Несколько слов и служка исчезает внутри дома. Тихие возгласы внутри и через минуту на порог выходит худой человек с орлиным носом — преподобный Сервус, Иерарх эксплорации.
Всего несколько слов, но и их хватает, что бы человек медленно и чинясь, словно бы делает одолжение, последовал за ночным визитером. В душе иерарху хотелось бежать в припрыжку к обители Маркуса, но в цитадели и у камней есть глаза. А еще он помнили завет пророка Тэда, который говорил, что бегущий по обители веры иерарх в мирное время вызывает смех, а во время войны — панику.
А потому мирная неторопливая ходьба. И такая же размеренная беседа.
— Кто еще об этом знает? — голос мужчины спокоен.
— Личный Медикус Господина, иерарх экзерции (экзерциия — лат, военные учения, лицо ответсвенное за боеспособность Ордена), а теперь и вы… Они ждут Вас.
— А остальные четверо?
— Остальные нет.
Молчание… Буквально несколько секунд, но их хватает, что бы прийти к нужным выводам.
— Почему я? Почему только я и преподобный Янус?
— Вы иерархи.
— Это не ответ.
— Господин не смог сказать, но….
— Но что?
— Он закрыл одной рукой себе рот, а другой показал четыре пальца.
— И?
— Всем известно, что в цитадели есть сторонники войны с технарями — это вы и иерарх экзерции, но большинство конклава — за мир. Большинство — это четверо других иерархов…
— Пять. Ты забыл про самого Маркуса-Доброго — их лидера уже многие годы.
Снова молчание. Лишь походя к обители Человека, иерарх эксплорации спрашивает: — Это было знание или догадка? — Не дожидаясь ответа он задает еще один вопрос: — Почему мы узнали первыми? Отвечай быстро!
— Потому что ваши кельи находятся ближе всего к покоям Маркуса, а я испугался.
- Правильный ответ. Никогда его не забывай. Никогда.
Голое тело лежит на кровати. Дышит тяжело. Лицо искаженно гримасой. Кажется, что одна половина лица улыбается, а вторая как будто заморожена. Только глаза бешено вращаются, словно хотят вылезти из орбит. Мальчика уже не видно. И это очень плохой знак. Плохой для него — для Иеремии.
И Янус и Сервус — иерархи эксплорации и экзерции (разведки и войны). Долгие годы они были в оппозиции большинству Иерархов Ордена, отстаивая жесткую линию поведения в отношении Технарей — упорно, но безнадежно. Два против пяти — слишком разгромное соотношение для партии войны. Так казалось многим, но только не Тени — слишком многое он замечал, сопоставлял, будучи рядом с Человеком. И отчаянный жест парализованного — четверо не должны знать, показал, что не такое, уж это соотношение и разгромное — и три ястреба войны против четырех голубей мира дает шансы на успех. Особенно если этот третий- Глава Ордена Маркус-Добрый, который долгие годы считался едва ли не главным поборником мирного сосуществования Ордена и Технограда.
И об этом долгие годы никто не догадывался, не допускал, не знал. А те, кто узнают маленький секрет Януса, Сервуса и Маркуса очень рискуют.
Но он им пока нужен, а значит есть время для… А для чего у него есть время?
Человек уже давно перенесен на стол. Он не может говорить. Рот его открыт, а дыхание становится все реже и отрывистее.
Бритва, горячая вода, самогон, чистые тряпки, табурет, еще горячая вода — кажется, что медикус никогда не закончит цедить сквозь зубы длинный список того, что ему необходимо.
Янус и Сервус готовы помочь, но они тут гости. А потому Иеремия все еще жив — он знает, где что лежит.
Тихой тень в сопровождении Януса или Сервуса он скользит с первого хозяйственного этажа на второй — жилой, неся то охлажденный отвар шалфея, то бутыль самогона.
Иногда до его ушей долетают обрывки фраз: «..будет жить?», «..очень серьезно..», «нет, не яд, скорее всего удар», — «…делать надо прямо сейчас, иначе до утра он не доживет…», «все нити были в его руках, ты должен его вытянуть…».
По всей видимости опытный медикус сразу установил причину столь резкой немощи Господина, теперь спор лишь шел о методах лечения.
