знает когда и кем построенный. Долгое время всем заправлял в нем другой хозяин, у которого были жена и сын. Сын был единственным ребенком и поэтому в детстве пережил и испытал много всякого. Он рос и жил, а дом оставался стоять, верный своему месту. Сын возвращался сюда с разными настроениями, и домашний дух охранял многие его пылкие грезы… Впрочем, слова слишком медлительны, чтобы передать все это. Нужно вдруг управиться с цепочками событий и слов в одно мимолетное мгновение — когда невеста, покинув самую отдаленную угловую комнату, вступает в залу, чтобы соединиться с Бруниусом — тем самым, который в канун Ивановой ночи сказал, что он не привык к финской бане… А нам надо еще вспомнить трех молодых людей, которые в один из последних весенних дней привольно расположились в парке близ моря. И оттуда — мигом сюда, где мы только что наблюдали за внутренними душевными движениями невесты, чтобы теперь отсюда бросить взгляд на поэтическую последовательность тех событий… В доме справляют сейчас свадьбу дочери. Дочь — молодая женщина — один из загадочных закоулков, круглящихся в дебрях жизни, в ее лабиринте. Женщина является в этот мир, не ведая ни о чем, ее производят сюда и взращивают. И она растет и впитывает невидимыми корнями бытие из всеобщей мировой почвы, подобно растению, которое впитывает соки земли и расцвечивается яркими красками под воздействием солнечного света. Как развитие женщины и расцвечивание ее яркими красками соотносится с солнечным светом, сказать наверное не берусь. Но пресущая мировая почва столь же разнообразно изменчива, сколь и почва земная, а вместе с ними разнообразно изменяются цветы, растущие там и здесь. В каких-то краях не растут некоторые виды цветов. И это порой приводит к недостатку соответствующих видов насекомых… В общем и целом, женщины суть те же растения, разнообразные по видам и оттенкам цветов, Одни в пору цветения скромны и неярки, а позже и вовсе бесцветны, но зато плодовиты — как рожь… да, точь-в-точь рожь! Другие ослепительно белы, как облако яблоневого цвета — отделенный от других, одинокий цветок яблони выглядит каким-то беспомощным, но плоды их прекрасны и румяны. (В самом маленьком домишке в Малкамяки еще с Иванова дня живет такая пара — белоснежный цветок и румяный плод — некая лекарская вдова с дочерью, о которых упомянуть прежде было недосуг, да и к слову не приходилось.) Далее: есть крупные сине-розовые, или лиловые, цветы, редкие и растущие порознь. Расцветая, они тревожат наше воображение, но нам не дано узнать, зачем они существуют в этом мире. Нет у нас и уверенности, что они совершенно безвредны. Их плодоношение всегда скрыто от глаз и происходит позже, в гуще чужого разнотравья. И наконец: бархатистые лесные цветы, одинокие и нежно-хрупкие… несомненно, многие вспомнят о них, если хорошенько пороются в памяти… Да, женщины, эти загадочные существа, поистине разнообразны, и, прилежно наблюдая их изменчивые формы, наши глаза приучаются видеть разнообразие бескрайних дебрей жизни и их поэтичность. Возьмем, к примеру, женщину, выходящую замуж описанным выше образом, со всеми предваряющими это событие обстоятельствами, тоже описанными выше. Сколько толкуют о родительском принуждении, подтверждая это рвущими душу историями. Сколько ходит рассказов о любви с младенческих лет и буквально до гроба — о гибели от этой несчастной любви! Да полно, неужели то и другое существует в чистом виде? Впору усомниться. Мы были свидетелями Ольгиных размышлений о том, что брак с Бруниусом как будто обещает ей жизнь как за каменной стеной, надежную защиту от всех невзгод, угрожающих женщине в этом мире. Однако подобные основательные причины были забыты Ольгой в самый день помолвки, и что-то иное подвигало ее по летней дороге вниз, а затем привело к нынешней церемонии венчания. И теперь, когда она взглядывает вперед и вспоминает предыдущий ход ее жизни, и этих летних месяцев тоже, она понимает, что ее нынешнее положение — именно то, в котором ей и следовало оказаться; что необычная атмосфера, окутывавшая ее во все время рассказа, мерцая, предваряла грядущее необычное положение. Так мы замечаем упорядоченность лабиринта, но не видим ни начала, ни конца в его стройном порядке. Ольга находится сейчас в точке соединения всех сил, выпущенных ею забавы ради — словно нарочно для того, чтобы нарушить этот порядок. Мгновение как нельзя более располагает к какому-то значительному, небывалому поступку, который окажет на личность человека, на весь его внутренний мир влияние куда большее, чем десяток лет размеренной жизни, и который в самом деле способен отвоевать известное пространство среди бескрайних дебрей жизни. Ольга инстинктивно угадывала эту предложенную ей возможность совершить некий неназванный значительный поступок. Но она стояла на месте и словно ждала, что последует дальше, следом за ее бездействием. И в своем ожидании она как будто опиралась на одно небольшое обстоятельство — на присутствие Элиаса. Так мгновение проходило, и второго такого представиться уже не могло, и лабиринт с закоулками оставался нетронутым.
