Она не ответила и не подняла взгляда, устремленного на его ботинки.
— Ты больше не хочешь понимать меня? — спросил он и тут же подумал: «Вот как я заговорил!»
Девушка молча ждала, что будет дальше. Он не сразу продолжил, и она собралась уходить.
— Подожди, Люйли, еще один вопрос. Ты не…
— Что? — она впервые разжала губы; глаза ее полыхнули огнем.
— …не беременна?
— Не-а, — почти благодушно ответил голос.
Сверкнули зубы, и брошенный через плечо взгляд смерил молодого человека от ботинок до макушки и обратно. Взгляд был похож на смеющуюся молнию, прорезавшую свинцовую тучу. Она повернулась гибким движением, словно невольно предназначенным явить все прелестные линии человеческого тела — этого чуда природы, — и исчезла.
Молодой человек остался один. Он сидел на кровати и переводил взгляд с обитой гвоздями двери на кирпичную кладку печки, с нее на хранившие невинный вид башмаки… Так он сидел с минуту, ни о чем особенно не думая. В сенях послышались чьи-то шаги, кто-то вышел из дома. Молодой человек поднялся и вышел следом. На дворе стоял отец, как будто разглядывая дождевую тучу над озером. Вокруг были осины, баня, амбар…
— Ну что, Элиас, не сладилось дело? — сказал отец, не поворачивая головы.
Лицо молодого человека побагровело, и, улыбаясь бессмысленной улыбкой, он проговорил:
— Не сладилось.
Отец неожиданно резко повернулся, словно собираясь ударить, и заметил:
— И хорошо, так-то лучше, когда каждый остается при своем.
Он не ударил, просто потянулся за обручем, висевшим на стене, и стал его гнуть, выправляя.
— Может быть… прощайте тогда, — сказал молодой человек.
Тот не ответил, и видно было, что это не потребовало от него усилий.
Вступив в лес, Элиас почувствовал, что гора свалилась у него с плеч, он тихонько замурлыкал и с удовольствием вдохнул уныло-свежий воздух, в котором уже угадывалось приближение вечера. Особенно приятно было вспоминать о словах матери. Он взглянул отстраненно на любовь молодого парня из Малкамяки к девушке из Корке, и она выглядела нисколько не смешной. Напротив, была очень мила и внушала симпатию. Он взглянул на саму девушку, на то, какой она была в это лето. Спору нет, Люйли была очень ничего…
— Эх, а завтра свадьба. Достойное завершение этого лета! И Ольга будет красоваться у всех на виду. Зато изо всех них я единственный, кто был с нею…
Неподалеку от дома Элиасу повстречался сам хозяин и спросил, показывая белые зубы:
— Ну, как насчет участка для строительства?
И Элиас ответил веселым, дурашливым тоном:
— Беда, ничего не получается. Уж как я тут за одной ухлестывал, а чертова девка дала мне от ворот поворот.
Блестящие зубы скрылись в черной бороде, у хозяина был вид человека, которому самым бесстыдным образом показали язык. Слова продолжали разговор, начатый в канун Иванова дня, но иначе, по-другому, они сошлись в рукопашной схватке из-за какой-то для обоих неясной, давнишней причины… У хозяина уже была заготовлена фраза: «Ждем на свадьбу!» — но он не произнес ее…
Нетерпеливое ожидание свадьбы уже чувствовалось в воздухе. Но Элиас понимал, что пока не осознает значения этого события. Стоило посмотреть, как это случится.
Свадьба
У Ольги были черные волосы и брови, серые глаза и статное крепкое тело. Особенно пышна она была ниже пояса, даже, пожалуй, чрезмерно, так что именно эта область обычно привлекала дерзкие взоры пылких молодых людей. Щиколотки и ступни, напротив, были очень узки, и благодаря этому плотное тело казалось гораздо легче. А выражение затененных глаз словно безмятежно вопрошало: «Ну что, разве мое тело не красиво, не привлекательно?» И когда эти глаза перехватывали дерзкие взгляды пылких молодых людей, они не выказывали осуждения, но как бы узнавали знакомое явление и словно искоса ловили в зеркале собственное отражение. Пальцы Ольги были длинные и тонкие и как нельзя лучше подходили к глазам.
