При восклицании, напоминавшем угрозу, учитывая то, каким тоном оно было произнесено, сеньор Жан и госпожа Сюзанна ощутили, что над всеми нависла какая-то неизвестная, невиданная опасность.
Сеньор Жан был не робкого десятка. Он снова выхватил шпагу и шагнул к Тибо. Но бальи опять удержал его.
– Сеньор Жан! Сеньор Жан! – процедил сквозь зубы Тибо. – Вот уже второй раз вы норовите пронзить меня шпагой, а это означает, что мысленно вы уже дважды убийца! Берегитесь! Грешат не только действием.
– Тысяча чертей! – вскричал барон вне себя. – Похоже, этот негодяй читает мне наставления! Приятель, вы только что хотели проткнуть его, как какого-то зайца, так позвольте мне нанести один-единственный удар, как матадор быку, и, обещаю, от этого удара ему несдобровать.
– Ради вашего бедного слуги, который умоляет вас на коленях, – сказал бальи, – отпустите его с миром, монсеньор, и соизвольте вспомнить, что он мой гость и в моем скромном жилище ему не должно быть причинено зло или увечье!
– Будь по-вашему! – ответил сеньор Жан. – Но я его все равно разыщу. Последнее время о Тибо ходят недобрые слухи, и браконьерство – не единственное, что вменяется ему в вину. Люди видели, как он бегал по лесу в сопровождении по-особенному прирученных волков. По-моему, этот мерзавец в субботние ночи не спит дома, а седлает метлу, что не подобает доброму католику. Да и мельничиха из Койолля жаловалась, как мне говорили, на его колдовство… Довольно, не станем больше об этом. Я пошлю осмотреть его жилище, и если мне покажется, что что-то там не в порядке, то велю разрушить этот ведьмин притон, которого не потерплю во владениях его светлости герцога Орлеанского. А теперь убирайся! И поживее!
Во время этого исполненного угроз выговора ожесточение башмачника достигло предела.
Однако он воспользовался тем, что путь был открыт, и вышел из комнаты.
Благодаря способности видеть в темноте, он направился к выходу и, переступив порог дома, где навсегда похоронил столь сладкие надежды, захлопнул дверь с такой силой, что задрожал весь дом.
Разумеется, он подумал о том, сколько желаний и волос было израсходовано впустую за этот вечер, чтобы удержаться и не попросить уничтожить в пламени дом вместе со всеми, кто в нем находится.
Лишь через десять минут Тибо обратил внимание на погоду.
Лило как из ведра. Но именно этот ливень, каким бы ледяным ни был, и даже потому, что он был ледяным, благотворно подействовал на Тибо.
Как простодушно сказал добрый Маглуар, его голова пылала. Выйдя от бальи, Тибо пустился бежать по полю куда глаза глядят. Он не стремился попасть в определенное место. Ему нужны были простор, свежесть и движение.
Бесцельный бег привел его сначала в лес Валлю. И только заметив вдали мельницу в Койолле, он понял, где очутился.
На бегу он послал проклятие красавице-мельничихе, пронесся как сумасшедший между Восьенном и Койоллем и, увидев перед собой черную громаду леса, поспешил туда.
Перед ним лежала дорога, ведущая из Койолля в Пресьямон.
Он пошел по ней наудачу.
Глава 14
Деревенская свадьба
Едва Тибо прошел пятьсот шагов по лесу, как оказался в окружении волков. Ему было приятно увидеть их снова. Он замедлил бег. Позвал их.
Волки собрались вокруг него.
Тибо ласкал их, как пастух ласкает своих овечек, а псарь – своих собак. Это было его стадо, его свора. Стадо с горящими глазами, свора с огненными взглядами.
Над его головой в сухих ветвях бесшумно перелетали то жалобно стонавшие совы, то мрачно ухавшие сычи. И, будто крылатые угольки, светились глаза ночных птиц.
Казалось, Тибо был центром какого-то адского круга.
Не только волки ластились и ложились у его ног, но и совы с сычами, похоже, льнули к нему. Совы задевали его волосы крыльями. Сычи усаживались ему на плечо.
– Ах, – шептал Тибо, – значит, я враг не всякому творению: люди меня ненавидят, зато животные любят!
Тибо забывал, какое звено в цепи сотворенных существ занимают любящие его животные. Он даже не подумал, что они были теми, которые ненавидят человека и которых человек проклял.
Он не думал над тем, что эти живые существа любят его, потому что он стал среди людей тем, кем они сами стали среди животных, – ночной тварью! Хищником!
В окружении всех этих тварей Тибо не мог сделать ни йоты добра.
Но зато он мог совершить много зла.
Тибо улыбнулся злу, которое мог сделать.
До хижины оставалось еще целое лье, и он чувствовал себя уставшим. Он знал, что поблизости есть дуплистый дуб, осмотрелся и направился к нему.
Если бы он не знал дороги, волки указали бы ее, ведь они словно проникали в его мысли и угадывали, что он искал. Сычи и совы перепархивали с ветки на ветку, будто для того, чтобы освещать ему путь, а волки трусили впереди Тибо, указывая его.
Дерево стояло в двадцати шагах от дороги. Как мы уже говорили, это был старый дуб, возраст которого исчислялся не годами, а столетиями.
Деревья, проживающие десять, двадцать, тридцать человеческих жизней, ведут счет не на дни и ночи, как люди, а на времена года.
Осень – их сумерки, зима – ночь. Весна – рассвет, лето – день.
Человек завидует дереву, бабочка-однодневка завидует человеку.
Ствол старого дуба не могли бы обхватить и сорок взявшихся за руки человек.
Дупло, которое прогрызло в нем время, ежедневно острием своей косы отделяя по кусочку древесины, было величиной с обычную комнату.
Но вход был таким узким, что человек едва мог в него протиснуться.
Тибо проскользнул внутрь. Там он обнаружил нечто вроде сиденья, образовавшегося в толще ствола, устроился поудобнее, будто в вольтеровском кресле, пожелал спокойной ночи волкам и совам, закрыл глаза и уснул. Или сделал вид, что уснул.
Волки улеглись вокруг дерева.
Совы и сычи расселись на ветвях.
Дуб – весь в огоньках, рассыпанных у подножия, рассеянных в ветвях, – был похож на огромную освещенную стойку, приготовленную к адскому празднеству.
Тибо проснулся, когда совсем рассвело.
Волки уже давно разбрелись по логовам, сычи и совы вернулись в привычные развалины.
Ничто не напоминало о вчерашнем дожде.
Неяркий луч солнца – из тех, в которых, тем не менее, чувствуется предвестие весны, – проникая сквозь голые ветви деревьев и не находя появляющейся там позже листвы, освещал вечнозеленую угрюмую омелу.
Вдали еле слышно звучала музыка. Мало-помалу звуки приближались, и уже можно было различить, что играют две скрипки и гобой.
Вначале Тибо подумал, что ему это снится. Но было совсем светло, и голова у него, похоже, была ясная. Башмачник вынужден был признать, что вполне проснулся. К тому же, когда он протер глаза, чтобы убедиться, что все происходит на самом деле, незамысловатые мелодии, которые он услышал, доносились уже отчетливо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
