Вскоре русские пушки, возвратившиеся с Дальнего Востока, загремели по русским городам и старая столица России — Москва отведала картечи… Началась революция.
В мою задачу не входит описание революции пятого года. Но случилось так, что фабрика Сытина была чувствительно задета волной московских событий.
Как это случилось? Почему мирное книгоиздательство, печатавшее букварь и школьные учебники, оказалось в ответе? Дело в том, что рабочие Сытинской фабрики считались как бы застрельщиками революции, а фабрика, где они работали, открыто называлась администраторами осиным гнездом. Отношения с рабочими у нашего Товарищества были всегда хорошие, и Товарищество со своей стороны принимало все меры, чтобы улучшить жизнь рабочих. При фабрике была огромная школа рисования для рабочих. Была большая и прекрасно составленная библиотека, которой заведовал В. И. Сытин. Была образцовая столовая под наблюдением и руководством самих рабочих, хорошо поставленный кооператив для удешевления питания рабочих.
Но это и все. Никакого участия в политической жизни рабочих Товарищество, конечно, не принимало. Но самое производство у нас требовало высокого интеллектуального развития рабочих, тем более что все технические должности на фабриках замещались своими же рабочими и руководителем фабрики был В. П. Фролов, сын дворника, пришедший на фабрику мальчиком, получавшим 4 рубля в месяц, и ставший впоследствии директором и одним из главных пайщиков предприятия.
Я не могу отрицать, что рабочие нашего Товарищества принимали участие во всех крупнейших событиях революции 1905 года. Это бесспорно. Но почему адмирал Ф. В. Дубасов, стоявший во главе московской администрации, решил наказать Товарищество и даже просто фабричное здание, этого я до сих пор не могу взять в толк. А между тем это было так, и все события, о которых я сейчас буду говорить, были установлены потом на суде целым рядом свидетельских показаний и могут считаться бесспорными.
Поздно ночью три пожарные части привезли на фабрику несколько бочек керосину и, под охраной целого полка солдат, облили легко загоравшиеся материалы, которые были в производстве (книги, картины, бумага). А затем с факелами в руках пожарные ходили с места на место и поджигали. Когда же служащие и рабочие фабрики кидались тушить огонь, то их отгоняли прикладами, и отгоняли с таким усердием, что один из администраторов с перепугу залез в водосточную трубу и просидел там почти целый день. Поджог фабрики, сделанный по приказу властей и при участии войск, был совершен в мое отсутствие. Я же в это время, спасаясь от возможного ареста и от очень возможного убийства, решил уехать в Петербург и выждать там, пока затихнет московская буря. Я должен был выехать вместе со священником Петровым, который тоже имел основания опасаться, но на вокзал я приехал один и застал на вокзале настоящий военный лагерь. Все залы и буфет были наполнены солдатами и офицерами Семеновского полка, и весь вокзал очень походил на походный бивуак. В вокзальном буфете меня увидел мой хороший знакомый Соедов, сидевший за столиком с офицерами, и мы издали раскланялись. А через минуту встревоженный Соедов сделал мне таинственный знак рукой и, улучив момент, прошептал:
— Ты едешь, Сытин? Давай скорей мне свой чемодан и ступай садись б багажный вагон. Дай кондуктору, что возьмет, но только поспеши!
Оказалось, что когда Соедов со мной раскланялся, то сидевший с ним за столиком семеновский офицер спросил:
— Кто это?
— Это Сытин.
Одной фамилии этой оказалось довольно, чтоб офицер вскочил и побежал за солдатами.
— Беги же скорей, — настаивал Соедов. — Тебе грозит арест или пуля. Скорее в багажный вагон, а я скажу, что ты едешь в имение.
Я побежал к багажному вагону, и за пять целковых меня взялись довезти до станции Клин. В Клину, думая, что опасность миновала, я пересел на свое место в вагоне второго класса. Моим соседом по купе оказался давнишний знакомый, сын нижегородского губернатора генерал П. М. Баранов.
— Здравствуйте, Иван Дмитриевич. Вы откуда?
— Сидел у соседей, а теперь на свое место перешел. В Петербург еду.
— И я в Петербург. С докладом еду о наших вопиющих безобразиях.
— А вы где же служите?
— Я чиновник особых поручений при адмирале Ф. В. Дубасове…
Вот тебе, думаю, так напоролся. Из огня да в полымя! Но вида, конечно, не подаю.
— А вы надолго едете в Петербург? — спрашивает Баранов.
— Думаю завтра же и возвратиться.
— А знаете, вашими рабочими очень недоволен мой патрон. Это передовая шайка во всей московской массе.
— Все рабочие одинаковы.
— Ну нет… У вас особенные бунтари: на похоронах этого Баумана шли впереди всех.
— Да? Впрочем, я далек от политической жизни…
— Но кипите в самой середине.
— Куда же деваться-то, когда жизнь — кипучий котел. Вот бегу в сторонку, в тихий Петербург еду…
— Где остановитесь?
— Думаю, нигде: вечером назад в Москву.
Так в мирной беседе с чиновником Дубасова доехали мы до Любани. А в Любани на станционной платформе мне опять попался Соедов.
— Ну как, благополучно? А ведь офицер-то с солдатами тебя по всему поезду искали.
Соедов сообщил мне, что в Москве предстоит много арестов, что будут, вероятно, и расстрелы, и посоветовал пересесть в его вагон и в Петербурге остановиться у него же.
Приехавши в Петербург, я прежде всего поехал на телефонную станцию, чтобы поговорить с Москвой и узнать, что у меня делается. На станции я встретил нескольких журналистов, наших сотрудников, которые, как мне показалось, были очень грустны и смотрели на меня сочувствующими глазами. Потом оказалось, что все они уже знали о пожаре и не знал только я один. Без малейшей задержки меня соединили с моей московской квартирой, и к аппарату подошла моя жена.
— Что у нас делается?
— Да ничего… Ты не волнуйся, пожалуйста, но вышла неприятность: в эту ночь пожар был на фабрике.
— Что сгорело? Отчего?
— Сгорел весь большой новый корпус.
— Совсем?
— Дотла. Но ты не падай духом. Не волнуйся.
— Я спокоен… Будь и ты спокойна…
Я вышел из будки, ошеломленный известием, но наружно спокойный. Все пять человек моих журналистов ждали меня и наперебой стали утешать и выражать сочувствие. Они знали о событии из «Нового времени»[73], которое напечатало известие о пожаре за день до пожара, но не хотели меня расстраивать…
— Ну что же, друзья!.. Не надо печалиться, а вы лучше поздравьте меня… Серьезно, я не шучу. Я выиграл 200 тысяч… Пойдемте-ка к Палкину[74], я хочу хорошенько вас угостить и даже кутнуть с вами по случаю этого барыша.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
