Когда усталый Аксель рассказал, где он спрятал сменную одежду, Кара спрятала лицо в ладонях, и, наверное, целую минуту сидела не двигаясь.
– Скажи мне, милый, наивный юноша, – наконец заговорила она, не отнимая рук от лица, – а часто ли ты видишь, чтобы в гномьих трактирах ночевали женщины? Или хотя бы просто посещали их?
– Да все я понимаю, – угрюмо ответил Аксель. – Согласен, все это будет выглядеть довольно странно. Но что я мог поделать? Нет там нормальных мест, чтобы можно было спрятаться и переодеться! Я целый день шлялся вокруг этого приюта писаря, там только дешевые кабаки, и не менее дешевые публичные дома, в которых не только сумку с одеждой, а даже старый рваный башмак оставить без присмотра страшно!
– Ведь можно было немного изменить план. Что мешало тебе проехать куда-нибудь в сторону центра Бардака и снять комнату в одной из тамошних таверн? Это даже позволило бы лучше замести следы! Где твоя инициатива, охотник? Ладно. Будем надеяться, что нам попадутся полные идиоты. Если бы меня не искали, я бы занялась этим сама. Да и нет у нас времени, чтобы готовиться, как следует. Гро Гуттормсен уже разослал письма, и не думаю, что его коллегам понравится длительное ожидание. Насколько я понимаю, у охотников достаточно других дел, и их долгое отсутствие может вызвать подозрения. Ох, не нравится мне это, – девушка снова удрученно покачала головой, и повторила: – Так дела не делаются. Мы рассчитываем на удачу.
Наутро Аксель, после того, как его снова загримировали, отправился в «Приют писаря». За вчерашний день он уже достаточно убедился в качестве маскировки и не опасался, что полиция может его узнать, он больше не обращал внимания на встречных полицейских. Предстоящий разговор с представителями работорговцев не пугал. Аксель сам удивлялся своему спокойствию. С тех пор как Кара предложила свой план, юноша не находил себе места от волнения и опасения что-нибудь сделать не так, но неожиданно, утром он проснулся без каких-либо мыслей об ответственности. «Я просто делаю все, что в моих силах, – подумал юноша, проснувшись. – Нет смысла переживать».
Накануне он не рискнул заходить в «Приют писаря», опасаясь привлечь внимание, и теперь с удивлением осматривал внутреннюю обстановку. Голые кирпичные стены, чистые деревянные полы, большие, выскобленные столы – обстановка могла бы быть уютной, если бы не посетители. Кара предупреждала, чтобы Аксель не обращал внимания на взгляды и замечания – на него никто не смотрел. Время было еще раннее, и немногочисленные посетители были трезвы, юношей вроде бы никто не интересовался… Но как только он вошел, все мгновенно замолчали. По небольшому помещению как-то сразу разлилось напряжение, которое чувствовалось кожей. Аксель подумал, что это похоже на ощущения от близкого присутствия одержимого, хотя и не совсем так же. Он неторопливо прошел к стойке, глядя, как ему и было велено, поверх голов.
– Малец, ты уверен, что тебе сюда? – спросил трактирщик. Сам он ростом совсем не отличался и вообще мало походил на других представителей своей профессии. Был он худ, невысок и скособочен, а на ладонях обеих рук отсутствовали большие пальцы. Аксель видел подобные травмы, когда гостил у тетки в мастеровом районе – многие опытные токари теряли пальцы во время ученичества, пренебрегая правилами безопасности. На мгновение он удивился, что может делать в таком месте представитель этой профессии, но потом вспомнил об одном из видов наказаний за воровство и грабеж. Применялось оно редко и только к матерым грабителям и убийцам, если таковых удавалось поймать, – им отрубали большие пальцы на руке, чтобы они больше не могли зарабатывать своим ремеслом. Первый раз, получив это наказание, разумный был вынужден либо отказаться от привычного способа заработка, либо учиться пользоваться левой рукой. Похоже, трактирщик был из таких. Неизвестно, почему он не пользовался протезами. Конечно, бывшим убийцам почти невозможно обзавестись такими шедеврами инженерной мысли, какие были у Иды Монссон, даже имей он достаточно денег, чтобы заплатить мастерам, но дешевые механические пальцы, пристегиваемые к кистям, были все же довольно удобны. Хотя они и не позволяли полноценно использовать в бою оружие, все же значительно облегчали жизнь, например пользование столовыми приборами или другими бытовыми предметами.
Обдумывая эту мысль, Аксель выложил на стойку золотой и на автомате ответил заученной фразой:
– С кем мне можно поговорить о Карамельке, уважаемый?
– О карамельках, это тебе в кондитерскую, – ухмыльнулся трактирщик. – Ты сам-то кем будешь?
– Кем буду – то никому не ведомо. А пока звон я простой, даже титула не имею, а имя тебе мое не нужно, думаю.
– Гладко говоришь, звон, а доказать можешь?
Аксель растерялся. Про доказательства его не инструктировали. Чуть подумав, он постарался ответить в том же стиле, в котором до сих пор вел разговор:
– А мне зачем доказывать? Мне рыска сказал пойти да спросить – я делаю. А разговоры разговаривать – на то инструкций не было. Да только думаю, не было бы меня здесь, не будь я тем, кем представляюсь.
– Ну, это как посмотреть, – протянул трактирщик. – Ну да, правда, разговоры разговаривать – то пустое. Присядь вон, за столик, выпей пивка. Передать вопрос твой я могу, а интересно кому или нет, не мои трудности. – Монета исчезла со стойки, а сам трактирщик из помещения.
Аксель присел за указанный стол, дождался, когда разносчица поставит перед ним обещанную кружку с пивом, и немного расслабился. Слабый гул разговоров в помещении возобновился, напряжения больше не чувствовалось – по-видимому, его беседу с трактирщиком слушали все посетители и сочли, что молодой человек имеет право на присутствие в этом «клубе для избранных». Зато теперь юноша чувствовал на себе заинтересованные взгляды – о том, что Кару ищут, знали и теперь гадали, кто тот счастливчик, которому удалось сорвать куш.
Аксель не успел опустошить кружку даже на треть, когда напротив него остановился крупный мужчина в потрепанной одежде, неприглядное состояние которой оттенялось отличным дорогим котелком на голове. Котелок был немного велик, зато нов и шикарен. Мужчина без предисловий поинтересовался:
– Это ты хотел поговорить о Каре?
Аксель кивнул.
– Ну пойдем вон на свежем воздухе перетрем, а то тут ушей много, – собеседник неприязненно покосился по сторонам. – Да не тушуйся, пошли. Молодых не обижаем, – успокоил он юношу, заметив его нерешительность. – Кто хоть тебя учит-то?
– Рыска мой велел не говорить.
– Опасается, значит. А тебя, значит, не жалко?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