Очередной рейд с ведром горячей воды и куском мыла и он вновь слышит — «Ты сума сошел, старик? Он же умрет!».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
И в ответ — «Надо выпустить кровь из черепа, тогда не умрет. Если этого не сделать…ему уже сейчас трудно дышать, кровь давит на мозг, — а через несколько мгновений. — Все что надо у меня есть, можем начинать».
А если все что надо есть, значит, Тень двум уважаемым и очень встревоженным иерархам уже не нужна.
Бежать?! Однозначно! И немедленно! И даже не бежать, а просто исчезнуть на время, в надежде, что Маркус придет в себя и оградит свою Тень от слишком острожных соратников.
Девять спокойных шагов к рабочей комнате Господина, будто так и надо, открыть дверь, войти, полузакрыть дверь, подойти к окну, открыть ставни, выпрыгнуть в окно, убежать. Преследовать его не будут- им сейчас не до него, да и шум поднимать побояться. План не блещет гениальностью, но другого у него нет. А чем большее расстояние будет сейчас отделять его от Януса и Сервуса — тем будет лучше.
Он уже открывал ставни, когда он почувствовал на себе взгляд.
Иерарх Сервус спокойно смотрел на него из дверного проема — без злобы, без гнева. Иеремия знал, что означают такие взгляды. Так смотрят на предмет, на вещь, на мешающее движению бревно или на человека, который жив еще просто по недоразумению.
Их разделял стол, за которым обычно работал Человек. И большая Книга Совести на нем, как ее иногда в шутку называл хозяин. Он доставала ее редко, и всегда прятал в железный ящик. Но только не в эту ночь.
Тень знала что будет дальше — выкинутая из-за спины рука со сталью, которая молнией пролетит через комнату и вопьется ему в пах, или в живот, или горло. Не убьет сразу, но обездвижит или затруднит бегство. Если попадет. А ведь может и не попасть?! Или попасть, но не на смерть!
Как утопающий цепляется за соломинку, он притянул к себе дневник Господина и прижал талмуд к животу, в последней надежде, что несколько десятков страниц бумаги защитят его от ножа.
Но нет. Они смотрят друг на друга. И стальная рыбка смерти, из за спины преподобного, все не летит, и не летит в сторону Тени. Зато его правый палец прижимается к губам и делает выразительное т-сссс. Тень в ответ кивает.
Наконец, словно приняв какое-то решение, преподобный Сервус первым делает шаг назад и сам закрывает дверь. А еще через мгновение из окна второго этажа практически бесшумно выпадает фигура, и, после приземления, прихрамывая, исчезает в ночи.
Через несколько часов, когда уже начинает светать Иеремия прекращает бежать прочь от Обители Веры. Он знал, что ему попало в руки и знал, что это надо сжечь.
Личный дневник Господина. Именно что личный. И Сегодня эта книжка сгорит, потому что нельзя допустить что бы кто то ее прочел.
А еще он, Иеремия, сейчас предаст Человека.
Можно ли предавать из любви? Теперь Иеремия знал ответ — можно, а иногда и нужно.
Человек умирал, а Иеремия хотел успеть понять его до конца, до того момента, как где то вдалеке прекратиться биться его сердца и остановится дыхание.
Старую книгу «Библию» и комментарии к ней известные как «Завет Пророков» братья и святые отцы читали, что бы познать Бога.
Толстая книга тоже была носителем сокровенного — это был личный дневник Господина. Дочитав его Иеремия, наконец, понял, что пытался разглядеть в его лице Господин. А еще понял, что познал дьявола.
Когда полуденные лучи солнца доползли до столешницы Человека, уже не заваленной бумагами, а забрызганной кровью и уставленной инструментами медикуса, произошло сразу несколько событий.
Из просверленной в трех местах головы человека, хрипящей куклой лежавшего на столе, как то быстро и незаметно выскользнул сгусток сукровицы. И практически одновременно с этим больной глубоко вздохнул и впал в спасительное беспамятство. Дыхание его неожиданно успокоилось и стало ровным.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
А в десятке километров от Цитадели на дне небольшого каменного распадка вспыхнул небольшой костер. Он горел недолго — буквально пол-свечи, ровно столько понадобилось, что бы сжечь полторы сотни страниц рукописного текста.