Сия девица была единственной дочерью нынешних хозяев Малкамяки, и эта ее свадьба была назначена на некий августовский день, и тогда же она и состоялась. День с утра был ясным, как и положено. Ольга проснулась в своей постели, но вставать не спешила, потому что вместе с пробуждением в сознание ворвалась мысль о сегодняшнем венчании. — Сегодня это произойдет, вон уже и солнце встало. И неумолимо поднимается все выше… В этом ощущении неумолимости есть что-то ужасное, отталкивающее, от чего по всему телу разливается жаркая волна и приливает к голове. Хочется вскочить и бежать куда-то, что-то немедленно делать, каким-нибудь способом отсрочить все это, сбежать от Бруниуса, чтобы никогда больше его не видеть, забраться куда-нибудь подальше и там жить себе поживать на воле… Бруниус приезжает уже сегодня… вдруг его что-то убьет в дороге — разорвет на части… — На некоторое время эта фантазия настолько прельстила воображение Ольги, что она начала сживаться с самой возможностью такого небывалого везения, величайшего счастливого случая. Она воображала, как в траурном платье появится на похоронах Бруниуса и толпы людей будут смотреть на нее и отметят ее пышные формы, вопиющим образом подчеркнутые скорбным одеянием. И она будет чувствовать еще большее удовлетворение при мысли, что она ничего не растратила.
Растраченность… Элиас…
Картина счастливых похорон непосредственно сменилась образом Элиаса. Ею овладело удивительное, небывалое желание кинуться к нему за защитой и уверенность, что он сможет ее защитить. — В нем есть сила, и он единственный, кто видел меня всю — в тот знойный день, и у него поэтому есть власть надо мной. Я уеду вместе с ним, мы подходим друг другу… — Она беспрестанно ворочалась, будто инстинктивно пытаясь оттолкнуть реальность наступившего дня, а ее взбудораженное воображение цеплялось за свои необузданные фантазии. — Вот так; закрыть глаза, так-так, и вместе с Элиасом… О-о, как бежит время, мне придется скоро вставать… приедет Бруниус… венчаться… Я не хочу, я хочу остаться здесь, с закрытыми глазами… — Ольга сжала в объятиях пустоту, напряглась всем телом, и воображение одним мазком нарисовало перед ней все те дерзкие взгляды молодых людей. С зажмуренными глазами, лежа неподвижно, она уже чувствовала, что под защитой всех этих бесчисленных взглядов уносится туда, откуда не будут видны здешние свадебные приготовления. И она парит, парит, как на крыльях… — Я, кажется, засыпаю… — Но едва она заметила, что ее смаривает сон, как тут же очнулась, разбуженная своим наблюдением. И вот в неполных двадцать шесть лет она в последний раз встала со своей девической постели. И в эту минуту второго пробуждения все необузданные фантазии окончательно слетели с нее, и навсегда забылось то летнее переживание, которое только что так жаждала вновь испытать душа, — все это словно осталось в покинутой Ольгой постели. А сама Ольга деловито приступила к лежащему перед ней дню. Только годы спустя в снах она иногда оказывалась в таком положении и настроении, которые были чем-то томительно знакомы ей, но память больше никогда, ни единой тенью не напоминала ей об этих минутах.
До трех часов еще много времени — сейчас девять. Это прекраснейшее утро конца лета, оно течет неторопливо, но многое успевает. К полудню листья берез сверкают на солнце, а тени от качающихся веток скользят вверх и вниз по белым стволам. Листья ольхи оборачиваются к облакам с сияющими кромками тыльной серой стороной, и по всему лиственному склону вверх зябкой дрожью пробегает ветер. Среди яблонь проскальзывает серая пичужка, не ведающая ни о каких свадьбах, а рядом на горячем припеке греется белокрылая бабочка. Другая бабочка вспыхивает чуть поодаль и улетает прочь. Дневное сияние ласково и приятно, оно для тех, кто сетует на быстротечность лета. Уже полдень, но невесту пока видеть не положено никому, кроме тех, кто ее обряжает. Кое-кто из соседей на свадьбу не приглашен, и для них день кажется невозможно долгим. Они дожидаются вечерних сумерек, свадебных увеселений, законного времени всех зевак… Два часа дня, дальние гости уже приехали, гуляют в саду под деревьями, и их нарядный вид окончательно изгоняет будничный дух из окрестных пределов. Кто-то неприглашенный, в простом платье, проходит мимо дома, являя собой нечто столь неуместное и неприличное, что свадебным гостям неловко замечать его, хотя все с ним знакомы. Парадно одетые молодые люди щиплют в ожидании кусты смородины и перебрасываются шутками, в которых слышны томительность и принужденность. Солнце припекает черные костюмы. Поодаль возвышается дом, и в нем наряжают невесту. Элиас среди других гостей, занятых смородиной. Молодые люди вежливы друг с другом и натянуто-веселы.
Начинать еще не время, и с этим ничего не поделаешь. День на удивление хорош, но это второстепенная подробность, столь же неуместная, как прохожий в будничном платье. Никому не придет в голову обращать сейчас на такое внимание. День… с ним связано множество личных событий, происшедших за лето с большинством гостей, и с невестой, и с другими людьми, которых здесь нет. Но те события и те дни не идут сейчас к делу. Ночь все же ближе для присутствующих на свадьбе: лунный сумрак словно нарочно располагает к прогулкам вдвоем или в одиночестве. И все знают, что там, в этой ночи, можно встретить сказочного добродушного гнома, который не желает зла дому, где празднуют свадьбу…
