Дорога посещается не часто, но доступна любому, как и отцу Роже; и вот, торопливо идя по ней, он приходит на место, откуда сквозь разрыв в деревьях виден дом. В этом месте отец Роже останавливается, хотя продолжает держаться за деревьями; к ветви дерева, обращенной в сторону Ллангоррен Корта, он прикрепляет белый листок бумаги, который достает из кармана. Проделав это осторожно и тщательно, проверяя, не видел ли кто его за этим занятием, он отходит в глубину от тропы и садится на ступеньку, дожидаясь результата своей телеграммы.
Спешка его объясняется тем, что только в определенное время его сигнал могут увидеть и отреагировать на него. Лучше и надежнее всего это делать после полудня, сразу вслед за ланчем, когда челтхемкая красавица удаляется на свою привычную сиесту, прежде чем переодеться для прогулки или приема посетителей. И пока хозяйка спит, служанка свободна делать что угодно.
Отец Роже торопился именно для того, чтобы успеть к этому времени; и то, что ему это удалось, вскоре подтверждает фигура в развевающемся платье; в ней легко узнать femme de chambre. Она пробирается сквозь кусты, явно стремясь оставаться незамеченной, и видеть ее можно только изредка; по крайней мере священник теряет ее из виду, когда она углубляется в заросли. Но он знает, что скоро она снова покажется.
И действительно вскоре она появляется, идет по тропке к ступенькам, на которых он сидит.
– Ах, ma bonne (Моя милая, фр. – Прим. перев.)! – восклицает он, вскакивая и идя ей навстречу. – Вы очень проворны! Я не ожидал вас так скоро. Мадам Челтхем, наверно, уснула; у нее середина дневного сна.
– Да, Pere; она спала, когда я уходила. Но она мне дала указания относительно одежды. Собирается на прогулку раньше обычного. Поэтому мне немедленно нужно возвращаться.
– Я не задержу вас надолго. Я случайно проходил мимо и подумал, что смогу обменяться с вами несколькими словами – ведь сейчас время, когда вы должны быть свободны. Кстати, я слышал, у вас готовится большой прием – бал и все прочее.
– Qui, m’ssieu, qui (Да, мсье, да, фр. – Прим. перев.).
– Когда это будет?
– В четверг. Мадмуазель празднует son jour de naissance – свой день рождения. Ей исполняется двадцать один год, и она становится совершеннолетней. Всю неделю идет подготовка.
– Я полагаю, капитан Райкрофт есть среди приглашенных?
– О, да. Я видела, как мадам писала ему приглашение, я сама относила его в прихожую для почтальона.
– Капитан часто в последнее время приходит в Корт?
– Очень часто – раз в неделю, иногда и дважды.
– И приплывает по реке в лодке?
– В лодке. Да, приплывает и уплывает так же.
Ее сведения надежны, как не раз имел возможность убедиться отец Роже; у него есть подозрения, что служанка сама умильно поглядывает – не на капитана Райкрофта, а на молодого лодочника и поэтому так же заинтересована в перемещениях «Мэри», как и ее владелец или пассажир.
– Всегда приплывает по реке и уплывает так же, – повторяет священник, словно говоря сам с собой. – Вы в этом уверены, ma fille (Дочь моя, фр. – Прим. перев.)?
– О, вполне, Pere!
– Мадмуазель кажется очень неравнодушной к нему. Мне кажется, вы упоминали, что она часто провожает его вниз к причалу?
– Часто! Всегда.
– Всегда?
– Toujours! (Всегда, фр. – Прим. перев.) Я бы знала, если бы было не так. Они прощаются либо на причале, либо в павильоне.
– Ах! В летнем домике! Иногда у них там бывает тет-а-тет, верно?
– Да.
– Но не когда он уезжает поздно – как, например, когда обедает в Корте; я знаю, он это делал несколько раз.
– О, нет: даже тогда! Только на прошлой неделе он у нас обедал, и мадмуазель Гвин пошла с ним к лодке или в павильон, чтобы попрощаться. Для нее не имеет значения, что уже поздно. Ma foi! (Право, фр. – Прим. перев.) Готова поручиться, что она то же самое сделает после большого бала. И почему бы ей этого не делать, отец Роже? Разве это плохо?
Вопрос она задает, чтобы оправдать такое же собственное поведение, если Джек Уингейт его поощрит. Но нужно сказать, что он этого никогда не делает.
– О, нет, – отвечает священник с деланым равнодушием, – никакого вреда, и это не наше дело. Мадмуазель Винн – хозяйка собственных поступков и тем более после приближающегося дня рождения, номер vingt-un (Двадцать один, фр. – Прим. перев.). Но, – добавляет он, отказываясь от роли расспрашивающего, получив всю необходимую информацию, – но боюсь, я слишком долго вас задерживаю. Я уже сказал, что случайно проходил мимо и решил вам сообщить, что в следующее воскресенье у нас будет торжественная месса с пением; мы будем молиться за девушку, которая недавно утонула. Только что ее похоронили. Вероятно, вы об этом слышали?
– Нет, не слышала. А кто это, Pere?
Ее вопрос может покзаться странным: ведь переправа Рага близко от Ллангоррен Корта, а Аберганн еще ближе. Но по уже упомянутым причинам незнание француженки не только понятно, но и вполне естественно.
Не менее естественно, хотя и по-другому довольное выражение, которое появляется в ее взгляде, когда священник называет имя утонувшей девушки.
– Maie, la fille de fermier Morgan (Мари, дочь фермера Моргана, фр. – Прим. перев.).
Выражение, которое появляется на лице француженки, в данных обстоятельствах кажется отвратительным, – это почти радость! Ибо камеристка не только видела Мэри в церкви, но кое-что и слышала: ее имя соединяли с именем лодочника Уингейта.
И вот, воспользовавшись этим сильным грешным чувством, которое священник вполне понимает, он находит возможность уйти. Вернувшись к дереву, он снимает листок бумаги и прячет в карман. Затем пожимает француженке руку, говорит «Bon jour» и уходит.
Она не красавица, иначе он попрощался бы с ней по-другому.
Глава двадцать шестая
Браконьер у себя дома
Коракл Дик живет один. Если у него и есть родственники, они далеко, и никто из соседей о них не знает. Ходят только слухи о том, что отец у него где-то в колонии, куда отправился вопреки своей воле, а мать его считают мертвой.
Дом Коракла стоит одиноко. Он расположен в долине с густо заросшими склонами и не виден снаружи. Поблизости нет никакой дороги; подойти к нему можно только по тропе, которая здесь заканчивается, – долина представляет собой тупик. Открытым концом она обращена к реке, но берег здесь крутой, и подойти с этой стороны можно только тогда, когда вода стоит низко.
Дом Коракла – хижина, не лучше лачуги лесного скваттера. Он бревенчатый, но покрыт поверх дерева штукатуркой. Небольшой отвоеванный у леса участок, на котором когда-то был сад, теперь снова зарос и одичал; много лет его не касалась лопата. У нынешнего обитателя дома нет никакой склонности ни к садоводству, ни к огородничеству; он браконьер, чистокровный, насколько известно. И похоже, это занятие выгодней выращивания капусты: фазаны стоят девять шиллингов пара, а лосось – по три шиллинга за фунт. К услугам браконьера река – для рыбы, и суша – для дичи; и то и другое совершенно бесплатно, как для Алана из долины (Герой баллад о Робин Гуде. – Прим. перев.).
