Почему одни рождаются слабыми, а другие сильными?
Отчего столько неравенства уже в том, что происходит одинаково, независимо от сословия, – в рождении?
Каким средством можно подправить игру природы, в которой карты на руках Случая всегда лучше, чем у человека?
Он думал, не поступить ли ему так, как делают ловкие игроки: привлечь на свою сторону дьявола.
Плутовать?
Он так и делал.
Что же он при этом выиграл?
Всякий раз, когда игра складывалась в его пользу, когда он был уверен в выигрыше, побеждал дьявол.
Какую выгоду принесла ему полученная роковая способность творить зло?
Никакой. Анелетта от него ускользнула. Мельничиха его прогнала. Жена бальи над ним посмеялась.
Первое пожелание стало причиной смерти бедного Маркотта, а ему не перепал даже окорок той лани, которую он мечтал заполучить, и оно же стало отправной точкой его несбывшихся желаний.
Он был вынужден обречь эту лань на съедение собаками сеньора Жана, чтобы сбить их с пути черного волка.
А тут еще пугающее увеличение количества дьявольских волос!
Все это напоминало условие того ученого, который потребовал удвоить, начиная с одного зерна, количество пшеничных зерен на каждой последующей клетке шахматной доски, и, чтобы заполнить последнюю – шестьдесят четвертую – клетку, понадобились бы тысячи лет обильного урожая!
Сколько же желаний осталось у него? Семь или, самое большее, восемь.
Несчастный не осмеливался даже взглянуть на себя.
Он не осмеливался бросить взгляд ни в ручеек у дерева в лесу, ни в зеркало, висевшее на стене.
Он боялся дать себе точный отчет в том, сколько еще продлится его власть.
Он предпочитал оставаться в ночи, чем увидеть неумолимую зарю, которая придет вслед за этой ночью.
И все-таки должен же был существовать способ, позволяющий сочетать все так, чтобы несчастье другого приносило ему хотя бы какую-то пользу.
Ему казалось, что не будь он бедным башмачником, едва умеющим читать и писать, а человеком ученым, то отыскал бы в научных знаниях такой способ, и он непременно принес бы богатство и счастье.
Бедный безумец!
Будь он ученым, он знал бы легенду о докторе Фаусте.
К чему привело Фауста – мечтателя, мыслителя, выдающегося ученого – дарованное Мефистофелем могущество?
К убийству Валентина! К самоубийству Маргариты! К погоне за Еленой, то есть за тенью!
Впрочем, мог ли Тибо к чему-то стремиться, что-то сочетать, когда ревность грызла его сердце, когда он видел, что Анелетта у алтаря клянется в верности до конца жизни не ему, а другому?
Да еще кому! Презренному коротышке Ангульвану, тому самому, который обнаружил его сидящим на дереве и нашел в кустах рогатину, что стоило Тибо ударов кнута Маркотта.
О, знай он об этом… Как бы ему хотелось, чтобы несчастье случилось не с Маркоттом, а с ним самим!
Что значила физическая боль от ударов, нанесенных кнутом, по сравнению с испытываемой им душевной мукой!
Представьте, что честолюбивые желания, вознесшие башмачника над его сословием, словно на крыльях ястреба, не возникли бы! Как бы этот умелый мастеровой был счастлив, зарабатывая до шести франков в день и имея такую милую хозяюшку, как Анелетта!
Ибо, конечно же, Анелетта любила его; возможно, выходя за другого, она по-прежнему его любит.
Тибо размышлял, не замечая, как течет время. Наступила ночь.
Какими бы небогатыми ни были новобрачные, какими бы скромными ни были желания сопровождающих их крестьян, было очевидно, что в это время и гости, и молодожены сидели за праздничным столом.
А он был одинок и печален.
Не было никого, кто приготовил бы ему ужин. Что у него было в доме из еды и питья?
Хлеб. Вода.
И одиночество вместо благословения Неба – благословения, которое зовется «сестра», «подруга», «жена».
Но почему бы и ему не поужинать плотно и с удовольствием?
Разве он не мог пойти куда заблагорассудится?
Разве у него в кармане не лежала выручка за дичь, которую он недавно продал трактирщику «Золотого шара»?
Разве он не мог истратить на себя столько, сколько было истрачено на молодоженов и их гостей?
Все зависело только от него.
– А, черт возьми! – воскликнул он. – Я буду последним дураком, если позволю себе терзаться ревностью и умирать с голоду, вместо того чтобы через час и не вспоминать обо всем этом благодаря сытному ужину и двум-трем бутылкам доброго вина. Пойдем-ка поедим, а главное – выпьем!
Намереваясь и впрямь славно отужинать, он отправился в Ферте-Милон, где под вывеской «Золотой дельфин» процветал ресторан, хозяин которого мог, как уверяли, утереть нос дворецкому его сиятельства монсеньора герцога Орлеанского.
Глава 15
Сеньор Вопарфон
Придя в «Золотой дельфин», Тибо заказал самый изысканный ужин, который только смог вообразить.
Проще простого было заказать его в отдельный кабинет, но тогда башмачник не смог бы насладиться своим триумфом.
Даже самый последний из посетителей должен был видеть, что он ест цыпленка, вскормленного на зерне, и матлот из угря с луковым соусом.
Другие любители выпить должны были завидовать человеку, наливающему себе три разных сорта вина в три стакана разной формы.
Все должны были слышать высокомерный тон, которым он отдает распоряжения, и серебряный перезвон его пистолей.
Едва он отдал первое приказание, как некто в сером, опустошавший стакан в самом глухом углу, обернулся, словно голос Тибо был ему знаком.
И правда, этот человек был товарищем Тибо – сотоварищем по кабаре, разумеется.
У Тибо появилось немало подобных «товарищей» с тех пор, как он перестал быть башмачником днем и стал вожаком волков ночью.
Увидев Тибо, человек в сером отвернулся к стене. Но не настолько быстро, чтобы Тибо не хватило времени узнать мэтра Огюста-Франсуа Левассера, камердинера сеньора Рауля де Вопарфона.
– Эй, Франсуа! – воскликнул Тибо. – Что ты там делаешь, в углу, избегая других, будто монах в Великий пост? Почему не ужинаешь честно и открыто на виду у всех, как я?
Франсуа на обращение не ответил и только махнул рукой, чтобы Тибо замолчал.
– Молчать? Мне молчать? – возмутился Тибо. – А если меня не устраивает молчать? А что, если мне хочется говорить? Если мне скучно ужинать в одиночестве? Если мне доставляет удовольствие сказать: «Друг Франсуа, иди сюда; приглашаю тебя отужинать со мной»? Не идешь? Нет? Хорошо, тогда я сам подойду к тебе.
Тибо поднялся и, провожаемый взглядами присутствующих, подошел к своему другу Франсуа и изо всех сил хлопнул его по плечу.
– Сделай вид, что обознался, Тибо, или из-за тебя я потеряю место. Ты что, не видишь, что я не в ливрее? Я здесь как доверенное лицо хозяина и жду любовную записку, которую должен буду ему отнести.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
