громких слов и поздравлений, но Абнеру было тошно, и поделиться он способен только тошнотой. Вот только народ требует веселья – людям нужен веселый король. Смелый, храбрый.
«Завопить бы да сбить чашу наземь», – Абнер представил себе, как люди в изумлении отступают, с недоверием глядя на своего обычно такого радушного правителя.
Решив, будто Абнеру нужна поддержка, кто-то в толпе принялся радостно скандировать:
– Слава королю, слава!
Крик подхватывали все новые и новые голоса и разносили по площади. Слова купались в густом душном мареве. Люди вопили, бесновались от радости и ликования, а Абнер слушал это и не испытывал ничего, кроме отвращения. Любовь толпы – вещь дешевая. Сегодня тебя превозносят, а завтра чем-то им не угодишь – и вот они уже на стороне врага помогают снять твою голову с плеч.
«Интересно, – подумал Абнер, – что сказал бы народ, узнав об огромной дыре в королевской казне?» Золото императора оказалось не вечным. И Небра, если верить Брунне, был не в состоянии им помочь.
Знать об этом людям, конечно, пока не стоит.
На минуту Абнеру показалось, что он забыл заготовленную речь. Мысли плавились и путались от жары и боли, горло пересохло, а сердце забилось чаще, будто собираясь вырваться из груди. Он боялся потерять сознание на глазах у тех, кто так верил в его силу.
С трудом Абнеру удалось откашляться, и он, стараясь смотреть одновременно на всех и ни на кого в отдельности, заговорил. Собственный голос казался чужим, ломким. Таким, который мог угаснуть даже от легкого порыва ветра.
Посреди толпы Абнер особенно остро ощущал одиночество. Яграт стоял рядом, и его присутствие наводило не страх, а тоску. Иногда Абнер задавался вопросом, поступил ли верно хоть раз за всю свою жизнь. Страшные мысли, пагубные. Лучше думать, что сделал все возможное, – по крайней мере, постарался.
– Праздник Прозрения важен для нас. В это самое время много лет назад бог был ослеплен своими врагами, но он не потерял нас, своих детей. – «Которые никогда ему не принадлежали». – Враги пытались украсть его жизнь, но для таких, каким был наш бог, не существует смерти. Он всегда будет возрождаться в нас, а мы всегда будем служить ему, отдавать свои сердца и жизни. Поклоняясь ему, мы дарим свое зрение и помогаем в Великой Битве. Помните: для нас нет места сомнениям! Все мы едины, и в единстве – наша сила. Мы… – Абнер заметил, как хвост толпы, заворачивающий за угол, начинает волноваться. – Мы должны противостоять искушениям… – «Каким, мать его, искушениям? Что происходит?»
Первой в голову пришла мысль о народном восстании, и гвардейцы, придерживаясь, очевидно, того же мнения, торопливо вытащили мечи. Но вопреки ожиданиям на площадь вырвался одинокий всадник верхом на лошади. И тут же застрял посреди людских тел. Абнер не сразу опознал в измученном взлохмаченном мужчине одного из королевских теней. Абнер не помнил его имени, и сейчас, глядя на взволнованное раскрасневшееся лицо, забыл даже свое собственное. Одной рукой теневой воин держал поводья, а другую прижимал к плечу. Кровь. Люди на площади увидели ее раньше Абнера и зароптали, расползаясь в стороны от всадника, словно от больного проказой или красной хворью.
– Распорядись отвести его в мою башню, – прошептал Абнер Ригу, и тот, коротко кивнув, угрем скользнул в толпу.
Чтобы вернуть внимание людей, Абнер снова заговорил, но еще менее уверенно. Сомнения подтачивали его душу, как черви – дерево. Небо, омерзительно голубое и ясное, беспощадно позволяло солнцу превращать улицу в пекло. И если это пекло, то все, стоящие перед ним, – псы из-за Стены, обитающие в великом пламени. Псы. А что Абнер мог сказать псам?
В конце концов он замолчал и с удивлением уставился на чашу, протянутую ягратом. Обведенные черным, светлые глаза мольца казались звериными, недобрыми. Кто вообще находит в этом храме хоть какое-то подобие покоя? Абнер поднял голову и увидел: стоя на самом верху красной лестницы и глядя поверх голов, за происходящим наблюдал священник старой веры, в которой он родился. Густав – так звали нынешнего главу – сложил руки на груди. Его белые одежды превратились в большое яркое пятно.
Наверняка сказать было нельзя, но Абнер чувствовал, с каким презрением Густав следит за ним. И не мог того упрекнуть. Будь хоть какой-то шанс, он повернул бы назад. Возможно. Хотя бы малейшая возможность…
– Ваше величество.
Абнер вздрогнул – он не заметил, как вернулся Риг, и теперь с удивлением рассматривал обеспокоенное лицо командира. Нижняя губа отвисла и дергалась, и в глазах застыло совершенно непонятное выражение. Но Абнеру оно не понравилось.
– Погоди, мне нужно закончить ритуал. Потом мы пройдем в храм, и там ты…
– Я понимаю, – торопливо оборвал его Риг и потер шею. – Понимаю, ваше величество. Но тень… Его отправил по вашему поручению Эрих. Однако… он вернулся. Мне доложили одну новость. Вы должны о ней узнать. Праздник…
– Что за новость? – Абнер принял чашу из рук яграта, и тот, услужливо поклонившись, отступил назад. – Говори же.
Риг сглотнул, и кадык его нервно дернулся вверх-вниз над воротом камзола. Отвратительная рысь ехидно скалилась с плоской груди Натала, и Абнеру хотелось плюнуть прямо в ее наглую морду.
– В Калахате восстание. Они объявили войну против короны, – прошептал Риг и округлил глаза, словно сам удивился сказанному.
Боль, смирно сидевшая в ноге, внезапно почувствовала свободу и ринулась вверх. Абнер дернулся и едва не выронил чашу. Народ наконец замолчал – на него выжидающе смотрели сотни глаз. Король должен первым испить священные слезы, которые пролил Слепой бог. А на самом деле – дождевые тучи: их капли собирали для праздника целый год. Потом вся эта толпа ринется внутрь, чтобы получить свою долю благословения. Каждый держал в руках какой-то один предмет, призванный вобрать в себя счастье.
Счастье.
Бешеный пес вцепился в желудок и заскулил. Абнер посмотрел на воду: яграт наполнил глубокую чашу до краев. Оставив слова Рига без ответа, он поднял двумя руками сосуд, постаравшись поднести его как можно ближе к солнечному свету. Благословение чужого бога ему было без надобности. Но играть нужно по заданным правилам, особенно если их писал ты сам.
– Да будут наши сердца очищены через страдания великого и мудрого повелителя душ!
В воздух полетели цветы. Лепестки кружились, оседая на головы, путались в волосах, и каждый смеялся. Бедняки, богачи, голодные, сытые, ночующие в подворотнях и на мягких перинах объединились. Сегодня они все равны перед Слепым богом, безразличным к их красоте или недостаткам и чувствующим только то, что таится внутри. Кто-то
