его лучшая подруга, и та от него отворачивалась.
Яграт неодобрительно поджимал губы и шептал какие-то бессвязные слова, но напрямую обращаться не решался. И хорошо. Не то бы Тит, вконец растерявший доброе расположение духа, задушил мольца подолом татры. Выцветшие глаза яграта следили за каждым его движением. И даже когда Тит отходил в кусты по нужде, в спину упирался неподвижный и недобрый взгляд.
Но как бы то ни было, они преодолели большую часть пути и теперь остановились у широкой дороги. Если верить карте – а Титу ничего иного не оставалось, – она должна была привести их прямиком к деревне. По обе стороны, склоняясь друг к другу и образуя арку из сплетенных между собой ветвей, росли медные деревья. Звали их так за красную листву и красный сок, сочившийся из древесного тела. Прежде жрецы воронов готовили из них напитки для тигори, чтобы те входили в транс и общались с духами. Тит сам пробовал такой – горькое молоко с красными прожилками. Голова становилась легче, а взгляд – яснее.
Но времена изменились, и теперь никто не вскрывал кору, чтобы достать живительную влагу. Высотой с десяток людей, забытые всеми деревья выпучивали из-под земли огромные корни, и кони спотыкались о них, брели медленно и настороженно прядали ушами. Может, боги и ушли, но недалеко. Тит ощущал их дыхание в порывах ветра, их глаза мерещились ему в сухостое. Они тянули к нему руки, ставшие скрюченными ветвями, и пытались вернуть назад.
– Отвратительное место. – Яграт достал люмину и попытался раскурить в ней травы, вот только огонь никак не желал загораться, и сухие стебли тлели, сражаясь с промозглым воздухом. – И наверняка здесь давно забыли божье слово.
– Я слышал, в этой деревне когда-то сожгли храм воронов. – Виг крутил головой, но испуганным не выглядел. Никто из гвардейцев не боялся теневой глуши – никто не верил, будто здесь водится что-то страшное. – И перебили жрецов. Кровищи было – жуть.
Эта история казалась правдивой: за поворотом в ровном строю деревьев виднелась проплешина. Даже спустя годы рана в лесу не смогла затянуться. А может, и не хотела, оставаясь напоминанием о людской гордыне.
«Почему наши боги не могут жить друг с другом?» – Норвол спрашивал об этом всерьез, а Тит, зная ответ, не мог ничего сказать.
Люди не умеют жить в мире, насилие – их суть. И от этого никуда не деться.
– Никуда не деться, – прошептал Тит, рассматривая поваленные и разломанные стволы. Желтые внутри, будто кости, снаружи они поросли лишайником и мхом. Камни, некогда служившие алтарями, растащили в стороны, и теперь их затянула в сизый плен осока. – Никуда.
Тит сказал это тихо, но яграт, ехавший по правую руку, все же услышал.
– Никуда не деться от длани пророка. Наш бог – справедлив и могуч. – Ноздри его тонкого носа расширились, словно хотели уловить запах предательства. – Он простил каждого, кто обернулся к нему с чистым сердцем. Лорд должен знать об этом лучше других.
Тит помнил, как впервые опустился на колени перед Слепым богом. У Калахата был один дух – дух матери-войны, порождающий воинов. Оружие калахатцы учились держать с тех пор, как отпускали материнскую титьку. Ядра, свирепая богиня, целовала всех младенцев – и хилых, и крепких. Ядра верила в каждое свое дитя.
Амад, присоединивший к себе чужие земли, навязал им и свой стяг. Но в сердце калахатцев никогда не было места для королевской рыси, пусть она и красовалась на каждом штандарте. У них было свое знамя, и лошадь – красная, опаленная в огне – неслась по черному полю. Свободная, лишенная всадника и седла, она воплощала в себе все, что так ценилось на родине Тита.
И все, чего он сам был лишен.
Короли сменяли друг друга, но ни один не решился отобрать у Калахата его наследие. Слишком свирепые и сильные, твердые там жили люди – десяток таких стоил тысячи жителей Амада. Тацианская империя, которой годами противостояла Мегрия, расползалась по континенту, но не решалась напасть на Калахат. Пророк, лишенный обоих глаз, боялся грозной Ядры, даже став богом-покровителем тацианцев. И даже после, когда Абнер-трясучка предал свою веру, Слепой бог не смог отыскать преданность в сердцах дикого народа.
Огонь, кровь и железо – в этом калахатцы были похожи на Веребур, скрывавшийся по ту сторону гор. Тит скучал по долинам с каждым годом все меньше и меньше. Но теперь, находясь в сердце Митрима, понимал, что он здесь чужой. Умереть бы на родной земле – и дело с концом. О нем там, конечно же, давно забыли. Его похоронили вместе с именем, оплакали и оставили в покое. Тит поклялся, что забудет о своем прошлом, но сейчас захотел вспомнить все.
Его праотец, великий Мерод, снискал себе славу в великой битве за морем, да так оттуда и не вернулся. Сложил голову в чужой войне и был похоронен в безымянной могиле. Тита, видимо, ждала та же участь. Правда, без внимания его могилу не оставят – желающих осквернить наберется сполна. Если только смогут ее отыскать.
Будто соглашаясь с его мыслями, заскрипели, застонали деревья. Или это боги, почуяв свежую кровь, очнулись от долгой дремы? В конце концов, смерти не существует. Все, что происходит с человеком после гибели, – это долгий сон.
Никто не уходит навсегда.
На последнем отрезке дороги пришлось спешиться и вести коней на поводу, осторожно обходя огромные лужи и переплетения корневищ. Сизое небо хмурилось тучами, едва виднеющимися в просветах между ветвями, которые напоминали паучью сеть. Тит подумал, что они сами идут на верную смерть, как мухи.
Яграту так и не удалось зажечь огонь в люмине. Вместо этого он гневно размахивал ею и бормотал под нос бессчетные молитвы на тацианском языке. Резкий, колючий, он не нравился ни Титу, ни обитавшим здесь духам. Ветер усилился и, налетев, швырнул им под ноги багровую листву. Сначала Тит подумал, что это прошлогодний урожай медностволов, а после пригляделся внимательнее и замер с нелепо протянутой за листьями рукой.
– Кровь. – Яграт опередил его, подцепил бледными пальцами испачканный листок, поднес ко рту и лизнул. – Человеческая кровь. Уже холодная. Почему ее не смыли дожди?
– Гвардейцы! – Голос предательски дрогнул, и Тит закашлялся, сделав вид, будто все из-за нехватки воздуха. Влажный и тяжелый, он и впрямь давил на грудь, как каменная плита. – Двое останутся здесь, еще четверо отправятся к деревне через лес. Здесь может быть засада.
– Король Дамадар говорил, что готовит нам подарок. Ты думаешь, он решил убить нас
