А допрос начинается, и Маркус начинает сыпать его вопросами: в каком году ты родился, за что сел, что умеешь. Это длится несколько часов, пока Маркус, в очередной раз вытирая обильный пот со лба, не прекращает допрос.
И наконец, наступает день, когда обезьянка № 58 понимает, что решение по ней уже принято, и оно, это самое решение, ей не понравится. Она рассказала все что знала, и Маркус уже лучше его знает, кем он был, за что сел, что умеет, а что нет.
Обезьянка № 58 кожей чувствует, что сегодня последний день, когда она может доказать полезность этим странным людям в черном. И она начинает…
— Тебя травят, Маркус. Давно и методично. В заговоре — минимум двое. Один из двоих — твой медикус.
Привязанный к стулу человек произносит это скороговоркой, неожиданно и быстро глядя в глаза этому самому Маркусу. Тот впрочем, не удивляется.
— Неудачная попытка. Впрочем, я тебя понимаю. Многие пытаются оттянуть конец самыми абсурдными и дикими заявлениями. Зря. У тебя еще есть время, что бы доказать свою полезность. Не стоит бросаться к крайности.
— У тебя пальцы дрожат, Маркус.
— Переутомление. Не стоит искать черную кошку в темной комнате, особенно если там ее нет.
— И за ширму помочиться ты бегаешь едва ли не каждый час.
— И? Мне уже становится интересно, какие ты у меня еще симптомы нашел. Они пока что прекрасно укладываются в диагноз переутомления с простудой.
- Ты не раз, и не два срывался. А судя по удивленным глазам нашего друга, что пишет в углу — для него внове твое поведение. Возможно, ты и раньше хворал, но вряд ли при этом выходил из себя. И ведешь ты дознание, откровенно говоря, так себе. Ты меня постоянно переспрашиваешь, потому что действительно забываешь то, что я сказал. Типа, «Что ты испытал когда убил человека», или «Опиши как выглядела Магда Яблуневская до того, как стала равноапостольной». А потом догадался, что ты действительно кое что забываешь. А проблемы с памятью — это тоже симптом, и точно не простуды.
— И что ты еще заметил?
— Непропорционально большое число вопросов касается некой Магды Яблуневской. Вы что, тоже хотите ее поймать? Если да, я готово ее лично придушить.
— Это не важно что мы от ее хотим. Но чисто ради интереса — продолжай. Мне уже стало интересно, чем меня травят.
— Думаю, ртутью. А судя по симптомам — у тебя 2-я стадия, которая вот-вот перейдет в 3-ю. Симптомы — соответствуют: обильный пот, дрожание пальцев, часто мочишься, а с памятью — швах. Головной боли, правда, нет, но это, ни о чем не говорит.
— Интересно, и кто же меня травит?
— А кто ты тут в местном террариуме.
— Мы в Обители Веры Ордена Последних Апостолов, и я Маркус, внук Магды Яблуневскойи и внук апостола Яна Гутмана, являюсь проросшим зерном и левой рукой Преподобного Симеона, сына Теда. Да ниспошлет ему Всеблагой здоровья и крепости.
— Хм….То есть ты являешься 2-м замом самого главного, а у самого главного тоже не лады со здоровьем…или возрастом, раз ты просишь, чтобы боженька его укрепил?
— В целом — да.
— Тогда в заговоре участвует как минимум медикус, который вас пользует. Не заметить симптомы ртутного отравления легко, если ты не доктор. А мне кажется, что членов конклава дилетант лечить не будет. А сам он действовать не будет. Значит….
— Это значит что словоблуды и софисты нам точно не полезны. Завтра мы примем решение о твоей судьбе. Молись. Да, я прихворал, но медикус для меня лично сварил отвар, и он мне помогает.
Маркус встает и демонстративно наливает себе из кувшина стоящего на столе полстакана темно-зеленого отвара. И выпивает.
- Тебя таки травят. А отвар….На месте медикуса я бы прописал тебе нечто, что купирует внешние симптомы. Ну, например, снимает головную боль.
— Ты становишься утомительным. Я всегда питаюсь из общего котла и пью из общей бочки. Прояви я хоть долю Я вместо НАШЕ — мои противники уже бы донесли бы его преподобию.
— Значит, тебя травят дома. С кем ты живешь?
Но этот вопрос повисает в воздухе и ответом связанному человеку звучит лишь удар закрываемой в сердцах двери.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Они встречаются на следующий день, ближе к вечеру. Уже не в комнате для допросов, а в узилище, где коротала свои дни и ночи обезьянка № 58.
Молчаливый взгляд сквозь решетку и многое становится ясным без слов.
— Это ты…
— Я, как видишь.
Снова тишина, короткая и емкая, дающая людям возможность переодеть личины: снять одежды узника и тюремщика, и одеть уборы должника и кредитора.
— У тебя вид как у диктатора только что подавившего путч, — прерывает молчание кредитор.
— Это как?
— Пистолет в нагаре, сапоги в крови.
— Есть такое.
— И где был яд?
— Когда я утром рассказал сестре о твоих словах, рассказал в шутку, Аля их такими не посчитала.
— И?
— Она девочка умная и решила осмотреть мою комнату. — Человек замолкает. Видно, что следующие слова ему даются нелегко. — Полстакана ртути под моей кроватью. Под досками — сразу и не увидишь.
Наверное, стоит сказать, что я тебе должен.
— Наверное…
— Почему ты вчера отказался от ужина?
— Потому что ты окончил допрос во взвинченном состоянии и мне не дали обеда.
— Ты видишь тут связь?
— Прямую. Ты мог вынести свой вердикт уже вчера, а голод притупляет мозг, который не обратит внимание на то, что вечерняя похлебка горчит больше обычного.
— Умный. Догадался… Меня можно вылечить или уже все?
— Не знаю. Химии, как я понимаю, у вас уже нет, а продуктами, нужной диетой — можно попробовать остановить процесс распада, сохранить то, что есть, и даже кое-что вернуть. Немного, правда.
— Какими продуктами?
— Я бы кормил тебя клубникой, малиной, черникой. Не помешают яблочки. Картошка с кинзой, а еще…
Его прерывает смех. Болезненный нездоровый смех.
— Кажется, я нашел себе нового медикуса. Хотя и временного.
— А что со старым?
— Он ушел.
— Сбежал?
— Он ушел. Мы не звери, я тебе уже тебе говорил. И когда люди преподобного Симеона приперли нашего медикуса к стенке — он рассказал все что знал. И ему дали возможность уйти — тихо и настолько безболезненно, насколько он сам смог себе обеспечить.
Так что поживешь пока у меня. Поскольку медикуса у меня больше нет — будешь меня лечить ты. А дальше глянем, куда тебя пристроить. Я поручился за тебе. А ты постараешься вытянуть меня.
— Но я не доктор. Я ж душегуб, как ты сам сказал.
— Но ты за один день сумел предотвратить два отравления: не дал окончательно укокошить меня, и не дал мне поступить опрометчиво. Вряд ли какой медикус Обители имеет такой рекорд. Я сумею вытянуть и пристроить тебя, если я буду жив. Поэтому уж постарайся…
— Как я понимаю, моего согласия тут не требуется?
— Можешь отказаться, но ты ведь не будешь отказываться от еды вечно?
— Это был риторический вопрос. Есть еще, какие-то условия?
— Нет, в принципе. Разве что…Ты крещенный?
— Нет.
— Ну, вот и первое что тебе надо сделать — это принять истину Пророков и новое имя.
— Имя?
— Да, имя. Старых имен у нас нет. Они были только у Пророков, но с их приходом началась новая эра. А новая эра — новые имена. Так сказал пророк Гутман.
— И как меня будут звать?
— Я еще об этом не думал. Но если ты будешь жить у меня в доме, и я взял за тебя ответственность. Думаю имя Домиций, то есть живущий в доме, одомашненный, тебе подойдет.
Да, однозначно! Ты будешь Домицием!
Настоящее. Где то …Или нигде…
Знаешь, дядя Яша, а ведь кое-кто из братьев Ордена до сих пор судачит — почему это внучка первозванной Магды упокоена поодаль от всех, образно выражаясь — за кладбищенской оградой. Словно она наказана за что-то уже после смерти. Ведь все они — и пророки, и равноапостольные, и первозванные лежат в рощице, под сенью деревьев. Хорошее место — прохладное, солнце не печет, можно прийти на могилу своего тезки и раздавить кувшин пива во спасение своей души и во славу Божью. И лишь одна моя девочка — поодаль, на самой вершине взгорка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
